— Так, друзья, а что, собственно, не работаем? Расслабились, сидите, из пустого в порожнее переливаете? — строго прикрикнул на устроившихся кружком мужичков Игорь Петрович Посейдонов. Он сегодня первый день в новой должности, очень переживает, от того и строжит всех донельзя. Всё ему кажется, что не успеют уложиться в сроки, что затянется дело, за что будет вынесен выговор «с занесением», и опять отправят Игоря Петровича пасти коров на дальнем лугу… — Шустрее, шустрее! — рокочет начальник, размахивает руками, но работники только усмехаются. Скоро поубавится у Игоряши прыти, сядет он тоже с ними на сено, разомлеет под солнышком, станет грызть травинку, как любил в детстве, смотреть на уходящую серебряной лентой вдаль реку, вздыхать…
Мужички нехотя встают, пожимают плечами, идут выполнять поручения.
— Марьпална, тележечку с мороженым убираем. Убираем, ну что вы так жалобно на меня смотрите?! Катите её в сарай, ну! Катите, катите! Вот так. Остатки? Какие остатки? Что в мне голову морочите?!
«Марьпална», низенькая, кругленькая женщина с красным платочком на голове и в таких же красных резиновых сапожках, виновато ткнула пальцем в холодильную камеру, где лежали три «Эскимо», два стаканчика с ванильным мороженым и пять брикетов «Крем-брюле».
— Куда же мне их, Игорь Петрович, а? Мож, постою ещё? Сейчас народ понабежит, с работы как раз…
— Где вы постоите? Что ты тут мне рассказываете?! Немедленно в сарай! Как сдадите все накладные, берите тележку с пирожками, проверьте подогрев, и вперед, вы теперь не мороженщица, а «горячая выпечка».
Красный платочек грустно поник, покатил тележку к серой кирпичной постройке, которую почему–то начальник назвал трухлявым словом «сарай». Да какой же это сарай, если внутри чистенько и уютно, на подоконниках герань да «щучий хвост» колосятся… Ну, Игорю Петровичу виднее…
— Глядите, Маша у нас теперь горячая штучка! — смеются женщины, грызут семечки, притоптывают.
— А ну вас! Игорь Петрович, а чего пятая бригада не работает? — сердито бурчит тётя Маша.
— А действительно? Так, братцы и женщины! Шезлонги, матрасы, кресла, столики эти пластиковые — всё в … — распоряжается начальник, помечая что–то в блокноте.
— В сад? — хохотнул Ванька, грузчик в новенькой темно–зелёной форме.
— Какой сад, Метёлкин? Шутки будешь дома маме рассказывать. На склад везите! Да не бросайте там как попало. А сложите аккуратно, стопочками, рядками. И подпишите…
— » У попа была собака… » — затянул Иван, жмурясь от солнца.
— Какая собака, милый? Мы ничего не успеваем, а вы тут про собак! Подпишите, что и откуда привезено. Аккуратней! Ну вот, сломали! Стул сломали!
Ванька испуганно ойкнул, приставил хрустнувшую пластмассовую ножку на место, та не желала держаться. Парень вздохнул.
Посейдонов, подняв вслед за Метёлкиным глаза к небу, тоже стал жмуриться. Он, рыжий, располневший, стал похож на чеширского кота.
— Да приверните солнце уже, граждане! — вдруг опять посерьезнел начальник, надвинул кепку чуть ли не до бровей. — Шпарит, как в июле, а у нас что? — тряся в руках документами, строго спросил он.
Рабочие сразу погрустнели, поникли. Осветитель вздохнул, нажал на рубильник. Солнце вспыхнуло ещё раз и поутихло, спряталось за облако. Но в последний момент всё же ласково провело лучиком—ладошкой по лицу Марьпалны, лавирующей между суетящимися рабочими. Впереди неё на больших резиновых колёсах ехала тележка с пирожками.
— Так, на деревьях: зелёное снимаем, разноцветное одеваем, траву скатать. Вместо неё жухлости напустите, вот так! — отчего–то радостно дал «петуха» Игорь Петрович. — Ой, мне кто—то звонит, извините! Да, алло! Верочка? Что? Я тоже тебя люблю, ангел мой! Солнышко, ну какой обед, милая?! Какие кабачки, если у меня ещё дел выше крыши! Да, я знаю, что обещал, знаю! Вечером поем… Ну разогрею… Да вкусно будет, вкусно! Всё, целую, пока!
Игорь Петрович оглянулся, не слышал ли кто, как он сюсюкает с женой. Вроде все при деле, не заметили, что Игоряша–то и ласковым может быть, добрым. И хорошо.
Пока начальник уговаривал по телефону супругу, рабочие во главе с Иваном, который постоянно хохмил и сыпал прибаутками, дружно «уговорили» два огромных арбуза и теперь блаженно возлежали на травке, скатанной с одного конца, и стонали от того, что живот полон сладкой сочной мякоти, что небо над головой безбрежно голубое и чистое, что пахнет сеном и яблоками, что…
Игорь щелкнул пальцами. К нему тут же подбежал человек в сером костюме, угукнул, что—то набрал на клавиатуре мини—компьютера.
Тут же откуда—то налетели тучи, заморосило.
— Ага! Засуетились, голубчики? То—то же! Марьпална, голубушка, да сгиньте вы уже со своей телегой, а! Вас вообще тут не должно быть! Где стоять? Под навесом, как обычно. Все уже знают, что чебуреки и пирожки под навесом! Что вы мне голову морочите, какая там мышь?! Ну.. Ну где? Не ви… Ах, вы гляньте, какая мыша тут у нас! — протянул руку к полумертвому от страха мышонку Игорь. — И что же ты мне тут людей пугаешь, а? Сам тоже в страхе? Вон как сердечко стучит! Да не у вас, Марьпална! У мышки! Ладно, я её заберу, работайте спокойно!
Игорь Петрович кинул мышонка к себе в карман пальто, хихикнул, потому что стало щекотно руке, потом посерьезнел. Дело надо делать, господа! Дело!
— Ну что там, Иванушка, поля почернели? А деревья? Тоже? Так… Так… Роман Михайлович! Включайте собак! А я говорю — пора! Атмосфера должна быть, понимаете?
Седенький, горбатый старичок скуксился, передернул плечами, нажал кнопку на пульте, тут же сварливо зарезали собаки, прячась где—то за покосившимся забором.
— Вот! Вот так мы их! — довольно потирая руки, крякнул Игорь Петрович. — Ай да мы молодцы! С опережением сроков идём! Вот, чувствую, чувствую, пополз холодок по ногам! Всё так и должно быть!
Он победно оглянулся, снова засуетился.
— Ваня! Вань, иди погоняй уток, пора им. То есть как не хотят? Бронь на пруд закончилась ещё вчера, так им и передай! Сдают пусть номера и выкатываются! И нечего мне там крякать! — прикрикнул он через плечо. — Клином, Ваня, построй их клином!
В зарослях раздалось возмущенное хлопанье крыльями, перемежающееся с вкрадчивыми уговорами Ваньки. Потом в небо взлетели, толкаясь и переругиваясь, утки. Одна подпортила пальто Игоря Петровича, мол, отомстила.
— На счастье, дорогой. Это на счастье! — примирительно объяснил Роман Михайлович. — Ну что, Игоряша, деревья красить?
— А то! — глядя на часы, кивнул начальник. — Чем быстрее, тем лучше!
— А не рановато? Дай ещё подышать… — протянул дядя Рома.
— Я вам подышу! Сроки, дорогие мои, у меня сроки, у вас сроки!
— Да слышали мы уже, что заладил, как попугай! — заворчал Роман Михайлович, заправил краскопульт, пошел в рощу. Скоро оттуда раздались очереди выстрелов со шмяком в самом конце, а деревья стали окрашиваться в червонно–золотые, рубиново–красные, винно–вишневые и оранжево–коричневые тона. Потом что–то пошло не так, взлетел в воздух сноп капель, дядя Рома охнул, потом вынырнул из рощи весь кислотно–оранжевый, с жёлтыми ботиками.
— Аха–ха–ха! — засмеялся Ванька, опустил сигнальные палочки. Утки в небе растерянно заметались, сталкиваясь и возмущенно крякая.
Игорь Петрович обреченно вздохнул. Ну что ему за работники достались, а?! Кошмар…
Весь день и вечер народ бегал по поручениям начальства, что–то убирали, переставляли, переделывали. Ромашки спрятались, поникли лютики, позакрывались городские пляжи, рыбины попрятались в ил, как велено было Игорем. Только наглая, дерзкая щука всё выпрыгивала из воды, вертела в воздухе хвостом и бухалась в чистую, остывающую воду серебряной закорючкой.
— Рыбка золотая, скройся уже! — ласково кивнул ей Игорь Петрович. — Не подводи…
Щука хихикнула, подмигнула и послушно исчезла в водорослях.
— Яблоки! — вдруг завопил Посейдонов. — Да сбрасывайте! На землю сбрасывайте! Как же мы про них забыли?! Анечка, лапонька, вы агроном, а червяков боитесь! — обратился он к стоящей рядом девчонке. — Да нет в них червяков, я лично проверял. Давайте, душа моя, трясите дерево. Должно быть хорошо, помните, как у классика: «… И стук яблока о землю хладную меня заставит вздрогнуть… » Аня, трясите активней! Так… Ваня, оставь уток, сами разберутся, помоги нам. Да не Аню тряси, а яблони!
Ванька, улыбнувшись, обхватил Анину талию своими ручищами, подхватил девчонку, приподнял над землей и закружил в вальсе. Мужички застыли, заулыбались, глядя на молодых.
— Красота, а не пара! — перемигивались зрители. — Повезло Ванюшке!
Игорь Петрович тем временем вынул из кармана пальто носовой платок, вытер пот со лба, хотел, было, поторопить трактористов, мнущих чёрную землю на голом поле, но тут опять позвонила Верочка, стала уговаривать всё же прийти есть кабачки.
— Дорогая, я же объясняю, не могу я! Работа! Ну что ты вздыхаешь… Ах, душу рвешь! Ладно, твоя взяла! Ребята, перерыв, айда ко мне! Жена кабачков нафаршировала, угощает. Ваня! Оторвись ты уже от Ани, на обед иди. Иван!..
Но парень не слышал. Он стоял и смотрел на Аню, та на него, как будто молча говорили они о чем—то. Утки, покрякивая, хихикали. Влюбился Ваня, пропал парень… Марьпална не выдержала, вынула из печки пирожок, стала есть, любуясь Аней и её женихом…
Через десять минут тряски по раскисшей от мороси дороги все высыпали из автобуса, остановившегося у калитки начальника.
Верочка уже встречала гостей на ухоженной, с альпийскими горками и клумбами лужайке. И тепло стало, совсем как летом, и пахло мятой, немного костром и огурцами.
— Для жены лето бережешь, а, Игоряша? — спросил горбатый старичок. — Даже солнышко выглянуло…
— Да… Не любит она, когда холодно, нежная очень… — смущённо пояснил Игорь. — Ну что же вы стоите?! Милости просим! У нас просторно, места всем хватит!
Он показал рукой на распахнутую дверь. Работники зашли, с удовольствием скинули в сенях надоевшие резиновые сапоги, повесили на крючки плащи, сунули ноги в уютные, мягкие тапочки, умылись и сели за стол. Дождались кабачки своего часа! Да что кабачки!.. Тут и тыквенный суп, и шашлычки, и опять арбуз, аж в руках хрустит, какой спелый, и черноплодка, чуть вяжущая, сухая, полезная, жуть! И грибы жареные, и помидоры консервированные, и огурцы—последыши, хрусткие, крепенькие, с пупырками…
А с неба льёт и льёт тепло солнце.
— Вы сейчас где работаете? — просила мужа Вера.
— В пригороде, — отмахнулся Игорь. — Да… Это конечно не Болдинскую осень творить, но всё равно ответственно! — добавил он. — Ой, про зайцев забыли! Ребята, про зайц…
Но его никто не слушал. Ребята уже пили чай, крутя загогулистый краник у самоварного носика, передавали по кругу чашки с блюдцами, ели плюшки. Роман Михайлович, заядлый фотоохотник, рассказывал, как битых три часа караулил кабанчика в соседнем лесу, а кабанчик караулил его, сидя сзади.
— Ну так и кто победил? — осведомился разомлевший Ванька.
— Дружба, — пожал плечами дядя Рома. — И кабаньи нервы.
Все засмеялись, Аня положила голову на Ванино плечо, тихо запела. Её нежный, низковатый голос, как бархатный, лился над столом, над теплой, хлебосольной избой, над голыми полями с уснувшими тракторами, над сверкающей холодной чистотой речкой, над всем миром, что, устав от летнего зноя, нежился в сентябрьской прохладе.
— Хорошая какая девочка! — улыбнулась Вера. — Красивая, и душа у неё тоже красивая. Кто она?
— Агроном, — пожал плечами Игорь. — А червяков боится…
— Забавная… — улыбнулась счастливо Вера.
Ей было хорошо от того, что в доме шумно, много людей, сердец, тепла и улыбок. Верочка не любила осень, мерзла зимой, ждала с нетерпением весны. Но в этот раз ей не до тоски и меланхолии. Муж теперь на новой должности, «погоду делает», надо ему помогать, подсказывать. И работники у него хорошие, их в свой дом пригласить — одна радость.
— А не намечается ли у нас свадьба, а? — прищурился дядя Рома, наклонил голову набок, став похожим на ворона.
— А что? Это было бы чудесно! — прошептала Вера. — Давай, Игоряша, на «бабье лето» их поженим, а?
Игорь Петрович поперхнулся, закашлялся, потом вскочил, стал размахивать руками.
— Бабье лето! Точно! Я забыл совсем! Так, отменяем дождь, морось выключаем, солнце на полную, рябину ярче покрасьте, чтоб горела, закаты усилить, рассветы тоже. Ох, сколько же дел, — сокрушенно осел он на лавку. — Я не справлюсь, Вера!
Жена ласково погладила мужа по седеющей голове, по плечам.
— А ты не торопись, милый. Потихоньку, дай надышаться последним теплом, а там уж и осень наступит… Я ещё не погрелась досыта, да и другие тоже. Не торопись, хороший мой!
Игорь Петрович млел от её голоса, от прикосновений, от теплого дыхания.
Сколько лет они уже вместе, весен, зим? Сколько раз встречали осень, сидя на крылечке? И всегда вместе лучше, светлее, жарче. Хорошо…
Вера подхватила тем временем песню Анны, пошли разливаться по воздуху переливы женского дуэта. Попискивала в кармане пальто задремавшая мышка; дядя Рома, раскачиваясь в такт мелодии, задевал плечами соседей; на сад, лужайку, крышу дома, весь мир опустился вечер. На почерневшем небе загорались яркие, трепещущие звезды. Они танцевали в воздушной зыби, перемигивались, слушая людскую песню.
— Люди… Странные существа… — шептали они. — Холодно — они вместе, жарко — они опять вместе. Что это?
— Любовь, — ответил чей–то тихий, мягкий голос.
— Аааа… — протянули звезды, стали срываться, падать в реку, опускаясь на самое дно и засыпая там…
Игорь Петрович почти уже дремал, когда зазвонил подвешенный на стену телефонный аппарат.
— Милый! — Вера с трудом растолкала мужа. — Игорь! Тебя!
Она испуганно протянула мужчине трубку, тот дрожащей рукой взял её, сглотнул.
— Алло! — наконец решился ответить Посейдонов.
— Здравствуй, Игорь. Ну, вижу, всё по плану? Молодец. Да ты не гони людей–то, права Вера, не спеши. Каждая минута бесценна, каждый миг… А в Болдино осень была почти такая же… — мечтательно произнес Голос. — Только чуть холоднее.
— Значит, не уволите меня? — радостно прошептал Игорь Петрович, подмигнул жене.
— И не думаю, — спокойно ответил Голос, пожелал Игорю спокойной ночи и замолчал.
Посейдонов словно опьянел от счастья, засмеялся, стал плясать, потом, обняв жену, нежно её поцеловал.
Трудно, когда у тебя в руководстве сам Всевышний, ох, трудно! Но Игорь Петрович справится! Ему поручили сделать хорошую осень? Он сделает! И «бабье лето» будет, и первый ледок после ночи, и сладкая калина, и снегири на ветках, и кленовый лист на подоконнике…
… — Игорь! Игорь, ты что?
Вспыхнул рядом с кроватью свет, Вера в пижаме с цветочками уселась, поджав под себя ноги и удивленно поглядев на мужа.
— А что я? — смущенно пробормотал он, тоже сел, подоткнул под спину подушку.
— Да опять бормочешь что–то: утки, зайцы, тележки… У тебя жар?
Вера заботливо прикоснулась ко лбу супруга.
— Нет, Веруня… — задумчиво почесал подбородок Игорь. — Это не жар. Это сон такой: будто я у самого Бога на работе, будто надо мне осень сделать. И я, как режиссер, её «делаю»… Так, знаешь, увлекательно! Я бы хотел вот так… И ты ведь там была, в валеночках и шали, уютная, домашняя.
Игорь помолчал, мечтательно вздохнул.
— Вер, а может нам домик купить за городом? Там самовар ставить будем, купаться летом, зимой на санях с горы…
— Да ты что, милый?! У нас тут дел много! Спи, выдумщик!
Вера подоткнула мужу одеяло, выключила свет и закрыла глаза.
— Вер, а они поженятся на «бабье лето»! — вдруг прошептал Игорь.
Жена вздрогнула, опять села.
— Кто?
— Аня и Ваня… Хорошие ребята, да и тебе во сне они очень понравились… — пояснил Игорь.
— Да? Наверное поженятся. Ну давай вместе досматривать твой сон… — Вера прижалась к его плечу, замурлыкала, потом притихла. Она тоже стала видеть ту избушку, людей за столом, услышала, как потрескивают в печке дрова. Она знала, что это сон, но ей там очень понравилось…
А утром на кухонном подоконнике, невесть как залетевший в узкую щель, лежал кленовый лист. Большой, с акварельными разводами, он растопырился своими остренькими уголками, точно ладошкой махал.
Игорь Петрович осторожно взял его, положил на стол.
— Доброе утро, дружище! Что, привет мне принёс? Спасибо… Значит не сон это был?..
Лист молчал.
— И хорошо. Хорошо быть частью чего–то большого, торжественного! — улыбнулся мужчина. — Да вообще хорошо БЫТЬ, что бы там не творилось за окном!..
Вера кивнула. Хорошо быть с Игорем, уж сколько лет просто быть рядом…
Когда Вера с мужем, возвращаясь с работы, проходили мимо ЗАГСа, там стояла пара — один в один Ваня и Аня. Они поженились в самый разгар «бабьего лета», как и хотел Посейдонов…
А маленькая мышка так и спала в его пальто, забытом на даче у друга. Она не знала, что была лишь картинкой в воображении Посейдонова, поэтому очень взаправдашне дергала лапками, стучала хвостиком и сладко попискивала, представляя себе большой кусок лунного сыра. Она получит его из рук самого Посейдонова, только бы поскорее наступила ночь и начался его новый сон…
