Трубка мужа была включена на громкую связь, поэтому до Кати хорошо доносились и ругательства и причитания, а также обвинения в том, что виновата в любом случае Катя.
Когда в семье любят одного ребенка и пренебрежительно относятся ко второму – это не редкость.
Как и не редкость то, что детей от «любимого» ребенка чаще всего балуют больше, чем от «нелюбимого» вне зависимости от их поведения, возраста и отношения к окружающим.
Но чтобы такое деление на «нелюбимых» и «любимых» распространялось заодно на вторые половинки этих самых детей – с этим Катя столкнулась впервые.
Столкнулась – и совершенно не расстроилась, ведь изначально не настраивала себя на любовь свекрови.
А раз не было надежд, которые можно было бы разбить, то и поводов для каких-либо обид и расстройства не было.
Тем более что Петр, на тот момент Катин парень, сразу обозначил:
— Так уж получилось, что Лиду, сестру мою от второго мужа, мама любит больше.
Раньше я пытался заслужить ее внимание и уважение, да с тех пор перегорел.
Вроде как и плохого ничего мне мама не сделала, но и сказать, чтобы сильно хорошо мне с ней жилось, я тоже не могу. Всякое бывало.
Поэтому сейчас я отношения с матерью и сестрой поддерживаю лишь формально.
Пара визитов в год, звонок по телефону раз в месяц. Ну и от тебя, естественно, какой-либо любви к ним не жду.
Здоровайся вежливо – и хватит на этом.
Катя, будучи реалистом по жизни, после этих слов поняла, что фактически сорвала джек-пот.
Да, нехорошо так говорить, будто бы радуется она тому, что отношения у мужа с матерью не сложились, но на самом деле счастлива-то она была не из-за причины, а из-за последствий.
Как же доставал ее бывший с этими вечными «мама готовит вкусней», «а мама по-другому делает» и, конечно же, «мама хочет к нам приехать на выходные, сделай так, чтобы дома было чисто и вкусно».
Собственно, после последнего пассажа ухажер был послан к этой самой маме, а Катя ушла в свободное плавание, где вскоре познакомилась с Петром.
И предложенную им модель отношений с семьей восприняла на «ура». А кто бы не воспринял после извечного «мамканья»?
Будущая свекровь невесту сына восприняла с очевидным таким равнодушием. Никак.
Зато вокруг будущего зятя на семейных встречах носилась, как наседка: и сама лично кусок повкусней подсунет, и тридцать раз спросит, вкусно ли ему, и посуду уберет.
За ним и за дочкой любимой, конечно, сын со своей пассией пусть сами и накладывают себе, и тарелки моют, ну а мнение их о еде вообще никому не интересно даже из вежливости.
— Петь, я вот не понимаю, зачем нам вообще на эти «семейные встречи» ходить, если с нами там даже не разговаривает никто.
Мама твоя ведь только о Лидочкиных успехах и трещала, да мужика ее о планах на жизнь и на будущее расспрашивала.
— Да все просто, зай. Мама – адепт древнего культа «ачтожелюдискажут». Чтобы они ничего плохого не сказали и не подумали – надлежит периодически им демонстрировать, что сын в гостях бывает, что ему дома якобы всегда рады, и что никакого фаворитизма в семье нет и быть не может.
Мне же проще раз в месяц зайти на такой вот обед и высидеть там полагающиеся два часа, чем отбиваться от постоянных звонков, сообщений и выслушивать кучу претензий при личной встрече.
В одном же городе живем. Да и остальная часть семьи, случись что, подключится и нервы все вытрепет.
— Но разве это справедливо? Ты идешь туда, где тебе неинтересно, ради того, чтобы сидеть с людьми, которым ты не нужен, а они тебе – так тем более. И все это ради чего?
— Ради крепких нервов и спокойного сна. Нервная система у меня одна, нечего ее нагружать лишний раз – и без родственников есть кому это сделать.
Согласись – один визит в месяц это не так уж и много, можно воспринимать это как повинность, необходимую для поддержания мира.
Мама ведь не сделала ничего совсем уж плохого, да и не сделает – не тот у нее характер.
Ага, как же… Характер не тот. Вот зря Петр так говорил – накаркал.
Очередной «визит вежливости» состоялся через полгода после свадьбы.
Катя пришла к назначенному времени вместе с Павлом и принялась в очередной раз любоваться разыгрываемой комедией.
Суть комедии была в том, что за полгода у золовки нарисовался уже четвертый по счету жених – предыдущие, как поняла Катя, сбегали, когда знакомились чуть поближе с характером невесты и ее, мягко скажем, завышенными требованиями.
Мол, муж ей нужен только для того, чтобы обеспечивать ее, готовить убирать и стирать она не будет – не домработница.
Но и работу работать девочка в свои двадцать пять годиков тоже не хочет, ведь работа – это для «бы…ла» (прямо так и сказала однажды, когда принялась в очередной раз разглагольствовать о своих очередных планах на жизнь).
А кормить-поить-ухаживать за ней надо только потому, что она вся такая красивая принцесса (самооценка у свекровкиной дочери тоже была завышенной).
Когда положенные два часа прошли и мебелью в чужом доме притворяться больше было не надо, Катя едва заметно выдохнула и мысленно поздравила себя с тем, что на ближайший месяц они с Петром абсолютно свободны от всего вот этого кошмара.
Как оказалось, свобода – понятие относительное. Ведь на следующий день в дверь супругов стучала полиция.
— Гражданка Фирсова Екатерина Михайловна здесь проживает? – уточнил у них полицейский.
— Это я, а что, собственно, случилось?
— Я пройду? – вежливо спросил полицейский.
И уже на кухне принялся рассказывать. Что к ним пришла Фирсова Анастасия Владимировна, то есть Катина свекровь, и положила на стол заявление, в котором обвиняла Катю в краже кольца и сережек – свадебного гарнитура, доставшегося ей от покойной матери, а потому имеющего не только денежную, но и сентиментальную ценность.
Взять мол, этот самый гарнитур, могла только Катя, так как из посторонних в доме присутствовала сегодня только она.
— Погодите-ка, то есть я – посторонняя, а ухажер ее дочери – вот вообще не посторонний? – усмехнулась нервно Екатерина.
Скрывать ей нечего было, гарнитур этот она в глаза не видела, да и о том, где лежит он в доме свекрови, естественно, не знала.
— Что за ухажер? – уточнил полицейский, записывая Катины слова.
— Да не знаю, вроде Станислав, отчества и фамилии не знаю.
— У сестры каждые два месяца новая любовь всей жизни, мы не успеваем имена запоминать, — усмехнулся Петр.
Полицейский попросил Катю расписаться под ее показаниями, а заодно – сообщил, что ей придется, возможно, сдать отпечатки пальцев, если криминалисты что-то найдут в квартире свекрови.
— Думаете, кто-то еще настолько т…пой, чтобы оставлять отпечатки пальцев, когда что-то ворует? – спросила у полицейского Катя.
— Разное бывает, — пожал тот плечами.
И уже два часа спустя он же звонил Екатерине с просьбой явиться на сдачу «пальчиков».
Так как действительно нашлись отпечатки, не принадлежащие двум женщинам, проживающим в квартире свекрови.
Вернувшись домой, Катя застала эмоциональный разговор Петра с матерью по телефону.
Трубка мужа была включена на громкую связь, поэтому до Кати хорошо доносились и ругательства и причитания, а также обвинения в том, что виновата в любом случае Катя.
Ведь Стасик, такой хороший человек, не мог и никогда бы не поступил подобным образом.
А вот Катя, которую Петр непонятно зачем к ним в дом приводит, так и просится в тюрьму одним своим видом.
И настолько Катю разозлило все это, что она пошла и подала заявление на свекровь с обвинениями в клевете и наговоре.
А что, имела право! Ее, в конце концов, в краже обвинили.
И продолжили обвинять даже когда оказалось, что гарнитур стащил и сдал в ломбард на другом конце города тот самый Стасик.
Которому свекровь, кстати, сама показала «приданое любимой дочери».
— Все, мама, хватит на этом. Больше ты ни меня, ни Катю не увидишь. И о какой-либо помощи меня просить в будущем, как состаришься, никогда не смей.
Терпел я твое пренебрежительное отношение долгие годы, но вот это уже – за гранью добра и зла.
Катя своим заявлением добилась небольшой моральной компенсации. Ее размеры едва покрыли все судебные издержки, но все же было приятно отомстить свекрови хоть таким образом.
Вдвойне приятно – что именно благодаря суду не получилось у матери мужа замести всю грязь под ковер, как она это делала обычно в прошлом.
Узнали другие родственники, что она ни с того ни с сего обвинила в краже невестку, а потом еще и прощения не попросила, а раздула конфликт.
И даже уже после того, как настоящий вор был найден, продолжала обвинять во всем Катю.
— Как вы посмели меня так опозорить! – причитала женщина после суда. – Ты мне больше не сын, Петр.
А ты, Екатерина, так и знай – не будет тебе моей помощи с внуками, вот ни на копейку!
Можно подумать, этой помощи от нее кто-то ждал. Можно подумать, что до этого у нее был сын.
Петр и Катя были оба реалистами, а потому – не питали никаких надежд, которые можно было бы разбить.
Единственное, чему радовалась молодая женщина теперь – больше не нужно было раз в месяц приходить в чужой дом и сидеть там два часа, изображая мебель.
Нехорошо, конечно, как будто она чужому несчастью радуется. Хотя с какой стороны посмотреть…
Ведь в своих несчастьях свекровь была виновата сама. Не обвинила бы сходу невестку, глядишь – и люди бы ничего плохого не подумали.
