— С мужиком теперь живешь? На наши денежки!
Отыскать толику здравого смысла в высказываниях тети Раи – это как искать иголку в стоге сена.
Мария и не искала.
— На ваши?
— Собрали с нас, доверчивых знакомых, деньгу и радуетесь?
— Я ни с кого ничего не собирала. Опомнитесь, тетя Рая. Вам это приснилось, наверное.
— Приснилось-приснилось. Всем приснилось. Ладно, мы деньги на благое дело сдавали, с нас не убудет, а вот вам, тебе и бывшему твоему, еще отольется!
***
Мария, сбросив туфли, наслаждалась видами реки, сидя на парапете. Смотрела на закат и размышляла – последний он или нет? Она допила бутылку “Шардоне”, завернутую в бумажный пакет. Бутылка выскользнула из рук, но Мария ее перехватила. Чтобы не намусорить, женщина слезла, бухнувшись на тротуар, и поплелась к дамской сумочке, потерянной у проезжей части по дороге сюда.
Надо убрать за собой.
Бутылку Мария упорно запихивала в мизерную сумочку, но ридикюль-то не волшебный, чтобы в нем было можно спрятать что-то, что больше его самого.
— Ай, пропади ты пропадом.
И женщина огляделась – нет ли рядом урны?
— Найдем!
Мария, отлепившись от парапета, на который она навалилась, бросив все безуспешные попытки растянуть сумку, пошла вдоль реки – смотреть, куда подевались все урны.
Передвигалась женщина не по прямой, а виляя, словно тротуар перед ней то раздваивался, то закручивался, как змея.
Она кое-как доковыляла до урны, затерявшейся меж жилых домов, а напротив домов, над рекой, раскинулся громадный мост.
И Мария любовалась речными видами уже на мосту. Солнце зашло за горизонт, температура стремительно падали, и Мария, спустя почти полчаса ходьбы и созидания, осознала, что она босиком.
Надо возвращаться за туфлями, а ножки совсем не ходят… Или не возвращаться, а…
Мария заглянула за перила. На реке этой ночью полный штиль. С высоты и волны едва заметны.
— Подсадить?
Женщина, опиравшаяся на перила, расслабила руки и встала босыми ногами на тротуар.
— Сама залезу… — ответила она.
Мужской голос убаюкивал. Темноволосый мужчина с правильными чертами лица улыбался. Его рубашка слегка помялась, а пиджак он накинул на плечи. Видимо, идет с работы.
— Конечно, сейчас август, и погодка стоит теплая, но не слишком ли экстравагантно ходить босиком? От перил я бы тоже настоятельно рекомендовал вам отойти.
— Почему?
— Можно совершить какую-нибудь глупость.
Нет, Мария бы не прыгнула. Но ей совершенно нельзя пить.
— Я на рыбок смотрела, — икнула она.
Будто хотела отгородиться от тех мыслей, которые ее недавно посещали. Даже, если они были не так уж всерьез.
— С такой-то высоты и в потемках. Ну да, на рыбок. Девушка, как вас зовут?
Девушка? Ей хорошо так за 35. А похороны дочки состарили ее еще лет на «дцать». По крайней мере, так она себя ощущала. Она не то, что Мария, она Мария Викторовна.
Но что-то в ней воспротивилось:
— Маша.
Самоуверенный с виду незнакомец обомлел. Видимо, не подозревал, что взрослая дама представится Машей, а не Марией Викторовной.
— А я тогда Толя.
— Очень приятно.
— Что же вы такое потеряли, что в воду за ним нырять решились? — завуалированно спросил Толя, — Я вот без чего смог прожить, — он закатал штанину на ноге… металлической.
Анатолий хотел ее развеселить. Немного нестандартно он подошел к этому вопросу, но намерения-то были самые лучшие. Он подумал, что, скорее всего, от Маши ушел муж, которому она «дцать» лет подавала ужины, и теперь она, по глупости, потащилась на этот мост, потому что не представляет, как можно существовать отдельно от супруга.
Но Маша огорошила:
— А без дочери прожили бы? — Маша уже потеряла интерес к мосту.
И спесь с него маленько сбили.
— Извините меня за эту шутку, — он раскатал штанину. Выпрямился.
— Вы же не знали… Да и вас жизнь не миловала.
— Угу, есть такое… Маша, а, может, ну ее, эту речку? Не думаю, что ваша дочь хотела бы этого.
О нет, Аня, когда уже теряла память и забывала не только простейшие факты, но и лица родных людей, продолжала просить маму не унывать. Аня знала, что ей недолго осталось.
— Ты только не плачь, — сказала Аня напоследок, вдруг вернувшись в ясное сознание.
Мария плакала. Много плакала. Непростительно много плакала, как она думала, вспоминая, о чем дочь ее просила.
Все усугубило то, что Маши буквально осталась один на один со своим горем. Ее отец, после похорон внучки, улетел обратно в Италию. Двоюродные и троюродные родственники соболезновали по телефону. Подруги соболезновали лично, но долго находиться в этом пузыре отчаяния не смогли — вернулись к своим делам, реже звонили. Саша, бывший муж, скорбел не меньше жены, но все-таки не считал, что обязан поддерживать бывшую супругу, даже в такой мрачный момент. Поплакал и тоже уехал.
— Только дочери я и была нужна, только она меня и любила, — сказала Маша новому другу, — Уже год как ее нет, а я с ней разговариваю…
— Просто с вами были не те люди.
— А вы якобы «тот»?
— Не проверите — не узнаете.
Терять-то нечего.
Маша не пожалела, что утвердительно кивнула тогда. Они начали встречаться, и выяснилось, что Маша с Толей прекрасно дополняют друг друга. Он вернул ей интерес к жизни.
Но все омрачила та встреча с тетей Раей.
Маша звякнула нескольким знакомым и узнала следующее:
1. У половины из них она в черном списке.
2. Другая половина высказалась ей о ее непорядочности.
3. Все считают, что она выпрашивала деньги для дочери, а, поскольку Ане ничем не помогли, теперь Маша живет на эти деньги. И не сама, а с мужчиной!
Маша хотела попасть на встречу к родственникам, посидеть с ними после долгого отсутствия, повспоминать былое, а ее туда никто не звал. Пока она занималась своим восстановлением, ее репутация уже восстановления не подлежала.
Маша напросилась к двоюродной сестре, которая жила с мамой. Напросилась смело — попросила их соседку позвонить в звонок, и, когда той открыли, Маша проскользнула вперед нее.
— Надя! Валентина Михайловна! Почему трубки-то не берете?
Обе ее явно презирали.
— Шла бы ты отсюда, — сказала Надя, — Я маме до сих пор успокоительное покупаю. Мам, не встревай, — одернула она Валентину, когда та хотела что-то сказать, — Мама свои сбережения вам отдала. Немного их было, тех сбережений, совсем немного, зато от чистого сердца. И что? Аня не выздоровела. Она, оказывается, и не могла уже выздороветь! Теперь и пары лет не прошло, как ты, безутешная мать, уже успела с кем-то утешиться! От такая ты мать. На ребенка деньги собирала, а сама, небось, только и мечтала, чтобы Аня побыстрее преставилась и не обременяла тебя, и теперь ты, с полными карманами денег, побежала к мужчине!
Обидеть сильнее Марию, наверное, было невозможно.
— Никаких денег я не собирала… Собирала бы, если бы была надежда, но ты знаешь, как быстро все развивалось у Ани…
Аня была обречена. Все, в чем она нуждалась, так это в хорошем уходе. Многое они получали бесплатно, за что-то Маша платила, но это копейки.
— Уходи отсюда подобру-поздорову. Уж взыскивать с тебя по суду мы не будем, все-таки безутешная мать, но разговаривать с тобой неприятно.
— Почему вы тогда сразу не сказали мне про эти выдуманные деньги…
— Сочувствовать тебе! Понимали, что и себе вы с Сашей что-то оттяпали, не все на ребенка потратили, но сочувствовали! Горе такое! А потом-то, глянь, недолго ты горевала. Уже с мужчиной по морям разъезжаешь.
Мария провела собственное расследование. Ясно, что тут замешан ее бывший муж. Расследование подтвердило его вино моментально. Маша зашла на его страничку и, пролистав смешные ролики и прочие пустяки, нашла его обращение к друзьям и знакомым, в котором Саша просит помочь им позаботиться о дочке. Мол, все так дорого, ни на что не хватает, сами недоедают… В комментариях ему ответили практически все их знакомые, даже со стороны Маши, что «помогут чем смогут».
Ни Маша, ни Аня из этих денег не увидели ни рубля. Маша и не догадывалась ни о чем. Она, в принципе, редко заходила на страничку бывшего мужа, а была настолько погружена в уход за дочерью, и в их трагедию, что и на свои-то странички не заходила. Ей вообще не до чего было.
Эту публикацию она переслала бывшему с кучей вопросительных знаков. И с парой комментариев…
Саша, удостоив ее чести лично лицезреть его, сам приехал и бесцеремонно ответил:
— Маша, ты вообще “не алло”? Написала, заистерила, родне своей какой-то ерунды уже понарассказывала про меня, якобы ничего не знала о деньгах… Я тебя оградить от этого хотел! Видел, что ты морально никакая, и не стал взваливать на тебя еще и финансовые вопросы. Попросил знакомых помочь нашей Ане! Ты меня за это еще обзываешь??
— Ане не перепало ни рубля!
Маша говорила уже сквозь слезы.
— Здрасьте. На такси я вас отвозил? Дважды. Пеленки покупал, когда потребовались…
— Все? Все, что вспомнил? Саша, ты обманывал наших близких, прикрываясь родной дочерью!
— Я у них что-то украл? Отобрал? Шантажировал? Я сказал правду. Что у нас горе, и что мы нуждаемся в деньгах. Для ребенка.
— Тогда почему ребенок этих денег не увидел?
— Это твое мнение, — ответил Саша, — Не миллионы они мне переводили. Кто сколько мог. Большинство вообще по несколько тысяч, которые я на ребенка и потратил.
— И машину обновил…
— Прости, но лезть в МОИ накопления ты не можешь. Ты не налоговый инспектор, чтобы я тебе справку о доходах предоставлял. Что мне переводили, я потратил на Аню. Не веришь? Судись.
И Маша снова забыла про все радости жизни. Толе она не говорила ни о чем, но он-то внимательный, он понимал, что с ней творится что-то неладное, и это неладное явно не из разряда “начальник не принял отчет”.
Маша пыталась вернуть доверие. Вплоть до того, что выписку с банковской карты всем разослала, что никаких денег ей не переводили. Но разве это аргумент?
— Саша тебе наличными приносил. Очевидно, — отвечала Надя, — Хочешь и денежки прикарманить, и хорошей остаться. Не прокатит.
— Не брала я ничего! Как можно на таком наживаться???
— Если и не брала, то по Ане-то ты все равно недолго горевала, — Надю понесло, — Лицемерка. Уже счастье свое нашла, а не о дочери думаешь. Как посмела вообще…
Никто Машу не выслушал.
Она стучалась в закрытые двери. Но все обозлились. И как-то Маша поняла, что не переубедит никого. Там выводы сделаны. Никто не хотел ее поддерживать, но всем, почему-то, не угодило, что она не спрыгнула тогда, а выкарабкалась, оправилась и даже не унывает. И Маша перестала их переубеждать…
