В маленьком городке Светлояровке дети были как курицы на выгуле: весь день на улице, босиком, грязные, но счастливые. Среди них два самых отпетых сорванца — Пашка и Вера. Не брат и сестра, не совсем друзья. Что-то среднее между соседским кошмаром и душой наизнанку.
Пашка был на голову выше, худощавый, серьёзный и вечно с книгой. Вера — рыжая, с шишкой на лбу, отбитой палкой, и характером, как у разъярённой гусыни. Они дрались через день. Обнимались через два. Целовались… один раз, случайно, когда Вера оступилась на бревне и плюхнулась прямо ему в губы.
— Фу! — заорала она и стерла рот ладошкой.
— Это ты меня поцеловала! — возмутился Пашка.
— Это ты подставился! — парировала Вера и вмазала ему по уху.
На следующий день они уже вместе ловили лягушек и запускали их в баню к бабе Дуне.
— Ах вы бесстыжие! — кричала старуха, выскакивая из бани , а лягушка прыгала за ней следом.
— Мы — исследователи, — оправдывался Пашка. — Мы изучаем земноводных в естественной среде.
— Ага, — поддакивала Вера. — Пашка — вундеркиндер. А я его ассистентка по лягушконауке.
Их дружба была как зефир с перцем. Сладкая, но жгучая.
Однажды Вера полезла на крышу амбара — «искать яйцо Феникса», как сказала. Пашка подстраховывал снизу. Вера оступилась. Упала. И… закричала. Рука под странным углом.
— Паша, больно, больно!
Он вытащил её на руках, босиком бежал через всю деревню, плача. Бабки крестились, мужики сдвигали кепки. А он нёс её , как солдат на фронте.
— Кто тебя так? — спросила мама Веру в приёмном покое.
— Я! — крикнул Пашка. — Я виноват!
Потом сидел в коридоре, кусал губы и шептал:
— Только бы не сильно… Только бы не…
Когда её выписали с гипсом, он всю неделю носил ей воду, книжки и даже отдал свою энциклопедию про космос. А это была любовь. Настоящая, детская, бесхитростная.
Лет пять спустя всё стало сложнее.
Вера — как будто взорвалась. Ноги длинные, ресницы как веера, голос — как у актрисы в кино. Пашка — всё ещё «ботан», но теперь ботан, за которым девочки из школы рыдали. Он отвечал на всё одной фразой:
— Я занят.
Он и правда был занят — олимпиадами, физикой, поступлением. А она… ждала. Смотрела, как он уходит в закат с рюкзаком и уверенностью. А потом он и правда уехал — в Москву.
А она — в ветеринарный колледж в Псков. Коровы, собаки, практика в фермерских хозяйствах. Он не звонил. Она — тоже. Гордость.
Прошло три года.
У них были свои жизни. У неё — парень. У него — никого , но было дело.
Однажды она приехала в Светлояровск. И как будто в кино.
— Пашка?
Он стоял у колодца, с ведром, в майке, с плечами. Она чуть не уронила сумку.
— Вера?
— Ты… как?
— Да вот… к бабушке приехал. Она позвала.
— Я тоже.
Потом были разговоры у костра. Потом смех. Потом — молчание. И поцелуй.
Не как раньше. Не «фу». А настоящий, со страстью,крепкий.
На утро он не пришёл.
Они договорились встретиться у моста. Она сидела на перилах два часа. Потом пошла. Сначала думала — проспал. Потом — передумал. Потом — забыл.
Она не знала, что в эту ночь его увезла скорая в районный центр. Перитонит. Он неделю был в коме. Очнулся — и ни адреса, ни телефона. Бабушка ничего не знала про Веру.
Он искал. Потом сдался.
Вера родила девочку в ноябре. Сама. Без поддержки. Без Пашки. Без мамы — та умерла за год до этого от инфаркта. В роддоме её жалели все, от санитарки до главврача. Рыжая, упрямая, в глазах огонь, а в руке — тельце, завернутое в жёлтое одеяло.
Назвала дочку Лизой. Не в честь кого-то. Просто — понравилось. Лиза. Сильное имя. Как камешек — маленький, но в воду кинешь — круги идут далеко.
Верина жизнь сжалась до трёх пунктов:
1. Лиза.
2. Подработка.
3. Слёзы по ночам.
Она работала в ветклинике, мыла полы, уколы делала, кастрации ассистировала, коров принимала на ферме. Лизу таскала в кенгурушке, в рюкзаке, в коляске . Никто не знал, что по ночам она подрабатывает репетитором , помогала студентам подтягивать хвосты, писала курсовые — у неё были золотые мозги, хотя все думали, что только с собаками ладит.
Иногда писала письма Пашке, но не отправляла.
— Дорогой Паша… — писала она, — ты ведь, наверное, и не знал. А может, знал. Только испугался. Я бы простила. Но ты молчишь. А я — живу. Назло.
Она учила Лизу стоять. Потом — ходить. Потом — говорить. Первым словом было:
— Каааа-ша!
Потом:
— Ма-ма!
А «па-па» не было. Вера стерла его из головы.
Когда Лизе стукнуло три, то Вере — двадцать четыре. Она поехала в город за справками. Очередь, теснота, жара.
— Вера? — голос. До боли знакомый. До озноба в коленках.
Она обернулась. Пашка. В рубашке, с бородкой, в очках.
— Это ты?.. — прошептала она.
— Ты… живая?.. — он сглотнул.
И тут подбежала Лиза и уцепилась за мамину ногу.
— Мам, я хочу пить!
Пашка уставился.
— Это…
— Да, — кивнула Вера. — Твоя. Если ещё не понял.
Тишина.
— Почему ты не сказала? — спросил он хрипло.
— А ты почему не пришёл? — ответила она жёстко.
Он опустил глаза.
— Я был в больнице. Кома. Я думал, ты ушла. Я… искал тебя. Но ты исчезла.
Она дрожала. Не от злости. От боли. От обиды . Всё внутри разрывалось.
— Теперь что? — спросила она.
Он посмотрел на Лизу. Та потянулась к нему.
— Ты любишь кексы? — спросил он у дочки.
— Ага! — кивнула она и прижалась к маме.
Он улыбнулся.
— Я знаю хорошую кофейню. С кексами и мороженым. Сходим?
Вера растерялась. Сердце забилось.
И они пошли.
И Вера, и Пашка, и маленькая девочка с глазами как у него, с характером как у неё — шли по улице, как будто никогда не расставались.
—Мам, это Вера.
— Какая Вера?
Пашка затаился. Мать стояла на кухне с половником, как военком с указом. Она была из породы «породистых». Всегда в шелках, в бигуди, и с выражением «я не одобряю» даже во сне.
— Мам… это Вера. Моя… ну…
— Твоя ошибка? — вскинула бровь.
— Мама, прекрати.
— Так. — женщина обернулась. — Заходите. Только обувь снимайте, у меня ковёр персидский.
Вера зашла с Лизой на руках. Девочка сразу шмыгнула на диван и врубила мультики на планшете. Пашка за ней. А Вера осталась на кухне. Лицом к лицу с этой… женщиной в халате с фламинго.
— Чаю? — спросила свекровь.
— Спасибо.
— С лимоном или с пониманием, что ты разбила жизнь моему сыну?
— Лучше с мёдом. — Вера спокойно посмотрела ей в глаза.
Брови у свекрови дернулись. Она не ожидала. Думала — сейчас начнётся плач, мольбы, признания. А тут — мёд.
— Значит, внучка… — сказала свекровь, подливая кипяток.
— Внучка. Лиза.
— Сама растила?
— А кто, по-вашему?
— Ты что, хочешь теперь обратно Пашу затянуть?
— Я хочу, чтобы Лиза знала отца. И чтобы её бабушка не думала, что она — ошибка.
Свекровь уставилась.
— Ты смелая.
— Спасибо.
— И дерзкая.
— Иногда.
— Это мой чай. Не пей. — свекровь выдернула чашку. — Вот твой. Там мёд.
Вера рассмеялась. Настояще, весело.
— Вы, кажется, меня одобряете?
— Не спеши. Я просто люблю тех, кто умеет стоять. Даже когда я стреляю из всех пушек.
В этот момент в кухню вбежала Лиза.
— Бабушка! А у тебя есть кошка?
— У меня есть хомяк. Мёртвый. Захоронен под пионом. Тоже был Пашиной ошибкой.
Пашка покашлял.
— Мам, может, без подробностей?
— А что? Ребёнок должен знать, с кем имеет дело.
Ужин был весёлый.
Свекровь закручивала голубцы, Вера помогала. Пашка пытался не мешать. Лиза лепила пластилинового кота и на всех клеила «глазки». Даже на солонку.
— Свадьба будет? — вдруг спросила свекровь.
Пашка поперхнулся.
— Мам…
— Что мам? Женщина пришла, ребёнка привела, борщ сварила лучше, чем я… Ну что, свадьба будет?
— Мы… поговорим об этом. — пробормотал Пашка.
— Да, — кивнула Вера. — Без спешки. Мы и так не чужие.
Свекровь посмотрела на них и вдруг подняла тост:
— За ошибки, которые становятся судьбой.
Все притихли. Потом чокнулись. Даже Лиза — чашкой с компотом.
— Вера, ты выйдешь за меня?
Этот вопрос Пашка задал без фейерверков. Без оркестра, шаров и шоу. Просто — вечером, в детской, когда Лиза уже спала, а Вера сидела на полу и сортировала детские носки.
Она посмотрела на него.
— Ты серьёзно?
— Я — да. А ты?
— Я… не знаю. Я не мечтала о свадьбе. Я мечтала, чтобы у Лизы был папа, который умеет варить овсянку и не путает носки с варежками.
— Я справлюсь, — сказал он и взял её за руку.
— Ну… тогда ладно. Только без голубей, фат и этих дурацких стульев в чехлах. Я платье сама сошью. Из бабушкиной тюли. Там ромашки.
— Ты будешь прекрасна, — серьёзно сказал он.
Она засмеялась:
— Буду как летний сеновал.
— А я буду как жук, который в него залетел. Навечно
Свадьба была…
Маленькой. Весёлой. Удивительно душевной.
Пашка в костюме, который больше подошёл бы школьному учителю. Вера — в платье из той самой тюли. На ногах кеды. На голове — венок, собранный Лизой.
Свекровь расплакалась. Сказала:
— Вот же вы, черти, довели меня до умиления.
— А я вас люблю.
На свадьбе был один неожиданный гость — отец Веры.
Она не видела его с девяти лет. Уехал, исчез, не звонил. А тут — пришёл. С букетом ромашек. Спросил:
— Можно просто сказать «прости» и подарить велосипед внучке?
Вера не знала, что сказать. Сначала отвернулась. Потом подошла. Потом — обняла.
— Лучше с велосипедом, — сказала она, — чем с очередной бутылкой.
— Я — за рулём, — виновато ответил он.
— Уже прогресс.
Вечером…
Они с Пашкой сидели на крыльце. Тишина. Звёзды. Где-то шуршала Лиза, придумывая сказку про ежей-астронавтов.
— Вот ведь жизнь, — сказала Вера. — Всё, что казалось концом — стало началом.
— Да. Кто бы подумал. Я тогда, у моста… я думал, всё потерял.
— А я думала, что ты трус.
А Вера смотрела в небо. На луну. И шептала:
— Спасибо, жизнь. Ты хоть и с перцем… но и с мёдом тоже.
Лиза.
Высокая, рыжеватая, в кроссовках на пружинах. Пишет стихи. То про котов, то про космос. Ходит в школу с выражением «жизнь несправедлива». Недавно принесла пятёрку по алгебре — случайно. До сих пор не может поверить.
Пашка стал директором маленькой IT-компании. Работает в шортах и свитере, ест макароны по-флотски и каждый вечер обнимает жену, как будто увидел её впервые.
Вера — ветеринар. Своя клиника. Четыре кота, две собаки, попугай по имени Гога, который орёт «Пашка, не зли Веру!» каждый раз, когда кто-то х
лопает дверью.
Свекровь?
Переехала в первый этаж их дома. Устроила цветник, где каждая клумба названа в честь кого-то из родни: «это — Петина клумба, потому что там только кактусы». Ходит с ходунками, ругается на смартфон и смотрит турецкие сериалы, в которых всех называет «недоПашками».
С Лизой у них свой фронт: спорят, кто из них больше разбирается в любви. Никто не побеждает.
Однажды вечером…
Все собрались на кухне. Вера месит тесто, Пашка режет яблоки, Лиза перебирает музыку на колонке.
— Мам, пап, — вдруг говорит Лиза. — А вы когда поняли, что вы — навсегда?
Они переглядываются.
— Когда ты появилась, — ответила Вера. — Потому что с Пашкой без тебя — это был бы просто роман. А с тобой — семья.
— Правда?! — Лиза хохочет.
— Правда, — улыбается Вера. — Ты нас соединила.
Пауза. Потом — общее «ммм», обнимашки и пирог в духовке.
Когда всё затихает, когда звёзды уже висят в небе, а чай допит, Вера выходит на крыльцо. Садится на ступеньки. К ней подсаживается Пашка.
— Всё на своих местах, — шепчет она.
— Всё, — соглашается он.
И в этот момент становится ясно: когда-то давным-давно, под мостом, в холоде, судьба уже знала, что эта история закончится не бедой, а… большим, крепким, вкусным пирогом с мёдом.
