Иногда жизнь напоминает старую квартиру: вроде бы все вещи на своих местах, привычно и знакомо, но откуда-то из щелей дует сквозняк одиночества. Такой мелкий, назойливый, что не согреться даже под самым теплым пледом. Ольга Павловна как раз накидывала этот плед на колени, собираясь провести вечер в компании с телевизором, когда в дверь постучали.
На пороге стояла соседка сверху, Вера, с лицом, измученным до землисто-серого оттенка. А рядом, прячась в складках ее пальто, стоял маленький мальчик с огромными, как два блюдца, синими глазами.
— Ольга Павловна, простите за беспокойство. У меня форс-мажор на работе, никуда не деться. Няня Егора заболела. Не могли бы вы присмотреть за ним пару часов? Я уже совсем отчаялась.
Ольга Павловна взглянула на мальчика. В его взгляде не было ни страха, ни каприза — лишь любопытство. И в тишине, стоявшей между ними, сквозняк одиночества будто на мгновение затих.
— Проходите, — сказала она неожиданно для самой себя. — Только у меня тут не очень весело.
«Не очень весело» — так Ольга Павловна характеризовала свой быт, где время измеряется не часами, а сериями телесериала, где пахнет вчерашней картошкой, а главным событием дня становится голубь, воркующий на подоконнике.
Вера, бормоча бесконечные «спасибо», умчалась, оставив сына и легкий шлейф дорогих духов, который тут же растворился в пространстве комнат. Егор стоял посреди гостиной, не решаясь сделать шаг.
— Садись, Егор, не стой столбом, — сказала Ольга Павловна и тут же спохватилась: «Столбом» — это же словечко из ее давно минувшего учительского прошлого. — Хочешь чаю с вареньем?
Мальчик кивнул. Он сел на край дивана, положив ладошки на колени, словно стараясь занять как можно меньше места. Так начался их первый, пробный день бабушки напрокат.
Часть 2. ОЛАДЬИ И ПУГОВИЦЫ
Второй визит случился через неделю. Потом еще один. Скоро эти вечера стали обыденностью. По вторникам и четвергам Егор появлялся на пороге с рюкзачком, из которого торчали то цветные карандаши, то машинка, а иногда и нерешенная домашняя работа по математике.
Ольга Павловна, отложив в сторону плед, обнаружила, что забытые навыки просыпаются сами собой. Она пекла оладьи, вспоминая, как ее сын, теперь успешный менеджер в далеком Питере, обожал хрустящие корочки. Она достала старую шкатулку с пуговицами — разноцветное, переливающееся богатство. Они с Егором часами выкладывали из них разные фигуры: цветы, кораблики, загадочных животных.
Она рассказывала ему истории, которые, как ей казалось, навсегда покрылись пылью. Не поучительные сказки, а реальные истории из своего детства: о том, как первый раз увидела телевизор, как они всем двором играли в казаки-разбойники. Егор слушал, затаив дыхание, и его мир, состоявший из гаджетов и развивающих центров, вдруг обрел новые краски, запахи и голоса. Мир, в котором пахло апельсинами и слышался смех во дворе.
Однажды, разглядывая старую фотографию, он спросил:
— Ольга Павловна, а ваш внук тоже любит оладьи?
У нее внутри что-то оборвалось. Она редко видела своего внука, раз-два в год по видеосвязи. Он был чужим мальчиком из шикарной питерской квартиры.
— Понимаешь, Егор, — тихо сказала она, — у меня есть внук только на экране телефона. А настоящего у меня нет.
Он посмотрел на нее с нескрываемым удивлением, в котором читался немой вопрос: «Как же так? Ты же идеальная бабушка!».
— Ничего, — серьезно сказал он, кладя свою маленькую ладонь на ее морщинистую руку. — Теперь я есть.
Часть 3. ДРУГАЯ БАБУШКА
Однажды Вера пришла за сыном не одна. С ней был строгий, подтянутый мужчина, ее новый ухажер. Он смотрел на квартиру Ольги Павловны с вежливым пренебрежением, а на ее заботу — как на нечто устаревшее и неэффективное.
— Мы нашли для Егора прекрасный элитный детский клуб, — бодро сообщила Вера, избегая взгляда Ольги Павловны. — Там и уроки английского с носителем, и шахматы, и робототехника. Очень перспективно. Так что мы больше вас не побеспокоим.
Мир Ольги Павловны, который только-только начал окрашиваться в яркие цвета, снова погрузился в черно-белые тона. «Беспокоить». Какое ужасное, колючее слово. Она кивнула, ничего не сказав. Что она могла сказать? Составить конкуренцию в виде пуговиц и оладий элитному детскому клубу?
Неделя прошла в гробовой тишине. Телевизор снова бубнил что-то себе под нос, а плед снова стал главным атрибутом вечера.
А потом, ровно через десять дней, в дверь снова постучали. На пороге стояли Вера и Егор. Девушка была снова с земляным, измученным лицом.
— Ольга Павловна, — голос ее дрогнул. — Можно я… можно мы к вам? Просто посидим.
Они вошли. Егор молча прижался к Ольге Павловне, а Вера, сидя за чашкой чая, вдруг разрыдалась — тихо, по-женски, уставше.
— Он меня бросил. Сказал, что я несовременная мать, что мы с Егором тянем его назад, — сквозь слезы выговорила она. — А этот клуб… Егорка там плакал каждый день. Он сказал воспитательнице, что у него есть другая бабушка, которая умеет делать счастливые оладьи и знает секреты пуговиц.
Ольга Павловна смотрела на плачущую Веру и притихшего Егора, и все встало на свои места. Она-то думала, что она — временная замена. А оказалось, что она тот самый теплый плед, в который можно завернуться, и те самые «счастливые оладьи», которые пахнут домом.
— Дурачки вы мои, — сказала она мягко, обнимая за плечи Веру и прижимая к себе Егора. — Самые лучшие оладьи уже ждут вас. А у меня для тебя, — она повернулась к мальчику, — в шкатулке завелась новая партия пуговиц-путешественниц. Из Парижа, между прочим.
В тот вечер они втроем накрывали на стол. Скрипела задвижка старого серванта, звенели ложки, смешивались голоса — пожилой, молодой и детский. И Ольга Павловна поймала себя на мысли, что сквозняк наконец-то прекратился. Его не стало. Потому что когда в доме появляется настоящая семья — пусть даже самая неожиданная, собранная, как лоскутное одеяло, из разных судеб — все щели в душе затягиваются сами собой. Теплом.
Какие простые вещи из вашего детства (вроде бабушкиной шкатулки с пуговицами) до сих пор согревают вашу душу?
