— Вика, я не могу больше! — голос Нади дрожал, хоть она старалась держать себя в руках. — Я правда… Я просто не могу!
— Это твои проблемы, Надь. — Виктория выдохнула, нервно постучала пальцами по столу. — Ты же всегда была у нас сильной, заботливой. Вот и продолжай.
— Да ты понимаешь вообще, о чём я говорю?! Мама… она в плохом состоянии. Я одна не справляюсь!
— Она не моя мать.
Вика произнесла это спокойно, без злости, но эти четыре слова врезались в сердце Нади так, будто она получила удар в грудь.
— Как это «не твоя мать»? Ты хоть слышишь себя?!
— Очень хорошо слышу. — Вика посмотрела на сестру, склонив голову, как будто разглядывала незнакомого человека. — Она твоя мать, твоя забота, твой долг. Я здесь вообще ни при чём.
— Как ты можешь так говорить?
— Очень просто. — Виктория пожала плечами. — У нас с тобой разные матери. У тебя была мама, а у меня… у меня её не было.
Надя в отчаянии схватилась за голову. Ей казалось, что она попала в замкнутый круг. Этот разговор уже происходил. Несколько раз. Но каждый раз Вика отвечала одно и то же.
— Послушай, я понимаю, что у тебя… ну, не всё было гладко. Но…
— О, правда?! — Виктория рассмеялась, но в этом смехе не было веселья. — Ты правда понимаешь?
— Да! — в голосе Нади прорезалась злость. — Потому что я видела, как тебе было больно! Но это было в прошлом, Вика! Ты взрослая женщина, тебе уже сорок! Сколько ещё ты будешь тащить за собой эту обиду?!
— Всю жизнь.
В комнате повисла гнетущая тишина.
— Она старая, ей плохо. — Надя заговорила тише, как будто извиняясь. — Она больше не та женщина, что когда-то выбрала не тебя… Она просто больная, беспомощная.
Вика поморщилась.
— Знаешь, что самое интересное? Я даже не злость к ней чувствую. Не ненависть. Только пустоту. Её не было в моей жизни. Она выбрала тебя. Теперь пусть ты и заботишься.
— А если… — Надя запнулась, словно пыталась заставить себя сказать то, что вырвалось слишком резко. — Если её не станет?
Вика долго молчала. Потом чуть приподняла брови.
— И что? Я должна проснуться в слезах и кричать: «Как же так, моя дорогая мама, прости, что я не была рядом»? Этого не будет, Надь. Я не могу оплакивать человека, которого для меня никогда не существовало.
Надя почувствовала, как сжимаются кулаки.
— Ты холодная, черствая…
— Возможно.
— Но ведь ты была ребёнком! Разве ты никогда не ждала её? Никогда не надеялась?!
— Когда-то. — Вика посмотрела в окно. — Но я быстро поняла, что нет смысла ждать.
Надя хотела что-то сказать, но поняла, что уже поздно.
Этот разговор был окончен.
Прошлое…
Прошлое пахло сухими осенними листьями и шерстяным свитером бабушки.
Маленькая Вика сидела на подоконнике, уперевшись подбородком в колени, и смотрела в темноту за окном.
— Ну что ты там высматриваешь? — бабушка подошла к ней и осторожно провела рукой по её растрёпанным волосам.
— Мама приедет… — пробормотала Вика.
— Вик, пора спать.
— Но она же обещала!
В глазах ребёнка стояла такая тоска, что бабушка лишь тяжело вздохнула.
— Да… Обещала.
Но никто не приехал.
Так было всегда.
Вика ждала, а мама — нет.
Потом пришло понимание, что ждать бесполезно.
Потом… пришла пустота.
Настоящее…
Надя ушла.
Вика допила остывший чай, вышла на балкон. Слишком поздно. Слишком темно.
В воздухе пахло мокрым асфальтом, где-то внизу раздавался смех случайных прохожих.
Она закрыла глаза.
Её это больше не касается.
Так было всегда.
Воспоминания, которые не стираются
— Привет.
Надя подняла глаза от телефона. Вика стояла у двери её квартиры, держа в руках бумажный пакет с кофе и круассанами.
— Ты что, пришла сказать, что я была права? — усмехнулась младшая сестра, но в её голосе не было ни злости, ни сарказма. Только усталость.
— Я пришла выпить кофе.
Надя помедлила, но всё же отошла в сторону, пропуская сестру внутрь.
— Как мама?
— Ты же сказала, что тебе всё равно.
— Я не сказала, что мне интересно. Я спросила, как она.
Надя закрыла глаза, задержав дыхание, будто боролась с желанием не сорваться.
— Ей хуже. У неё проблемы с сердцем, она почти не встаёт. Сегодня приходила врач. Говорит, если так дальше пойдёт, её придётся класть в больницу.
Вика молчала.
— Я думала, ты хотя бы в больницу заглянешь… — Надя говорила спокойно, но в голосе проскользнула еле заметная нотка надежды.
— Я не могу, Надь.
— Почему?
— Потому что это будет ложь.
Надя зло выдохнула.
— Ложь?!
— Да. — Вика посмотрела на неё спокойно, почти равнодушно. — Я не хочу делать вид, что мне не всё равно.
— Значит, ты просто решила вычеркнуть её?
— Она вычеркнула меня первой.
— Вика, но это было…
— Да, да, я знаю. «Это было давно». «Она теперь другая». «Она раскаивается». Ты думаешь, я этого не слышала?!
Надя опустила голову.
— Иногда мне кажется, что ты просто боишься.
Вика сжала зубы.
— Чего я должна бояться?
— Себя.
Тишина.
— Боишься, что если посмотришь ей в глаза, вдруг что-то почувствуешь. А ты же так долго строила этот панцирь, так старательно училась не чувствовать.
— Ты меня совсем не знаешь, Надя.
— Знаю. — Младшая сестра взяла чашку, сделала глоток кофе. — Ты не можешь ненавидеть её.
— Я её не ненавижу.
— Тогда что?
Вика отвела взгляд.
— Ничего.
Прошлое…
Маленькая Вика пряталась за шкафом, глотая слёзы.
В другой комнате смеялась Надя.
— Мам, смотри, смотри, я нарисовала тебя и папу!
— Ой, какая красота! — голос мамы звучал так тепло, так ласково… Вика никогда не слышала его таким, когда речь шла о ней.
Она прижалась спиной к холодной стене, прикусила губу.
Мама любила Надю.
Она гладила её по голове, целовала в лоб, называла «моей принцессой».
А Вика?
Для Вики у неё было одно слово.
«Потерпи».
«Ты уже взрослая».
«Ты же понимаешь».
Понимала ли она?
Нет.
Настоящее…
— Вика, можно хотя бы один вопрос?
— Если короткий.
— Ты хочешь, чтобы она попросила прощения?
Вика задумалась.
— Если она скажет: «Прости меня, я была плохой матерью» — тебе станет легче?
— Нет.
— Почему?
Вика посмотрела в окно.
— Потому что это ничего не изменит.
Надя молча разглядывала сестру.
— Если ты вдруг передумаешь… Если вдруг захочешь увидеть её…
— Не захочу.
— Но если…
Вика поднялась, забирая свой пакет.
— Пока, Надь.
Она ушла.
А через два дня мать увезли в больницу.
— Она спрашивала про тебя.
Надя говорила тихо, словно боялась вспугнуть эту хрупкую тишину, которая повисла в воздухе между ними.
Вика не подняла глаз от чашки.
— Неудивительно.
— Почему?
— Потому что ей страшно. — Она сделала глоток кофе. — Теперь, когда всё плохо, когда ты уже не справляешься, она вдруг вспомнила, что у неё есть старшая дочь. Удобно.
— Она не так говорила.
— А как?
— Она сказала… — Надя замялась. — «Я не имею права просить её о чём-то, но мне хотелось бы увидеть её».
Вика усмехнулась.
— Как трогательно.
— Чёрт возьми, Вика, да хватит уже! — взорвалась Надя.
Вика спокойно посмотрела на неё, без злости, без раздражения.
— Что хватит?
— Хватит играть в железную леди! В тебе же всё кипит, я это вижу!
— Ты видишь то, что хочешь видеть.
Надя сжала кулаки.
— Ты всегда была для неё кем-то посторонним. Это несправедливо. Это ужасно. Но если она умирает, ты не пожалеешь потом, что не дала ей шанса?
— Надь…
— Что?
— Я уже дала ей шанс. Двадцать лет назад.
Прошлое…
Вика стояла перед дверью.
Старая деревянная дверь.
Она уже взрослая, восемнадцать лет.
Она знает, что за этой дверью живёт её мать.
Не та, что бросила её. А та, что смеётся с Надей, что готовит ей завтраки, что заботится о ней.
Вика глубоко вдохнула и постучала.
Долгая пауза.
Потом шаги.
Мама открыла дверь.
Они смотрели друг на друга несколько секунд.
— Да?
«Я твоя дочь» — хотелось сказать Вике.
Но мама не выглядела так, будто ждала её.
Она выглядела так, будто ждала кого-то другого.
— Привет, мам.
Ольга Сергеевна чуть нахмурилась, словно не узнала её сразу.
— Вика?
— Да.
Мама молчала.
— Я просто… хотела увидеть тебя.
Ольга Сергеевна посмотрела на неё так, как смотрят на нежеланных гостей.
— Вика, ты ведь взрослая уже.
— И?
— Ты же понимаешь… у меня семья.
«Ты в неё не входишь».
Она не сказала этого, но Вика услышала.
— Конечно.
Она развернулась и ушла.
В тот момент она дала ей последний шанс.
И он был упущен.
Настоящее…
— Мне не нужен ещё один шанс, Надь.
— Но ты же…
— Нет.
Надя почувствовала, как внутри рушится мир.
— А если я тебя попрошу?
— Ты просишь не для себя. Ты просишь за неё.
— Да, потому что она моя мать!
— Ну вот и будь ей дочерью.
— А ты кто?
— Я никто.
Тишина.
Потом Надя выдохнула.
— Она в больнице. Отказали почки. Скорее всего, это конец.
Вика ничего не сказала.
— Если хочешь попрощаться…
Она встала, подошла к окну, посмотрела на улицу.
— Нет.
Надя сжала губы.
— Я больше не буду просить.
— Хорошо.
Через несколько дней Вика случайно оказалась в больнице.
Она не планировала заходить в палату.
Вообще-то она даже не планировала приходить в больницу. Просто так сложилось: утром нужно было забрать документы из поликлиники, потом пошёл дождь, пришлось переждать его в кафетерии рядом с госпиталем. Она сидела у окна, смотрела на серые здания, на спешащих людей, на усталых врачей, выходящих на короткий перекур.
И вдруг поняла, что поднялась на нужный этаж.
Дурацкое, бессмысленное, ненужное любопытство.
Или что-то другое?
— Вам кого?
Медсестра у поста посмотрела на неё с лёгким подозрением.
— Ольга Сергеевна Воронина.
— Вы родственница?
Смешной вопрос.
— Дочь.
Слова вышли неожиданно легко.
Женщина кивнула и махнула рукой в сторону коридора:
— Пятая палата, но… Она сейчас спит.
Лучше бы не спала. Тогда бы Вика хотя бы услышала её голос и поняла, что это реальный человек, а не призрак из детства.
Она вошла.
Палата была душной, пахла лекарствами и слабым запахом чего-то сладковатого, как в домах старых людей.
И вот она – та, кого Вика когда-то называла «мама».
Седая, хрупкая, с бледными руками, с этими морщинами на лице… Никакого величия. Никакой силы.
Просто старая больная женщина.
Почему-то стало не по себе.
Вика прислонилась к стене, скрестила руки на груди.
— Раз уж я здесь… — пробормотала она.
Но не знала, как продолжить.
Что вообще говорят в такие моменты?
Привет?
Как ты?
Почему ты меня не любила?
Зачем я вообще пришла?
Она собиралась уйти. Правда. Но потом Ольга Сергеевна пошевелилась, слегка застонала и открыла глаза.
Они встретились взглядами.
На секунду.
На две.
И мир сжался до этих двух точек — двух пар глаз, которые так долго не смотрели друг на друга.
— Вика?..
Голос был слабым, хриплым, словно из другого мира.
— Не ожидала меня увидеть?
Мать смотрела на неё так, как не смотрела никогда раньше.
Не как на проблему.
Не как на тень из прошлого.
Просто как на человека.
— Ты… пришла.
— Видимо, да.
— Надя?..
— Не знает, что я здесь.
Ольга Сергеевна слабо улыбнулась.
— Ты всегда… сама по себе.
— А ты всегда была не со мной.
Повисла тишина.
Где-то за окном пищала машина, медсёстры разговаривали в коридоре. Но в этой комнате был только этот разговор.
— Я… — мать сглотнула, ей явно было тяжело говорить. — Я плохо тебя помню, Вика.
Вике будто ударили по лицу.
— Что?
— Тебя, маленькую… Я не помню тебя маленькой.
— Удобно.
— Нет. — Она покачала головой. — Это… ужасно.
Вика молчала.
— Я помню, как Надя бежала ко мне, обнимала, рассказывала про школу, про друзей… А тебя… нет.
— Потому что меня не было, мама.
Старушка вздрогнула от этого слова.
— Ты меня не видела. Не хотела.
— Я… думала, что тебе лучше с бабушкой.
— Ты не думала. Ты просто выбрала.
Губы матери дрогнули.
— Мне… очень жаль.
Вика усмехнулась.
— Неужели?
— Да.
— А мне — нет.
— Почему?
Она посмотрела на неё.
— Потому что я привыкла жить без тебя.
Ольга Сергеевна закрыла глаза.
— Это… самое страшное, что ты могла сказать.
Вика ничего не ответила.
Просто смотрела.
Просто слушала.
Просто стояла.
И впервые за всю жизнь не чувствовала ничего.
Пауза перед концом
— Ты уйдёшь?
— Да.
— Вернёшься?
— Не знаю.
— Я тебя люблю, Вика.
Вика замерла.
Вот оно.
То, что она ждала всю жизнь.
Но было уже поздно.
— Ты меня не знаешь. Как можно любить того, кого не знаешь?
Она развернулась и вышла, закрывая за собой дверь.
За дверью ей вдруг стало нечем дышать.
— Ты была там?!
Надя стояла у входа в квартиру Вики, в глазах смесь возмущения и боли.
Вика медленно стянула куртку, не глядя на сестру.
— Была.
— Почему ты мне не сказала?
— Потому что ты бы ждала чего-то.
Надя стиснула зубы.
— И что? Что ты почувствовала?
— Ничего.
— Не ври!
Вика резко обернулась.
— Да, я была там. Да, я смотрела на неё. И знаешь что? Она чужая для меня. Я могу сочувствовать ей, как любой больной женщине, но я не чувствую, что это моя мать.
— Но она — твоя мать!
— Только на бумаге, Надя.
Вика прошла в комнату, сбросила телефон на стол.
— Она сказала, что любит меня.
Надя замерла.
— И?
— И это была ложь.
— Почему ты так уверена?
— Потому что ты не можешь любить человека, которого никогда не знала.
Надя провела рукой по лицу, будто пыталась собрать себя заново.
— Она… скоро умрёт, Вика.
— Я знаю.
— И ты всё равно не хочешь быть рядом?
— Я не знаю.
Надя смотрела на неё, разглядывая, изучая, словно пыталась докопаться до её души.
— Ты боишься?
— Чего?
— Что простишь её.
Вика усмехнулась.
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что, если я прощу её, мне придётся признать, что все эти годы я жила с пустой ненавистью.
Надя шагнула ближе.
— И что в этом плохого?
— Это значит, что я потратила свою жизнь на что-то, что того не стоило.
— И ты предпочитаешь продолжать?
Тишина.
Потом Вика опустилась на диван.
— Я не знаю, Надь.
Надя присела рядом.
— Она не просит, чтобы ты стала ей дочерью. Она просто хотела увидеть тебя.
— Она увидела.
— Этого недостаточно.
— А что будет достаточно?
Надя вздохнула.
— Просто будь рядом.
Вика закрыла глаза.
И вдруг ей стало очень холодно.
Последнее прощание
В этот раз она не пришла одна.
Они стояли у кровати, и Ольга Сергеевна смотрела на них слабо, с каким-то детским удивлением.
— Вика…
— Я здесь.
Мать с трудом подняла руку, будто хотела коснуться её, но не решалась.
— Я думала… что не увижу тебя больше.
— Я тоже так думала.
Она медленно присела рядом.
— Я не знаю, зачем я здесь..
Ольга Сергеевна слабо улыбнулась.
— Потому что ты не такая, как я.
Вика стиснула зубы.
— Я всё ещё злюсь.
— Я знаю.
— Я не могу тебя простить.
— Я понимаю.
— Тогда почему ты всё равно ждала меня?
Ольга Сергеевна прикрыла глаза.
— Потому что я всегда надеялась… что ты сильнее меня и моей ошибки.
Вика замерла.
Потом медленно, очень осторожно, взяла её за руку.
Тепло.
Слабость.
Прощение, которое невозможно сказать вслух.
Но, может быть, оно и не нужно.
Через два дня Ольга Сергеевна ушла.
Вика не плакала.
Но впервые за много лет почувствовала, что внутри больше нет той пустоты.
