— Ну что, доченька, вы подумали? Я вчера такой «Опель» видела! Белый, с кожаным салоном. Красавец. Всего-то миллион триста, — голос Тамары Львовны звучал с наигранной лёгкостью, но за ней скрывалось точечное давление.
— Мам… — Марина выдохнула и закрыла ноутбук. — Мы ж с тобой уже говорили. У нас ипотека, Лиза болеет каждый месяц. Где я тебе миллион найду? Присмотри что-нибудь попроще.
Из спальни доносились детские визги. Сергей возился с Лизой: та упиралась, не желая надевать носки. На часах было без двадцати восемь. Через десять минут Марине нужно выходить на работу. Вся эта история с машиной снова всплыла в самый неподходящий момент.
— Так возьмите крeдит, — невозмутимо сказала Тамара, придвинув к себе вазу с печеньем. — Вы ж молодые, у вас стаж, нормальные зарплаты. Не на поминки же прошу, а на полезное дело.
Марина резко развернулась к матери, уже сжимая кулаки.
— А платить чем, мама? Воздухом? Ты меня вообще слышишь? У нас уже есть ипoтека.
Тамара фыркнула, скрестила руки на груди и отвернулась.
— Угу. У родителей Серёжи машина есть, а я, значит, как всегда, где-то на задворках.
Тут Марину переклинило.
— У родителей Серёжи есть машина, потому что они сами её купили. Продали старую, накопили. Ни у кого ничего не просили. А ты только права получила, а уже «Опель» за миллион тебе подавай.
— А почему, по-твоему, я только сейчас права получила?! — вспыхнула Тамара. — Потому что тебя воспитывала, всё до копеечки на тебя тратила, тебе на первый вклад откладывала! А теперь, когда наконец появилась возможность, мне дают от ворот поворот.
Марина обернулась на Сергея. Тот помогал дочери обуться и выглядел уставшим и смущённым. Он, как всегда, не вмешивался. Надеялся, что они сами разберутся. Но по поджатым губам было ясно: ему всё это уже надоело.
— Мама, да ты же сама мне когда-то говорила, что боишься садиться за руль. Послушай, мы не изверги. Но у нас нет платиновой карточки, — возмущение в голосе Марины сменилось усталостью. — Мы и так тебе во всём помогаем. Платим за коммуналку, даём на лекарства, на подарки, на то, на сё…
Тамара схватилась за сердце так театрально, как будто именно сейчас вспомнила, что у неё гипертония.
— Ой, понятно всё с вами. То есть теперь ты будешь упрекать меня каждым рублём?
Марина шумно выдохнула, словно выпуская пар. У неё пересохло во рту, ладони вспотели. Это был не первый разговор о машине, но сегодня — особенно жёсткий. Всё смешалось: недосып, постоянные больничные дочери, работа, неоплаченные квитанции в почтовом ящике.
И тут Тамара вдруг выдала то, что окончательно добило дочь:
— А если я буду с Лизой сидеть? Когда она болеет. Ты сможешь работать без больничных, больше зарабатывать. Мы тогда потянем кредит.
Марина аж зависла на несколько секунд.
— Погоди. Значит, ты с внучкой готова сидеть только за машину? Просто так тебе здоровье не позволяло, насколько я помню. А при виде «Опеля» у тебя давление опускается, что ли?
— Не утрируй, — буркнула мать. — Я просто ищу компромисс. Чтобы всем было хорошо.
— Компромисс — это когда обе стороны идут на уступки. А ты просто торгуешься и условия ставишь.
Тамара резко развернулась и направилась к двери.
— Ладно. Всё с вами ясно. Живите без меня. И не звоните потом, когда опять нужна будет бабушка. Сами разбирайтесь.
Марина не побежала за матерью. Просто села у окна и закрыла глаза, пытаясь переварить случившееся.
Сергей подошёл ближе и положил руку ей на плечо.
— Ты всё правильно сказала, — тихо произнёс он. — Жаль, конечно, что всё так сложилось.
В квартире наступила странная тишина. Даже Лиза перестала капризно хныкать. Она только встревоженно смотрела на дверь.
— А бабушка насовсем ушла? Мы теперь не пойдём к ней?
Марина не знала. В её сердце вскипали усталость, злость и детская обида. Они столько раз помогали матери просто так, потому что надо. А та теперь отказывалась быть бабушкой, пока ей не купят машину.
Прошло два месяца с той ссоры. Изнутри в семье всё вроде бы наладилось. Точнее, оставалось стабильным. Лиза ходила в сад, Марина работала по графику, Сергей брал подработки сверху и почти не появлялся дома. Никто не говорил о Тамаре вслух, но она всё равно незримо присутствовала: в мягких игрушках, которые она когда-то приносила Лизе, в вязаных носках, в рецепте их семейного пирога.
И Лиза скучала. Сначала — тихо, растерянно, с ожиданием. Потом — с вопросами.
— Мама, а бабушка что, уехала?
— Нет, она просто… занята.
— Она же всегда звонила мне, когда я кашляла. А теперь — нет. Она про меня забыла?
Марина пыталась улыбаться, сглаживать, говорить что-то про дела, про то, что у бабушки ремонт, телефон сломался. Но её голосу не хватало уверенности, а у Лизы в сердце потихоньку распускалась тревога.
Ситуация резко накалилась в один из вечеров. Лиза сидела на диване с планшетом, Марина мыла посуду. Обычный день: Сергей задерживается на работе, на плите варится суп, в почтовом ящике лежат квитанции с задолженностями.
— Я хочу позвонить бабушке. Можно? — вдруг тихо спросила дочка, замерев в дверном проёме.
Марина вздохнула. Она знала, чем это кончится, но кивнула. Пусть. Может, бабушка наконец ответит. Может, увидит номер внучки и оттает.
Гудки звучали в трубке до последнего, потом включился автоответчик с просьбой оставить сообщение. Лиза набрала ещё раз. И ещё. После четвёртого раза, когда опять никто не взял трубку, она разрыдалась.
Не капризно, не истерично, а тихо. Так плачут дети, которые не понимают, в чём провинились и что теперь делать.
Марина подошла к дочери, присела рядом с ней и обняла. Уже пожалела об этой затее.
— Зайка, ну… бабушка, наверное, просто не услышала. Может, она спит.
— Она не спит, — сказала Лиза, всхлипнув. — Она меня больше не любит. Потому что мы ей не купили машину. Бабушка обиделась…
У Марины потемнело перед глазами. Как будто кто-то всадил нож ей в сердце. Она обняла дочку крепче, словно сама пыталась удержаться за неё. Бормотала что-то про то, что бабушка любит, просто… Просто что? Она уже не могла найти слов.
Внутри всё горело. Так нельзя. Можно злиться на дочь, на зятя, на кого угодно. Но тащить в эту грязную игру ребёнка? Мстить пятилетнему человечку за то, что тебе не купили «Опель»? Это дно.
Позже, когда Лиза уснула, Марина тихо сидела на кухне с бокалом дешёвого вина. К ней в гости пришла соседка Ирина. Она часто захаживала по вечерам, чтобы проверить, «не засосало ли Маринку в быт».
— Ты чего как в воду опущенная? — спросила она, нарезая фрукты.
— Да мама опять… Вернее, всё ещё. Лиза плакала сегодня. Пыталась до неё дозвониться, а та даже трубку не взяла.
Ирина вздохнула: сама была не в ладах с матерью.
— Знаешь… иногда к пожилым людям приходит не мудрость, а обиды. И чувство, что им все что-то должны.
Марина промолчала, только слабо кивнула головой.
— Но посмотри на это с другой стороны. Ей одиноко, — продолжила Ирина. — Она же всё время одна. Ни мужа, ни подруг. Ты была её смыслом жизни. Потом — Лиза. А теперь она одна. С телевизором и мыслями о том, что её «предали». Может, сделаешь первый шаг? Просто попробуешь.
— Я понимаю. Но я не прощу. Не сразу. Может, вообще не смогу. Ладно бы со мной, но с внучкой так… Лиза сделала первый шаг. И что?
— Ты не обязана, конечно. Просто… не жди, что она придёт первая. Она у тебя слишком гордая.
Казалось, после ухода соседки всё было по-прежнему. Только внутри Марины проросло что-то новое: мешанина из гнева, жалости и понимания. Однако она всё ещё не хотела идти к матери на поклон и не собиралась оправдываться за несоответствие ожиданиям.
Прошёл ещё месяц. Суббота выдалась холодной, но безоблачной. Лиза, как всегда, после садика рвалась на площадку. Марина поддалась: у неё сегодня выходной, можно немного выдохнуть. Они зашли во двор, где почти никого не было, лишь пара школьников у турника да одинокий дед на лавочке с газетой.
Лиза побежала к горке, а Марина, прищурившись от солнца, уселась на край лавочки. Хотелось тишины, но мозг продолжал прокручивать старую плёнку детским голоском: «А бабушка нас любит? А мы теперь не пойдём к ней? А если она заболела?»
Эти вопросы всё чаще звучали в голове самой Марины, хотя ребёнок в последние дни уже ни о чём не спрашивал.
Позади послышался торопливый стук каблуков и знакомый голос.
— Нет, не надо мне акцию эту втюхивать. У меня телефон кнопочный, я интернетом не пользуюсь.
У Марины сжалось сердце.
Тамара шла вдоль подъездов в своей излюбленной кожаной куртке с мехом. В ней женщина выходила и в театр, и в аптеку. Лицо строгое, недовольное. Губы, накрашенные сливовой помадой, нервно поджаты. В какой-то момент Тамара замедлила шаг. Видимо, заметила внучку.
Лиза, которая в этот момент висела на канатной лестнице, резко обернулась. Увидела. Замерла на секунду. Потом спрыгнула вниз, сорвалась с места и побежала, аж всхлипывая от радости.
— Бабушка!
Тамара не сразу ответила. Она растерялась, глаза чуть расширились. Но когда внучка обняла её за талию обеими руками, цепляясь, бабушка сдалась. Тамара сунула телефон в карман и прижала девочку к себе.
Марина медленно, но решительно встала и подошла. Сердце бешено билось о рёбра, словно пытаясь пробить себе путь наружу.
— Здравствуй, мама.
— Привет, — ответила Тамара, по-прежнему не отпуская Лизу, но и не улыбаясь. — Она подросла. И волосы длиннее стали.
— Да, растёт. Как и кое-чьи обиды.
Тамара вздохнула и посмотрела на внучку, хотя явно продолжала разговаривать с дочерью.
— Я думала, ты сердишься.
— Я сержусь. А вот внучка, как видишь, нет. Почему ты не звонила ей?
Марина сказала бы жёстче, но сдержалась при дочери.
— Я не хотела навязываться. Раз уж не нужна вам…
— Мама, — Марина терпеливо вздохнула. — Мы тебя не бросаем. Но мы люди, а не банкоматы. Мы твоя семья. Хочешь быть с нами — будь, но без условий.
Тамара кивнула. Морщинка на её лбу немного разгладилась.
— Я соскучилась. По ней. По тебе. Даже по Сергею.
— Знаю, — усмехнулась Марина. — Мы тоже соскучились. Даже если не сразу это поняли.
Они стояли молча. Ветер играл их волосами. Лиза какое-то время обнимала бабушку, а затем снова убежала к горке. Иногда внучка поглядывала на Тамару так, будто боялась, что та опять исчезнет.
Прошло несколько недель. Бабушка больше не говорила про машину. Просто приходила к Лизе поиграть, посидеть, послушать о её любимых мультфильмах.
В один из таких семейных вечеров Марина готовила ужин, а Лиза с бабушкой лепили вареники про запас. Мука летела в разные стороны, руки у обеих были белыми до локтя. Тамара бурчала, что тесто получается «как пластилин, а не как у неё в молодости», но улыбалась.
Сергей зашёл на кухню и усмехнулся, облокотившись на косяк.
— Ну надо же. Прям мир, дружба, жвачка. А вы к нам на «Опеле» или на своих двоих, Тамара Львовна?
Тамара даже не подняла глаз.
— Ещё раз заикнёшься про «Опель» — тесто будешь раскатывать сам. Своим пузом.
Все, включая Лизу, рассмеялись. Было очевидно, что никто ничего не забыл, но машина стала пройденным этапом. Все были готовы жить дальше. Главное — вместе.
