Солнечный зайчик плясал на розовой пяточке, такой крошечной, что она целиком помещалась на моей ладони. Таисия. Моя Таисия. Ее дыхание было тихим, как шелест крыльев мотылька, а запах — смесью молока и безграничной нежности. Я прижалась щекой к краю кроватки, впитывая каждую секунду этого утра. Последнего утра.
В дверь постучали.
— Саша, можно? — в щель просунулось лицо Леонида. Его взгляд, обычно уверенный и жесткий, сейчас был полон беспокойства.
Я кивнула, не в силах издать ни звука. Он вошел, а за ним, словно тень — Ирина. Мои «работодатели». Родители по документам.
— Самолет через четыре часа, — тихо сказал Леонид, глядя куда-то мимо меня, на спящую дочь. — Надо собираться.
Ирина подошла к кроватке. В ее глазах вспыхнул тот самый огонь, который я видела у себя в зеркале все эти девять месяцев. Но в ее случае это был огонь обладания.
— Какая красавица, — прошептала она, протягивая руку, чтобы коснуться щечки Таисии.
Мое тело среагировало раньше сознания. Я непроизвольно шагнула вперед, заслоняя кроватку.
— Она только что уснула, — голос мой прозвучал хрипло и неестественно громко. — Не будите.
Повисла тяжелая пауза. Леонид нахмурился.
— Александра, договор подписан. Юридически все чисто.
— Я знаю, — выдохнула я. — Просто… дайте мне еще пять минут.
Они переглянулись. Ирина хотела было возразить, но Леонид легким движением головы остановил ее.
— Хорошо. Пять минут. — Они вышли, притворив дверь.
Часть 2. СТРОКА В ДОГОВОРЕ
Я обернулась к Таисии. Щеки горели. Юридически все чисто. Да, тот самый договор, который я подписала год назад, казался спасением. Деньги, которые закрыли бы долги после ухода мамы, дали бы старт новой жизни. Тогда это были просто цифры на бумаге. А ребенок — абстрактным понятием.
Я не знала, не могла знать, что с первой же секунды эта беременность, этот «объект договора», превратится в мою дочь, в мою кровь. Что я буду разговаривать с ней по ночам, когда она толкался, буду петь ей колыбельные, что каждая таблетка витаминов, каждая прогулка будут продиктованы не пунктами договора, а дикой, животной любовью.
Роды были долгими и трудными. Когда акушерка положила мне на грудь этот теплый, влажный комочек жизни, и он утих, услышав стук моего сердца, мир перевернулся. Врач сказал: «Поздравляем, у вас девочка». И для меня это прозвучало как приговор. Не «у них», а «у вас». Но «вас» скоро не станет.
— Что же мне делать, крошка? — прошептала я, целуя ее ладонь. — Как я тебя отпущу?
Дверь снова открылась. На этот раз вошла одна Ирина. Она подошла и села на край моей кровати, что было непривычно и оттого еще более тревожно.
— Я понимаю тебя, Саша, — начала она, глядя на свои идеально ухоженные руки. — Поверь, я понимаю.
— Вряд ли, — сорвалось у меня.
— Ты думаешь, у меня каменная душа? — ее голос дрогнул. — Ты выносила ее под своим сердцем. А я десять лет ждала ее под своим. Десять лет надежд, ЭКО, слез и пустоты. Для всех эта девочка — строка в договоре. Для Леонида — наследница. Для врачей — успешный случай. Для тебя она — твое продолжение. А для меня — воздух, которым я не могла дышать. Я не рожала ее, но я уже люблю ее так, что ночами не сплю.
Я смотрела на нее, и впервые за все месяцы нашего сотрудничества увидела не холодную бизнес-леди, а такую же измученную женщину.
— А как вы ее назовете? — спросила я, сама удивляясь своему вопросу.
— Ариадной. В честь моей бабушки.
— Таисия, — автоматически поправила я. — Я зову ее Таисией.
Ирина замолчала. Глаза ее наполнились слезами.
— Я знаю. Я слышала, как ты с ней разговариваешь.
Мы сидели молча, две женщины по разные стороны одной колыбели, объединенные любовью к одному маленькому существу. И разорванные ею же.
Часть 3. Я ГОТОВА БОРОТЬСЯ ЗА НЕЕ
В дверь постучали снова, настойчивее.
— Девочки, пора. Водитель ждет, — послышался голос Леонида.
Ирина резко встала, смахнула слезу и выпрямила плечи. Маска безразличия вернулась на место.
— Саша, давай не будем усложнять.
Леонид вошел с дорожной сумкой, украшенной логотипами. В ней лежали кружевные конверты и шелковые комбинезоны. Вещи, купленные для принцессы. Не для моей простой Таи.
Он без лишних слов подошел к кроватке и осторожно, с удивительной для него нежностью, взял на руки нашу общую дочь. Их дочь.
Таисия сморщилась, издала тихий звук, ища тепло, и затихла на его дорогой шерстяной жилетке.
В этот момент во мне что-то оборвалось. Каждая клетка моего тела кричала: «Верни!». Я вскочила, готовая отбирать, умолять.
— Александра, — строго сказал Леонид, прижимая ребенка к себе. — Не разыгрывай сцен. Подумай о ней. У нее будет все, о чем ты не можешь даже мечтать. Лучшая школа, путешествия, будущее. Ты хочешь лишить ее этого? Ради чего? Ради своей жалости к себе?
Я задумалась. Что я могу ей дать? Однокомнатную квартиру в хрущевке, кредиты и жизнь в постоянной борьбе за выживание? Я видела их дом — дворец с комнатой, подготовленной для малышки. Комнатой, которая больше всей моей квартиры.
Ирина взяла со стола сумку с вещами для ребенка. Мои вещи. Распашонки, которые я штопала по ночам, погремушку, которую купила с зарплаты после родов.
— Мы пришлем вам все фото, которые вы просили, — сказала она, не глядя на меня.
Они двинулись к выходу.
Я стояла, парализованная, не в силах пошевелиться, не в силах дышать. Дверь в прихожую была открыта, я видела, как Леонид осторожно передает Таисию Ирине, чтобы надеть пальто.
И тут Тая резко проснулась. Она не заплакала. Она широко открыла свои синие, как у меня, глаза, посмотрела прямо на меня через дверной проем и улыбнулась. Той самой чистой улыбкой, которую я ждала все эти недели.
Ирина, державшая ее, замерла. Леонид обернулся.
Время остановилось.
И я поняла, что все их деньги, все их дворцы и блестящее будущее — ничто против этой улыбки, адресованной мне. Против знания, что именно мое сердцебиение — ее родной дом.
— Стойте, — тихо сказала я.
Я сделала шаг вперед. Еще один. Мои ноги были ватными, но голос вдруг обрел сталь.
— Оставьте ее, — сказала я уже громче. — Я не отдам вам свою дочь.
Леонид фыркнул, но в его глазах мелькнула тревога.
— Александра, не будь глупа. Это сантименты. Они пройдут.
— Нет, — перебила я его. — Это не сантименты, а закон. Не ваш юридический, а закон природы. Я ее мать. Не по договору, а по крови, по душе. По праву каждой бессонной ночи и каждой песни, спетой ей. И я готова бороться за нее.
Я посмотрела на Ирину. Она смотрела на меня, и в ее глазах я увидела страх. Страх женщины, которая понимает, что против материнской любви любые договоры бессильны.
— Вы не представляете, на что я способна ради нее, — сказала я уже почти шепотом, но так, что каждое слово прозвучало как молот по наковальне. — Оставьте моего ребенка.
Повисла тишина, звенящая, как натянутая струна. В треугольнике между нами трепетала маленькая жизнь, не подозревающая, что ее судьба решается в эту самую секунду.
Леонид потянулся к двери. Ирина не двигалась, не сводя с меня глаз.
И я знала, что битва только начинается.
