Анна попала под раздачу лихих девяностых. Музыкальная школа, в которой трудилась она пятнадцать лет, претерпела реорганизацию. Теперь она стала всего лишь филиалом с ограниченным количеством ставок – Анну сократили.
Не посмотрели на достижения, на регалии выпускников, на то, что женщина она одинокая, имеет двоих детей школьников.
– Время такое, – развела руками директор, – Я тоже ухожу.
Уходила директор на заслуженный оплачиваемый отдых под названием – пенсия. Анна же – в никуда.
Сбережения? Да какие там сбережения, когда одна тянешь двоих детей. Мама умерла три года назад, жили они вместе.
Обращение к бывшему мужу результатов не дало. Вернее, результатом стало испорченное настроение. Муж орал. Впрочем, как всегда. Рассказывал о своих проблемах, о том, как тяжело ему, бедному. И казалось, что виновата во всех его проблемах именно бывшая жена, хоть не жили они уж больше пяти лет.
Немного денег, как ни странно, подкинула Софья Михайловна, бывшая свекровь, хоть отношения их были, после развода с ее сыном, очень натянутыми.
– Мам, а может мне работать уже пойти? – Сашка моргал большими голубыми глазами с длинными ресницами. Эх, девчонкой бы ему родиться!
– Чего? Глупости какие? А школа?
– Ну, жить-то нам как-то надо. Женьку кормить…
Анна посмотрела на четырнадцатилетнего сына. Мужчина! Только ручонки и шея тонкие — тонкие.
– И куда бы ты пошел, к примеру?
Сашка оживился.
– У нас парни на рынке помогают. Грузят там, убирают… Там теперь новых торгашей много. Там…
– Стоп, Сань… Давай ты просто будешь ходить в школу. А проблему с работой я решу. Вот по весне, когда возьмём садочной картошки, мне твоя помощь, ох, как потребуется. Участок-то запустили. Перекапывать надо.
Уже в ломбарде – два кольца и кулон с цепочкой. Побегав по городу в поисках какой-нибудь работы несколько дней, Анна уж готова была тоже идти на рынок. Требовались продавцы-реализаторы овощей. Не ее, конечно. Торговать и торговаться она совсем не умела.
Но тут знакомая подсказала – в их районе открылось небольшое производство – лепят пельмени. Работа сдельная, сколько налепишь…
Туда и направилась.
Ирина, хозяйка нескольких таких миниточек, дамой была строгой:
– Медкнижка даже есть? Это хорошо. Но медлительность не потерплю, план выполнять. И ещё, пельмени отдаю своим работникам с приличной скидкой, но если замечу в воровстве…
– Ну, что Вы!
Обговорили правила, и со следующего дня Анна уже пришла в полуподвальное прохладное помещение на другом конце их небольшого провинциального городка, в тесную комнату без окон, с большим длинным столом, холодильниками и агрегатами у стен. Здесь делали тесто, лепили пельмени вручную, замораживали их, а фарш с утра провозился из другой точки.
Анна вспомнила свой уютных кабинет в музыкалке, с инструментом, с блестящими кубками и дипломами на столе, с любимой цветущей алламандой на стеллаже. Стало грустно, но…
Саша, старший сын, все понимал. Стойко сносил каши и пустые супы: на мясо денег не хватало давно. А вот Женька… Ей было восемь, она ныла, ела плохо, просила вкусненького.
– Нет денег пока, Жень?
– А когда будут? Скоро?
– Скоро…
Женька вздыхала:
– Эх, так колбаски хочется. Верка вчера бутерброды в школу приносила. Ксюхе дала, а мне – нет. Так пахло … Мам, мы ведь тоже купим скоро, да?
– Конечно, купим. Потерпи чуток.
Женщины в подвале, кто-то в белых халатах, кто-то в своем, но все повязанные пёстрыми косынками, сидели за одним большим столом. Почти все. Лишь двое в специальной машине замешивали тесто. Одна из них – бригадирша Людмила. Она же и принимала фарш, продукты, сдавала замороженные пельмени грузчикам.
Руки женщин мелькали, невозможно было заметить, как выходит из рук готовый пельмень. Анне показали технику. Ничего сложного, как домашние. Но процесс ее был ещё слишком медленным. В первый день налепила она вдвое меньше, чем самая медлительная шестнадцатилетняя девочка Света, дочь одной из сотрудниц.
Но вскоре руки музыканта нашли свой ритм. Vivacissimo (Вивачиссимо). В голове звучала музыка, а руки живо делали свое дело.
– О, Анечка! Да Вы скоро Зинаиду обставите.
Аня улыбалась.
Зинаида была здесь передовиком. Она была подругой Людмилы, бригадирши, и женщины за столом шептались, что та приписывает ей «с гаком».
Всю систему Анна поняла быстро. Трудоустроены они были далеко не все, хозяйка скрывала налоги. В фарш, вероятнее всего, добавлялись соевые добавки. Тем не менее пельмени их были вкусными, добротными и дорогими.
Аня пару раз взяла их домой в счет зарплаты, но вскоре отказалась от этой идеи: даже со скидкой, если брать их часто, к концу месяца можно остаться вообще без зарплаты.
Впрочем, в первый месяц осталась она без зарплаты и так.
– Так это за октябрь, голубушка, – смотрела на нее сверху вниз бригадирша Людмила, – А ты с ноября у нас. Мы с задержкой получаем.
Женщины закивали – так и есть…
Анна сделала вид, что совсем не расстроилась. Так значит так. Но на плечи лег камень. Опять идти к бывшей свекрови? Выслушивать претензии, просить хотя бы в долг… Или попросить у Варвары Игоревны – соседки, которая всегда помогает. Но у нее у самой сейчас проблемы с сыном… Пьет, попал в больницу… У Гали, подруги, совсем неловко. Она ей уже должна, и Галина ждёт возврата, а она явится за новым долгом. Нет, хоть бы первый отложить …
Выход она так и не нашла, дома доедалось последнее, а Анна лепила и лепила пельмени в подвале на другом конце города.
Ну, а чем заниматься женщинам, сидящим за одним столом весь день? Руки их давно летали «на автомате», а они говорили о своем, о женском.
– Людмила сегодня с новым причесоном. Прям, из салона, видать, – говорили о бригадирша в отсутствии Зины, они принимали товар.
– Так она перед Андрюшкой это.
– Не сдается он под ее чарами. Но дожмет мужика, – женщины смеялись.
Анна понимала о ком они говорят. Это грузчик, который привозил фарш и приезжал за готовым товаром. Его лицо сразу показалось Анне отдаленно знакомым, но она так и не вспомнила, где видела его раньше.
Но это и не удивительно – городок у них небольшой.
– Зачем он ей? – наивно спрашивала юная Светочка, – Она вон какая! Бригадир, модная. А он – просто грузчик.
– Ох, чего ты понимаешь, Светочка. Мужик ведь любой бабе пригодится. Тем более такой – холостой, непьющий. А он только сейчас грузчиком стал, а был известным музыкантом, между прочим.
– Ну и что, – стояла на своем Света, – Сейчас-то все равно грузчик.
И тут в голове у Анны зазвучала музыка, и сразу открылась картинка. Областной джаз оркестр! Да!
Этот Андрей в концертном блестящем черном пиджаке играет на аккордеоне. Где она его видела? Дважды. Один раз они ездили на областной концерт к какому-то празднику, а второй раз на конкурсе пианистов. Кажется, он там был одним из организаторов. Точно…
Так значит родом он отсюда? Так значит трудное времечко развалило и областные музыкальные коллективы… Так жаль. Оркестр у них был замечательный, творческий, профессиональный. Анна тогда ехала с концерта впечатленная.
– А Вы, Анечка, чего худая такая?
– Так ведь небольно-то располнеешь нынче. Время не то.
За столом уже все знали, что живёт она одна с двумя детьми. Жалели, вздыхали, качали головами. А Анна все думала, где ей занять денег на месяц? Чем кормить детей?
Но пока худо-бедно доедали запасы. Анна набрала на рынке мелкой картошки подешевле, на ней и держались. Изредка Анна махала рукой на экономию и брала детям пельменей. Хоть чуток, но побаловать. Когда весь день лепишь пельмени сотнями, и не съел ни одной, мир кажется неправильным.
В один из рабочих дней столкнулась в узком коридоре с тем самым грузчиком. Он – с тяжёлой коробкой, она – с тяжёлым блюдом фарша.
– Ой, сейчас я…, – Анна посторонилась, но все равно обойти, не перевернув блюдо-таз было невозможно. Он поставил коробку на пол, взял у нее блюдо, поставил на коробку, – сам наклонился, держался за коленки, отдыхал.
– Раздавите! – переживала она за готовую продукцию.
– Нее, только из морозилки. А я Вас знаю, – поднял он голову, – Вы у нас во Дворце с ученицей играли. Шуберта, кажется.
– Даа, – кивнула Анна, – С Ниночкой Гороховой. Талантливая девочка, в консерваторию поступила. Только вот… Сейчас профессия наша… Я Вас тоже помню – Вы джаз играли в оркестре. Я тогда была в восторге. Но, видимо и у вас там…
– Да, времена джаза окончены, время блюза нынче, – он распрямился.
– Блюза?
– Ну, да. Знаете, как говорят: джаз – это когда хорошему человеку хорошо, а блюз — это когда хорошему человеку плохо.
– Ого… Я и не думала о такой вот классификации, – Анна улыбалась.
Он подхватил ее таз-блюдо с фаршем и понес в зал к столу. Женщины притихли, переглянулись.
А когда он ушел, Зинаида, конечно, спросила:
– Чего это Андрюша наш тебе тазики носит, а? Мне вот ни разу…
– Столкнулись, не разойтись, вот и…, – отмахнулась Анна.
Почему-то о прежнем их знакомстве говорить не хотелось. Тем более, все знали, что нравился Андрей Людмиле, и Зинаида об этом случае, естественно, расскажет подруге.
– Ну-ну, а я уж думала глаз положил, – поправила Зина косынку запястьем.
– Конечно, нет. Просто случайность.
Анна уж и не рада была такой вот помощи. Теперь пересудов …
А Андрей при встречах улыбался ей чуть больше, чем другим, выискивал глазами, махал рукой.
Но вскоре стало уж и не до пересудов. Людмила ходила хмурая. Женщины шептались: на их участке большая недостача. Людмила покрикивала на них, торопила, заставляла экономить фарш.
– Да чего Вы! – чуть не плакала Света, которую ругали за чрезмерное количество фарша в изделии, – Вообще, что ль, с гулькин нос класть?
Анна молчала. Кажется, она понимала – откуда недостача. Продукция тащилась. Под подолами, в сумках, в лифчиках. Уж не раз она подмечала такие «телодвижения». Видела в щель туалета, как Ольга прятала кулёк с фаршем в шаровары на животе. Не прибыло – не убыло, живот у Ольги был немаленьким. Светочка с матерью перешептывались и прятали мясо в сумках, а Анна случайно оказалась за углом, все слышала.
Зинаида уходила куда-то в холодильную, а обратно шла уже с тяжёлой сумкой, уносила ее по лестнице, делая вид, что идёт по важному делу, кому-то ее отдавала. А потом из холодильной выплывала Людмила. Видимо, воровали они вместе.
Через некоторое время вся проблема как-то «устаканилась», им о решении и итогах не докладывали, и они спокойно работали дальше, считали свои пельмешки. Десять, сто, тыща …
Анна решала свои проблемы, она съездила к бывшей свекрови и получила отказ. Вернее, предложение, которое казалось свекрови единственно правильным: отдать детей ей. На время, конечно.
Анна с улыбкой на лице поблагодарила за предложение и отклонялась.
– Зря ты так, Анечка! Тебе твои амбиции дороже здоровья детей, – спокойно вслед ей рассуждала свекровь.
Анна вышла на холодную декабрьскую улицу, и потекли по лицу слезы. Она вытирала их мокрой перчаткой, решительно уходя подальше от этого дома, зная, что больше не вернётся сюда никогда.
Отдать детей … Они что – вещи? А как им это объяснить? Они же все прекрасно понимают, сказками не отделаешься. Нет… надо найти другой выход. Она позвонила паре знакомых, но у всех – свои проблемы. Анна не осуждала.
Прям, как в войну… Денег хватит на хлеб. Соседке Варваре Игоревне привезли капусты из деревни и она, зная ситуацию Анны, поделилась. Но на хлебе и капусте не проживёшь…
Она варила макаронные изделия трупного синюшного цвета. Жарила лук, украшала эти самые макароны. Да и в магазинах полки пустели. Стояли трехлитровые банки с зелёными помидорами, килька в томате и «Завтрак туриста».
Зато появились бульонные кубики – видимо, чтоб обмануть желудки нуждающихся. А ещё появились Баунти и прочие неведомые ранее прелести. Дети родителей, которым посчастливилось перестроиться в новых условиях быстрее, таскали их в школу, дразня и соблазняя остальных.
Анна уже пекла лепешки из муки, воды и соли. Копились и долги: за квартиру, в школе за питание, висел долг подруге… Она ходила к учительнице, извинялась, просила подождать. Та вздыхала и не обещала, что у детей питание сохранится.
– Тут у нас тоже, знаете ли… не благотворительный фонд.
Начудил Сашка. Притащил бутылку молока и батон. Заработал, говорит – домашку делал Анисимову Кольке. Анна поверила. Ладно… А потом опять: молоко, булка, шоколадка Женьке. Она хорошо знала своего Сашку: глаза прячет, демонстративно веселится, а где-то внутри – страх.
Выпытала – ворует в магазине. Бутылку в рукав куртки, булку – за пазуху. Ох, и ругала она его тогда. Пугала уголовным будущим, просила – больше так никогда не делать и даже плакала.
А пельмени лепились и лепились. Аллегро.
– Ань, неуж голодаете?
– Практически. Я уж не знаю, что и делать. Нервы сдают… Сын на меня дуется.
Они с Зинаидой выкладывали пельмени в холодильник.
– Ну, ты странная, конечно, женщина. Работаешь на мясе и… Детей голодом моришь. Тут тебе и курица, и свининка, а ты…
– Что Вы имеете в виду? Воровать что ли? – Анна оглянулась.
– Господи! Слово-то какое страшное! Ты объемы наши видишь? Тазы – сотнями кило. А много ль твои дети съедят? Пару котлет. Убу-удет… прям, разоримся.
– Но ведь и так уже была недостача. Проблемы у Людмилы…
– Да какие проблемы? Какие? Покричала-покричала хозяйка, да всё и кончилось. Ей ведь это – копейки. Бизнеследи! Мы ж не одни у нее, уж и в области точки. Чего ей? Ты думаешь, мы тут только за зарплату работаем? Как же… Чай у всех семьи. И уж голодать детям давать – грех большой материнский! Хоть чуток, да возьми каждый день… Много ль тебе надо-то…
И Анна послушалась. И правда – ей ведь всего чуток нужно. В супчик кинуть для запаха, да по котлетке детворе.
Сколько было в том пакете, который незаметно в холодильной сунула себе под халат, а потом переложила в сумку? Да меньше килограмма.
В сумке лежала сменная обувь, книжка, которую читала Анна в дороге, теплая шаль, которую накидывала порой тут в подвале на пояс, кошелек. Кулёк с фаршем утонул в этом во всем едва приметным, а страх засел под ребрами, стуча оттуда чрезмерно часто.
Оставалось минут пятнадцать до конца смены, кто-то уже встал, начал собираться домой, убирать со стола, мыть руки. Все уже ходили туда-сюда, подводили итог подсчетам.
Как вдруг в подвал спустилась хозяйка Ирина, лицо хмурое. За ней шел Андрей. Людмила, сделав радушное лицо, пошла ей навстречу.
Все притихли, сели на свои места – рабочий день ещё не окончен, но на столе уже нет работы.
Начальство ненадолго удалилось в подсобку. Анна посмотрела на Зинаиду, та быстро отвела глаза. Анна искала поддержки, но вдруг поняла – ее подставили.
– Пожалуйста, оставайтесь все на местах. Проверка. Извините, но надо выяснить, кто ворует фарш. Уже накипело. Все мы женщины, всё понимаем. Поэтому смотреть будем повсюду, сначала обыщем верхнюю одежду, потом лично вас, каждую, а потом сумки и пакеты. Заранее просим прощения и понимания, но…
– Да пожалуйста, Господи. Давно пора! – смело отозвалась Ольга, – Пора найти воришку.
– Мы не против, – сказала Светочка, пусть только мужчина выйдет.
– Сейчас, я только заберу тут, – кивнул Андрей, прошел мимо столов в холодильную.
Анна догадалась, что краснеет, пыталась успокоиться. Что делать? Сразу сознаться? Но почему-то не хватало сил. Она оцепенела и действовала по инерции.
– Сумки все сюда снесите, пожалуйста.
Сумки и пакеты собрала Зинаида, отнесла в коридор. Людмила осматривала каждую, ловко, быстро. «Места хранения» она знала – их и проверяла: под резинкой штанов, в лифчиках, карманах. Унизительную процедуру все принимали с юмором. Так было легче. Хмурой была только Людмила.
Потом с проверенной шла в коридор хозяйка производства Ирина, смотрела сумку и отпускала домой. Все шли в подсобку, одевались и тихо, как мыши, уходили, поглядывая на начальство и тех, кого ещё не проверили.
Не до юмора было только Анне. Она вывернула лиф, в штаны ей не лазали – худощавых можно было просто потрогать. Вышла в коридор Людмила за ними. Видимо, не хотела пропускать картину разоблачения.
– Где Ваше? – спросила Ирина
Анна обреченно подала свою сумку. Нашло на нее какое-то спокойствие. В голове звучала блюз … Хорошему человеку было очень плохо.
Уже ничего не изменить, придется пережить этот позор, так лучше пережить его с блюзом. Оправдываться и плакать она не собиралась. Сейчас напишет заявление, и пусть делают, что хотят. Конечно, всю недостачу повесят на нее. Почему? Да понятно же… простая женская ревность.
В сторону Людмилы смотреть не хотелось. Анна и на обыск сумки-то своей смотрела краем глаза, уставилась в серую стену.
Вот на стол выложили шаль, книжку, тапки в целлофановом пакете, вот кошелек, очешник, ключи от квартиры, пакет с оставшимся от перекуса хлебом, заколку, губную помаду… даже невидимки, о которых Анна давно забыла.
– А ну-ка! – сумку взяла Людмила, помяла, залезла внутрь рукой, даже встряхнула и сумку, и шаль.
– Да нету ничего. Отпускаем, – устало констатировала хозяйка.
У Анны чуть не вырвалось: «Как нету?» Но она смотрела на содержимое своей сумки и не верила своим глазам: пакета с фаршем там не было! А Людмила все крутила и крутила в руках ее сумку. Она тоже не верила своим глазам.
И лишь когда они вернулись в зал, Анна направилась за пальто в подсобку. Куда делся фарш, она не понимала, поэтому вид у нее был слегка потерянный.
Она вышла в коридор, комом, неаккуратно запихала вещи в сумку, вышла на воздух, вдохнула зимнюю прохладу. Что это было? Как она, честная и порядочная женщина, могла оказаться в такой неприглядной ситуации? Чем она лучше Сашки, ворующего в магазине?
И куда делся фарш? Это значит есть кто-то, кто знал, что у нее в сумке. Точно не Зинаида, и не Людмила. Она уже не сомневалась, что именно они и подставили ее.
Но тогда – кто? Она перебирала женщин в голове, но от этого запуталась ещё больше.
Подъезжая к дому, решила, что лучше об этом не думать, иначе ее состояние заметят дети.
– Мам, а я тут… Только ты не думай, мы на рынке прибирались, и вот… Иди сюда.
Анна стянула обувку, прошла на кухню. На столе лежал пакет с овощами. Картошка, свекла, морковь, лук. Она посмотрела на сына, обняла, поцеловала куда-то в ухо. Раньше целовала в макушку, а теперь… сын вырос. Она верила ему.
– Ну, ты ж не думаешь, что такой пакетище я из магазина вынес? Мы, правда, после школы там убирались, на овощном складе, с пацанами.
– Холодно же, не замёрз? – Анна присела, что-то не держали ноги.
– Неа… Жарко было.
– Мам, сваришь картошечки? – крутилась тут вечно голодная Женька.
– Конечно, – Анна шла в спальню, хотелось плакать.
Нервы сдавали. Она достала на ходу шаль, бросила ее на стул, полезла за пакетом с обувью и вдруг … рука наткнулась на что-то мягкое и холодное, она заглянула в сумку и … вытащила увесистый пакет фарша. Он был раза в два больше того, какой клала в сумку она.
Так вот почему сумка казалась такой тяжёлой! Но откуда…?
– Кажется, картошка будет с мясом, ребят… Вот… в счёт зарплаты дали, – медленно выложила она фарш на стол.
В этот вечер Анна никак не могла уснуть. Под утро была почти убеждена: ее спасение – дело рук Андрея. Это он крутился там, только он и мог забрать, а потом подложить в сумку фарш. Но зачем?
Работать там она больше не сможет, это уж точно. Сегодня же напишет заявление. Но поговорить с Андреем нужно обязательно, хоть и стыдно очень… Только б увидеться… Бывали у Андрея и выходные.
И, как назло, именно так и случилось. Утром фарш привез другой грузчик. Анна решила, что заявление отдаст в конце рабочего дня, оно уже лежало в сумке.
Говорили о вчерашнем мало и как-то неохотно. Продукцию не нашли ни у кого. Просто удивительно.
Анна работала молча, гнала норму с сумасшедшей скоростью. Голова ее болела, но это не мешало.
– Ого, Анна, да Вы сегодня опережаете и Зину. Надо же… Как так можно лепить, ведь пальцев не видно! Вот что значит – руки музыканта! – восхищалась Светочка.
Ближе к обеду случилось необычное. Появился Андрей. Только не в олимпийке и затертых штанах, а в концертном костюме с аккордеоном в руках.
– Девушки, надеюсь мое скромное творчество не отвлечет вас от труда. Это мое новогоднее поздравление вам.
Он уселся на табурет и заиграл. Женщины притихли, мелькали только руки. У высокого стола с тестом тише застучала Людмила, она не оглядывалась, слушала спиной.
Музыка лилась сначала, как колокольчик, задевая струны души, потом обрывалась, захлестывала волной, неслась в глубины сознания. Казалось, что она сдвигала какие-то пласты сознания. Кто-то морщился, на лице появлялось страдание, потом оно сменялось радостью и просветлением. Кто-то слушал молча, опустив голову, пустив слезу. Музыка помогала найти гармонию в себе.
И почему-то все знали из-за кого Андрей здесь. Знала это и Людмила. На музыкальном сильном аккорде она сорвалась, убежала в подсобку, через секунду за ней помчалась и подруга Зинаида.
Аккордеон Андрея замолчал.
Светочка шмыгала носом.
– Как Вы … Как Вы играете! Просто – за душу взяло. Я вот думаю… Ночь не спала, все думала. Ведь вчера нас предупредили, мы с мамой знали, что обыск будет.
– Светка! – с упреком, но каким-то смирением крякнула ее мать, глянула на аккордеониста.
– Да чего уж. Вон Ольга тоже знала. И я. Как будто мы все, прям, не знаем, что прихватываем домой. Но мы ж не сумками, как некоторые, – пожилая Елена глянула в сторону подсобки.
– Вот именно, – кивали все.
– Так понятно зачем, если все знали. Доказать нужно было хозяйке, что наша точка чистая. А Ирина думала, что и правда проверяет случайно, и никто не в курсе.
– Чего доказывать, бабоньки, если недостача налицо?
– Знали не все, – вдруг громко сказал Андрей и сыграл трагичный аккорд.
Почему вдруг женщины заговорили о тайном и незаконном при нем? Потому что такую музыку дарить может только человек добрый.
– Как не все?
– Так. Анна вот не знала, – ответил он.
Все перевели взгляд на Анну. Она помогала головой – действительно, не знала.
– Ну, так… Ведь не было у тебя ничего, да? – Ольга схватилась за грудь.
Анна посмотрела на Андрея, он – на нее. И вдруг он ударил по клавишам, не давая ей ответить, заиграл красивый вальс. Он играл с улыбкой на лице, поглядывая на Анну с хитрецой.
В конце рабочего дня Анна положила заявление на стол. Людмила, с красным носом, пробежала заявление глазами, буркнула что-то про две недели отработки.
– Я не по трудовой, поэтому отрабатывать не должна. Но очень надеюсь на честный расчет. Иначе буду жаловаться.
– Не сомневаюсь. Завтра получите. Только после обеда.
– Спасибо, до свидания, – повернулась Анна к двери.
– Эй, постой-ка. У тебя с Андреем-то серьезно или как? Ждёт там тебя он у входа … с цветами.
– С цветами? – Анне вдруг жаль стало женщину, она ответила честно, – Я не знаю ещё. Время покажет…
Андрей довёз ее до дома.
– Я услышал их разговор случайно. Они с Зинаидой все придумали. Можно было всё на Вас свалить. Типа, вот, как пришла, так и недостача.
– Наверное, Вы не поверите, но воровала я впервые. Зина уговорила.
– Верю… У Вас в глазах звучал блюз – хорошему человеку плохо. Я сразу понял.
Он смотрел на дорогу, перед следующим вопросом нахмурил лоб.
– Аня, простите сердечно, что спрашиваю. Я знаю: у вас двое детей. А как у вас обстоят дела с деньгами?
– Как? – она усмехнулась, – Вот хотела бы пригласить вас на чай, но боюсь, что его уже и нет. Да и к чаю… ,– она улыбнулась, повернула к нему голову, – Фарш к чаю не подают. Хоть я очень вам благодарна.
Андрей кивнул.
– Я примерно так и думал. Тогда я за сладким и за чаем, а Вы ставьте чайник. А там подумаем, как сделать так, чтоб в глазах Ваших заиграл джаз – это когда хорошему человеку хорошо.
