Офис нашего генерального директора, Петра Николаевича, был сделан, кажется, из чистого мрамора, хрома и тишины. Он располагался в самом конце коридора, и проходя мимо него, сотрудники приглушали голоса, выпрямляли спины и начинали дышать как-то особенно осторожно. Сам Петр Николаевич был воплощением этой строгости. Мужчина лет сорока пяти, с пронзительным серым взглядом, который, как шутили мои коллеги, мог заморозить кофе. И никто из нас ни разу не видел его улыбки.
Именно этот факт и привел к нашему спору.
— Сто процентов, у него в детстве забирали все игрушки и заставляли читать бухгалтерские отчеты, — заметила за обедом наш менеджер Маша.
— Да ему просто нравится быть угрюмым, — фыркнул молодой амбициозный Кирилл. — Это часть его имиджа. Вселенная босса.
Я отложила вилку с салатом и посмотрела на них с вызовом.
— А я думаю, что он сможет улыбнуться. Как обычный человек.
В столовой воцарилась тишина.
— Ты о чем? — недоверчиво спросила Маша.
— О том, что я готова поспорить. Скажем, на тысячу рублей. Что я смогу заставить Петра Николаевича искренне улыбнуться. До пятницы.
Кирилл засмеялся: «Легкие деньги». Маша скептически хмыкнула, но пари было заключено. Азарт, глупый и необъяснимый, затуманил мой разум.
Часть 2. ПРОВАЛ
План был прост до идиотизма. На следующий день, проходя мимо его кабинета с кипой документов, я якобы случайно уронила папку. Бумаги веером разлетелись по глянцевому полу. Я присела их собирать, вздыхая.
Из-за массивного стола послышался звук отодвинутого кресла. Петр Николаевич вышел из своего кабинета. Мое сердце ушло в пятки. Он не сказал ни слова, просто молча наклонился и начал помогать мне собирать бумаги. Его движения были точными и быстрыми.
— Простите, Петр Николаевич, — пролепетала я.
— Ничего страшного, — его голос был ровным, без единой эмоциональной вибрации. — Будьте аккуратнее. В следующий раз используйте папку-регистратор.
Ни намека на улыбку. Провал.
Следующая попытка была более креативной. Я узнала, что он большой любитель кофе. Принесла ему чашку эспрессо, которое сама приготовила на нашей крутой кофемашине.
— Петр Николаевич, не хотите ли попробовать? Сегодня кофе получился особенно ароматным. Новая партия зерен.
Он взял чашку, кивнул, отхлебнул один глоток и поставил ее обратно.
— Спасибо. Зерно пережжено.
И снова ничего. Моя уверенность таяла на глазах, а тысяча рублей с каждым днем становилась все призрачнее.
Часть 3. БЕЛКА
В четверг, за день до дедлайна, я сидела в своем кресле и с тоской смотрела на дверь его кабинета. Я уже почти смирилась с поражением. И тут мой взгляд упал на старую фотографию в рамке на моем столе. Я сделала ее лет десять назад в питерском Летнем саду: застывшая в прыжке белка, смешная и нелепая. Фотография всегда вызывала улыбку у всех, кто ее видел.
Отчаяние — плохой советчик, но отличный мотиватор. Я взяла рамку и, не дав себе времени на раздумья, направилась к его кабинету.
Я постучалась.
— Войдите.
Он сидел за столом, уткнувшись в монитор. На его лице была привычная маска сосредоточенности.
— Петр Николаевич, извините за беспокойство. Я хотела спросить ваше мнение. Как профессионала.
Он поднял на меня безразличный взгляд.
— Какое мнение?
Я протянула ему фоторамку.
— Вот. С точки зрения композиции все правильно? Я просто всегда восхищалась вашим чувством стиля.
Это была наглая ложь, но я уже не могла остановиться. Он медленно взял рамку в свои большие руки. Взглянул. И ничего не произошло. Секунда, вторая… Я уже мысленно прощалась с деньгами.
И вдруг уголок его рта дрогнул. Почти неуловимо. Потом еще раз. И вот уже на его лице, обычно непроницаемом, расплылась самая настоящая, легкая, но совершенно искренняя улыбка. Она преобразила его. Исчезли морщины у глаз, смягчился строгий взгляд. Он выглядел моложе и добрее.
— Смешная белка, — тихо произнес он и рассмеялся. Коротко, тихо, но это был самый настоящий смех.
Мое сердце совершило сальто. Победа! Но странное дело, в этот момент я совершенно забыла о деньгах. Я смотрела на него, на этого другого, незнакомого Петра Николаевича, и не могла вымолвить ни слова.
— Где это вы сняли? — спросил он, все еще глядя на фотографию.
— В Летнем саду. Очень давно.
— У меня там бабушка жила неподалеку, — он оторвался от фото и посмотрел на меня. Его взгляд был теплым и заинтересованным. — Я в детстве каждое лето там проводил. Кормил этих белок с рук.
Мы проговорили минут десять. О Петербурге, о детстве. Это был самый обычный, человеческий разговор. А я все смотрела на него и думала: «Господи, да он просто человек. Со своей памятью, своей болью, своими тихими радостями».
Я торжествующе сообщила Маше и Кириллу о своей победе. Они не поверили, пока я не описала его улыбку в деталях. Кирилл с неохотой протянул мне купюру. Тысяча рублей. Я взяла ее, но радость от выигрыша была какая-то плоская, пустая.
Часть 4. КАПЛЯ ДЕТСТВА
На следующий день, в пятницу, я с самого утра чувствовала себя не в своей тарелке. Подойдя к своему столу, я замерла. На нем лежало то самое фото белки в рамке, а рядом стоял крошечный глиняный горшочек с цветущей фиалкой. И записка, написанная его твердым, узнаваемым почерком:
«Спасибо за каплю детства в монотонном дне. Фиалка напомнила мне бабушкин дом. П. Н.»
Я взяла горшочек в руки. Земля была еще влажной. Он не просто вернул фотографию, он ответил взаимностью. Символом на символ. Воспоминанием на воспоминание.
В тот день я отдала свою тысячу рублей Маше и Кириллу.
— Держите. На пиццу.
Они удивленно переглянулись.
— А что с тобой? Выиграла и внезапно подалась в благотворительность?
— Я не выиграла, — честно сказала я, глядя на нежный фиолетовый цветок. — Но, кажется, я нашла нечто более ценное.
Они ничего не поняли, пожали плечами и ушли обсуждать мой странный поступок.
А я осталась сидеть за своим столом, глядя на нежный цветок. Я отдала выигранные деньги не из благородства. Просто эти деньги вдруг показались мне фальшивыми. Обычной бумажкой по сравнению с тем, какие эмоции он мне подарил.
Он вернул того самого мальчика, который когда-то кормил белок в Летнем саду. И этот мальчик, повзрослевший и спрятавшийся за строгим костюмом, оказался куда ценнее любой победы. В его подарке — этой скромной фиалке — была та самая, чуть горьковатая и бесконечно дорогая ностальгия по чему-то безвозвратно ушедшему. По бабушкиным пирогам, по теплу дома, по тому времени, когда мир был проще и добрее.
И я поняла, что нельзя торговать такими чувствами. Нельзя получать деньги за то, что тебе по чистой случайности доверили чье-то давно забытое детство. Эти деньги должны были стать платой за удачную шутку. Но я прикоснулась к чему-то настоящему. И я не могла оставить у себя деньги, словно ничего особенного и не произошло.
А что для вас является такой же «фиалкой из дома бабушки» — простым предметом, который хранит тепло детства и дорогие воспоминания?
