— Ты меня чёрствой называешь?! Меня? Это ты сначала забыл о срeдствах прeдохрaнения, потом о всех приличиях, а теперь беременную ко мне в дом притащил и требуешь комнатку побольше! Как тебе ситуация, а, сынок?
Лариса говорила грубо, но правдиво. Она вовсе не пыталась нападать. Нет, она хотела защитить своё.
Виктор же ходил по комнате так, словно исподтишка искал удобную позицию для наступления, вычислял слабости. По нему было видно: он совсем не считает себя виноватым.
…Всё началось давно. С того дня, когда Лариса с Виталием, царствие ему небесное, переехали в свою первую квартиру. Даже без кровати. Начинали с надувных матрасов. Со временем они собрали на вторую квартиру, для сына. А потом построили дачу. На две семьи, чтобы когда-нибудь на веранде и в саду резвились внуки.
Но Виталий ушёл в мир иной, когда Виктор только-только поступил в институт. Муж оставил Ларисе всё: плоды их общих трудов, счастливые воспоминания и последний источник тепла и радости — их сына.
Виктор получил диплом, съехал, женился. У Ларисы появился внук. Она была счастлива. Вот только через год Виктор сообщил о рaзводе.
— Мы характерами не сошлись. Не могу я с ней жить, — сказал он так, словно речь шла о подобранном щенке. — Ну и мы тут договорились… Раз уж я отец, я подарил квартиру ей. Взамен она пообещала не подавать на aлименты.
Лариса схватилась за голову.
— Ну, молодец. Прям рыцарь. С ветром в кармане. Не ты же покупал эту квартиру, — упрекнула она его.
Женщина ещё тогда догадывалась, что платить за этот аттракцион великой щедрости придётся ей. И она не ошиблась.
Вскоре сын снова пришёл, уже с новой женой. И она уже была в положении.
Они просились на время пожить у неё. Лариса была не против. Сначала.
Она старалась быть доброжелательной. Готовила, сама меняла полотенца в ванной, вешала чужую одежду на сушилку. Даже завела привычку оставлять лишние порции на плите: вдруг Юля проголодается.
Но очень быстро стало ясно, что благодарности не предвидится.
Юля не работала, обосновывая это тем, что в её положении это невозможно. Лариса не спорила, пыталась относиться с пониманием, хотя в глубине души была не согласна.
— Я бы на её месте месяцев до семи минимум пахала бы, — жаловалась Лариса подруге Валентине. — Жилья у них нет, зарплата у Вити не ахти. Она же должна была видеть, за кого замуж выходит. Должна была понимать, что в одиночку он не вывезет. А она ленится.
— Ну, Лар, отнесись с пониманием. Всё-таки беременная девочка… — миролюбиво ответила ей Валентина.
— Девочка-припевочка. Я сама когда-то рожала, знаю, что это такое. Головой надо думать перед тем, как ляльку делать. Она не тяжелобольная, даже тoксикоза нет. Просто хорошо устроилась. Как думаешь, к кому они прибегут, если у них потом на коляску не хватит?
— Потерпи немножко, глядишь — наладится всё. Отдаст ребёнка в садик, выйдет на работу…
— Да ну. Какой садик? Они на пару месяцев попросились, — успокаивала Лариса себя.
Уборка тоже шла через силу. В комнате сына всё было покрыто тонким слоем пыли. Лариса не успевала мыть посуду: в раковине постоянно что-то появлялось. Чашки после чая не мылись вообще. Они оставались в комнате Виктора и постепенно чернели от налёта.
Лариса терпела. Она привыкла сначала наблюдать, потом действовать.
Виктор же, как назло, словно растворился в каком-то своём параллельном мире. Он пропадал на работе до позднего вечера, а дома либо уходил в телефон, либо дежурно гладил живот Юли и шёл куpить на лавочку возле дома. Куpил долго, со смартфоном. Вёл праздные беседы с соседями.
Было ясно, что такими темпами деньги у них не появятся.
— Мам, а давай поменяемся комнатами. А то в нашей даже кроватку некуда поставить, — выдал однажды он с такой лёгкостью, будто попросил соль.
Лариса не сразу нашлась с ответом. За три секунды перед глазами промелькнули сцены семейной жизни. С какой любовью они с Виталием переклеивали обои, как выбирали шторы, как муж улыбался и называл их дом крепостью.
А теперь кто-то превращает эту крепость в руины и нагло строит семейное гнёздышко из обломков.
— До кроватки ещё четыре месяца. Вы же у меня временно, а не на постоянку, да?
Он отвёл глаза. Юля отвернулась. И стало понятно: не временно. Они потихоньку обустраивались здесь. Они уже всё решили.
Сын пытался договориться ещё несколько раз. Лариса не уступала.
Следующий крупный скaндал произошёл через неделю. Виктор небрежно бросил во время завтрака:
— А почему бы нам не продать дачу? На первый взнос хватит.
Хорошо, что Лариса в этот момент сидела. Это уже было не просьбой. Это было открытое требование.
— Витя, мы всю жизнь с твоим отцом пахали на этот дом. Папа вложил всю душу, почти в одиночку сидел над проектом. И я его не продам еще потому, что ты не умеешь обращаться с имуществом.
— Ну а зачем она тебе нужна? Ты же одна теперь. А так мы бы взяли ипотеку, жили бы отдельно, всем стало бы легче.
Лариса округлила глаза. Она не ожидала такого удара по больному. Женщина всё ещё остро ощущала отсутствие Виталия, иногда даже плакала по ночам.
— Ну, я имел в виду… — смутился сын. — Ты же всё равно одна этот дом не вывезешь.
Повисла тишина. Лариса вдруг поняла: сын и невестка выжмут из неё все соки. И что с ней будет потом, когда она отдаст комнату, дачу, квартиру?
Скорее всего, ничего хорошего. Виктор будет продолжать раздаривать то, что было нажито чужим непосильным трудом. Ларисе останется только терпеть.
Нет, это надо прекращать.
— У вас есть три дня, чтобы съехать, — со звенящим холодом в голосе сообщила она. — Куда хотите. Вместе со своей беременностью, кроваткой и ипотекой. Достаточно.
Стало тихо. Очень тихо. Настолько, что за весь следующий месяц Лариса не получила даже коротенького сообщения от них.
Она начала лучше спать. По утрам не раздавался плеск воды, не хлопали дверцы шкафов, не лились бесконечные претензии Юли о том, что пропала очередная брошенная ею где-то посреди дома вещь.
Но просыпаться стало тяжелее.
На кухне было непривычно пусто. Молоко прокисало не потому, что о нём забыли, а потому что его просто некому пить. Уже не нужно было каждый день готовить ужин. Телевизор не включался сутками.
Каждую пятницу Лариса ездила на дачу. Снег ещё лежал, но солнце уже прогревало землю. В первый раз, когда она ступила на порог, сердце аж подскочило от знакомого запаха сырого дерева и пыли. В воздухе повисли те самые слова Виталия.
— Будем здесь жить, Ларчик. Может, когда-то вместе с внуками.
Пару часов Лариса просто сидела на лавке у веранды, вспоминая, как они с мужем планировали покрасить ставни. Как спорили насчёт яблони: рубить или оставить. Он тогда настоял оставить.
Наверное, теперь это дерево — единственное, что ещё принесёт свои плоды.
Во время поездки она встретила Тамару, соседку по участку.
— А я недавно твоих видела. Витя на стройке подрабатывает. Живут у Юлиной подруги. Пузо уже заметное.
Лариса кивнула, посмотрела в небо и ничего не ответила. Ей не хотелось копаться в чужой семье. «Чужой…» — подумала она и хмыкнула. В какой момент сын перестал быть для неё родным?
Вечером она достала старый альбом. Увидела снимок, где Виктор сидит на плечах Виталия, весь испачканный в краске и счастливый. Дальше — выпускной. Костюм слегка висит, лицо серьёзное, глаза полны надежд на будущее.
Он всегда хотел быть сильным. Лариса вспомнила, как в пять лет Виктор защищал маленького щенка от подонков с петардами. Сам еле стоял, коленки дрожали, но он не убежал. А потом подоспел и Виталий. Каким же хорошим был тогда её сын. Как же всё просто было в те годы.
Рука сама потянулась к телефону. Захотелось написать Виктору, что она его любит, хочет участвовать в его жизни, но не строить её. Не возводить перед ним удобный мост, по которому он будет ехать до самой пенсии. Но потом она всё удалила.
Он должен всё сделать сам. Или не сделать. Это уже его путь.
…Прошёл ещё месяц. Лариса сидела на кухне и чистила картошку, когда зазвонил телефон. Не мобильный, а стационарный, с проводом и громоздкой трубкой. Сердце сжалось. Обычно такими телефонами пользовались люди ещё старой закалки. А они звонили либо с проблемами, либо перед смертью.
— Алло? — осторожно спросила Лариса.
— Это Лариса Викторовна? Здравствуйте. Меня Ольга зовут. Я мама Юлиной подруги. Вы меня не знаете, но… ваш сын у нас. Он попал в аварию. Не переживайте! Не сильно, но руку сломал.
Голос у Ольги был доброжелательным, но усталым. По интонации ясно: она не очень довольна происходящим, однако терпит.
— Вы простите, что звоню, — добавила она. — Но ему помощь нужна. Он не работает, а Юля… ну, за ней тоже уход нужен.
Через час Лариса уже ехала в автобусе. В пакете — контейнер с гречкой и куриными бёдрышками, апельсиновый сок. Его любимый.
Ольга встретила её у двери. Полная женщина в халате и с усталыми тенями под глазами.
— Он в гостиной. Юля рядом. Только вы, пожалуйста, не пугайтесь. Он не в лучшем виде.
Виктор действительно выглядел хуже, чем когда-либо. Худой, щёки впали, волосы слиплись. Рука в гипсе. Глаза, в которых, казалось, ещё вчера горел свет, теперь больше напоминали тусклые фонари. Юля молча сидела на табуретке в углу, обнимая себя руками.
— Привет, — хрипло сказал он.
Лариса кивнула, прошла в комнату и присела на край кресла. Несколько секунд стояла тишина. Только часы тикали, будто отсчитывая, сколько ещё мать продержится.
— Могла не приезжать. Уж справлюсь как-нибудь, — осторожно сказал он, словно заранее пытаясь защититься.
Упрямый. Как всегда.
— Да уж вижу, как ты справляешься, — сказала она. — Я сама захотела приехать. Не ради тебя. Ради внука. Он же не виноват, что у него невдалый отец.
Виктор сжал губы. Наверное, обиделся, мысленно обвинял мать.
— Знаешь, что такое настоящая жестокость? — продолжила она. — Это не когда ты отказываешь в помощи. Это когда всё за человека делаешь, а он свешивает лапки и не учится жить. А потом тонет и тащит всех за собой.
— Отлично. И что мне теперь делать? — недовольно фыркнул он.
— Выздоравливать. Жить. Работать. И не ждать, что всё само образуется.
Он не ответил, но стыдливо отвернулся. Мать надеялась, что до него дошло. Не до конца, не до чудесного просветления, но хотя бы до первой трещины в его железобетонной твердолобости.
Материнский инстинкт требовал помочь, позвать к себе, забрать. Но разум говорил обратное. Если она снова примет его, то так и будет тянуть на себе.
Нет, нужно по-другому. Лариса достала из сумки кошелёк и вынула несколько крупных купюр.
— Вот тебе деньги. На аренду на первый месяц. Но это не подарок, а займ. И не ради тебя, а ради ребёнка. Хочу, чтобы у него был отец с руками, а не с протянутой ладонью.
Юля подняла взгляд, но промолчала. Виктор кивнул. Он понял, что просить о большем нет смысла.
Лариса встала.
— Поправляйся. Мне пора.
Дома она не задержалась и уже к вечеру была на даче. Её даче.
На крыльце её ждал прикормленный бродячий кот. Лариса присела рядом, наполнила миску, а потом долго держала зверька на коленях, поглаживая. Он мурлыкал. И этот обмен вниманием казался ей гораздо более честным, чем посягательства на её личное пространство. Она любила сына, и именно поэтому больше не могла быть его спасательной жилеткой.
