Уходил он тяжело и долго.
Лежал почти год.
Вставал еще поначалу, на ходунках, но вставал, а потом уже даже опираясь на кого-то до ванной дойти не мог. Судна, памперсы…
Юре, сильному и смелому Юре, который всего в жизни добился сам, был опорой для жены, и еще кандидатом в мастера спорта по самбо, от этого было так тошно, что он сам просил небеса забрать его поскорее.
— Доктора говорят, что еще месяц или больше… — говорил он в своей спальне, освещенной приглушенной лампой, — Скорее бы.
— Что ты говоришь, Юра, — вытирала слезы, Соня, — Что ты такое говоришь… Надо верить, что выкарабкаешься, надо надеяться…
— На что? На чудо?
Угу, только на чудо.
Врачи сказали, что это конец.
Когда мог что-то печатать, то Соня приносила ему ноутбук, а он писал письма для близких.
Что хотел сказать, что не мог сказать, что не успел сказать… С глазу на глаз такое говорить трудно. Когда плачешь при этом, то вообще…
Для Сони они написал очень длинное письмо. Про их первую встречу, тогда, в школе, когда он перевелся в 31-ю из 82-й, и запомнил с того дня не учителей или цвет школьных стен, а Соню.
Про то, как прошли годы после выпускного, прежде чем Юра рискнул ей позвонить. И позвонил бы раньше, если бы только знал, насколько мало у них будет времени, чтобы побыть рядом.
Про погожую осень, когда они исходили, кажется, все улицы столицы.
Кто бы знал, что все это так скоро и так трагически оборвется.
Они отдыхали в Сочи, когда узнали о диагнозе.
Юра часто жаловался на спину, мол, ноет и ноет, спасу никакого нет. Но списывал все на спортивные травмы. Самбо он занимался в юности, но столько было ушибов, ссадин, трещин и переломов, что аукалось и много лет спустя.
Поэтому по больницам Юра не ходил. Знаменитое “авось”. Авось, повезет. Авось, само пройдет. Авось… Бывало у Юры, что спина ноет-ноет, он уже и к специалисту запишется, а потом отпустит, так он запись-то и отменяет. Зачем идти, если уже все прошло?
На отдыхе в Сочи прихватило его так, что мама не горюй. Не разогнуться. Не встать. Уже во время вылета Юра морщился, разминая поясницу, пытался сесть поудобнее, кофту под нее подкладывал, уже тогда надо было ехать к врачу, а не лететь на море. Но нет – полетели. Соня упрашивала его остаться и обследоваться, но Юра, как у него принято, списал все на старые спортивные травмы.
Когда не разогнулся, то повезли его прямиком в больницу.
КТ, МРТ…
Поставили ему сначала только “подозрение”. Для уточнения они вернулись домой.
Все подтвердилось.
Юра приступил к борьбе с этим недугом довольно оптимистично. “Я же сильный”. Да, он очень сильный. Но эту борьбу он проиграл.
Соня тоже старалась быть сильной ради него, не плакать при нем, не думать о плохом, верить в лучшее, но потом врачи отправили его домой с весьма конкретным приговором.
Можно было настоять, остаться в больнице, требовать экспериментальные методы, но жизнь ему бы это не продлило, а продлило только нахождение в белых больничных стенах.
— Домой, — попросил Юра, — Пожалуйста, отвезите меня домой.
К ним переехала его мама, Наталья Александровна, что было весьма кстати, потому что Соне было уже очень трудно справляться и с маленьким ребенком, и с лежачим Юрой.
Наталья Александровна кремень. Заплакала только однажды – когда приехала после долгого перерыва и увидела, что сталось с ее сыном. Потом не плакала. Держалась. За нее держалась и Соня.
За 2-3 дня до неизбежного Юра уже бредил.
Как-то он позвал маму, попросил подойти ближе и начал умолять:
— Ты только их не бросай, хорошо? Соне не справится со всем этим одной. Меня-то уже не будет. Не бросай, ладно? Помогай ей. Хоть Аня тебе и неродная внучка, а не бросай..
Для Натальи Александровны это было… потрясением. Потому что Аню она считала родной. Но, наверное, сын уже не понимал, что говорит. Сознание путалось.
Но спросить у Сони хотелось.
С похоронами и поминками было не до бесед.
Немного погодя, Наталья все-таки пересказала невестке то, о чем говорил ей Юра, и уточнила:
— Я уверена, что это говорил уже не он. Не осознанно. Но гложут какие-то сомнения… Неужели Аня неродная?
Юры уже нет.
Есть только Соня и ее свекровь. И врать сейчас – это последнее дело.
— Неродная, — ответила Соня, — Я сама еще не знала о беременности, когда он мне написал. Тот бывший парень… мы очень нехорошо расстались. Когда я узнала, что беременна, то узнал и Юра. Он сразу сказал, что это его ребенок. Однозначно и бесповоротно.
— Но вы до этого же встречались…
— Это он вам так сказал, что встречались, просто не афишировали. Чтобы это не выглядело так, что вот только встретились – и уже ребенок. У нас была влюбленность в школе, о которой мы не забыли. Она вспыхнула снова. Потому и сошлись. Не подумайте, я не воспользовалась его чувствами, чтобы извлечь какую-то выгоду для себя. Я очень его любила и люблю.
В этом-то сомнений нет.
Наталья Александровна тут давно. Она видела, как невестка хлопотала вокруг ее сына, как рыдала, когда прощались с ним. Но то, что внучка ей не совсем и внучка – это вызывает какие-то противоречивые чувства.
Но Наталья внучку любит.
— Я бы так и не подумала, — ответила она, — Аня мне родная. Конечно, родная. Иначе и быть не может. Тем более, что это признавал мой сын. Раз ему она была дочкой, то мне – внучка. Без вариантов.
Но у некоторых варианты нашлись.
Когда Наталья уехала от невестки, то дома ее встретили недовольным:
— Заждались, мам! – сказала Тамара, — Понимаю, Юра… похороны. Все дела. Но ты, по-моему, уж засиделась там.
— Соню хотела утешить. Да и с внучкой посидеть надо.
— С внучкой? Мам, с неродной внучкой. Но об этом у нас будет отдельный разговор!
Когда Соня во всем чистосердечно призналась свекрови, она полагала, что это останется между ними. Наверное, если бы Юра не проговорился уже в бреду, то это была бы тайна только их двоих, даже Аня ничего бы не узнала, но, когда Наталья полезла с расспросами, Соня не смогла ей соврать, глядя в глаза, да еще и после похорон ее сына. Но на некую конфиденциальность Соня рассчитывала. Что дальше самой Натальи это не уйдет.
На то же рассчитывала и Наталья, когда поделилась историей о неродной внучке со своей дочерью.
Рассказала и рассказала.
Что тут такого? Тамара с Соней не ладят, общих друзей у них нет, слухи разносить негде.
Но Тамара, которой проживание с мужем в маминой квартире уже вконец опостылело, кое-что придумала.
— Мама, если Аня ему неродная, то она и не наследница, так? — спросила Тамара.
— Ну, я в законах не разбираюсь…
— Я зато уже разобралась! Наследники — это родители, супруги и дети. Дети! Но не чужие дети, так ведь? Конечно, в свидетельстве о рождении он записан отцом, но, если мы подадим в суд, чтобы оспорить отцовство, и сможем все доказать, то Соня не отвертится. Запись об отцовстве аннулируют.
— Но Юра знал правду. Он как бы удочерил Аню, только негласно.
— Об этом знал Юра, об этом знаем мы, и об этом знает Соня. Но кто сейчас сможет это подтвердить или опровергнуть? Никто. Только ее слово против нашего.
— Тамара, это непорядочно.
— Непорядочно — это то, что посторонняя девка загребет почти 70% наследства! Тебе, как матери, только треть полагается! По трети — им. Ей, жена ж ему была, и ее дочке. Но, если признают, что он Ане не отец, то делить будем уже на двоих. А, может, мы даже сможем доказать, что для Сони это был фиктивный брак. Что она его обманом на себе женила, раз про ребенка наврала. Вдруг и брак аннулируют? Тогда квартира, дача и машина наши.
— Юра мне сам сказал, что считает Аню своей дочкой, и чтобы я не бросала их…
— Мама, тебе кто дороже? Я или невестка? Хочешь и меня лишиться?
***
Бум-с.
Бум-с.
Соня еле-еле оторвалась от подушки.
Бум-с.
Что-то падало с полок в гостиной.
У Сони возникло мимолетное ощущение, что это Юра, обычно он ничего не мог найти, поэтому доставал из шкафов вообще все, а потом часами складывал обратно. Возникло и пропало. Юры нет. Никогда больше не будет.
Кто-то проник в квартиру??
Соня, проверив, что дочь спокойно спит в своей кроватке, схватила настольную лампу и выскочила из комнаты.
В гостиной шарилась Тамара.
В ее гостиной. В ее шкафах.
— Тамара! Я тебя чуть не огрела, — сказала Соня, — Ты вообще как сюда попала? Еще в такую рань. Тебе Наталья Александровна ключи дала? И… почему ты роешься в моих вещах?
— Я не роюсь. Я расчищаю полочки для своих вещей. Когда я сюда перееду, мне понадобится комната. Я присмотрела эту. Ваша гостиная очень просторная. Подходит.
— Но я тебя не приглашала…
— Позволь напомнить, что у мамы теперь есть треть вашей квартиры, а, когда мы засудим тебя за подлог, и докажем, что Аня – не дочь Юры, то вообще все здесь станет моим. Нашим. Чтобы ты уже привыкала к этой мысли, я вот и приехала обозначиться. Обозначить свою часть квартиры и предупредить, что сладкая жизнь для тебя закончилась.
— Это Наталья Александровна сказала? – не своим голосом спросила Соня.
— Не она, но с ее подачи, конечно.
А Наталья Александровна дома ходила из угла в угол. Нехорошо получилось с Соней. Обнадежила ее, что ничего не изменится, что Аня для нее такая же родная внучка, как и была, а сама в суд подает… Но как пойти против дочери, когда уже лишилась сына? Тут-то дочь, а там невестка.
Не хотела Наталья идти в суд за долей девочки. Не хотела и все тут. Мерзко ей. Только Тамара не принимала никаких возражений, и ее мама пошла на поводу.
Однако в суде учли, что Юра, а это подтверждали переписки и многие другие факты, о которых Наталья с Тамарой не знали, признавал Аню своей дочерью полностью осознанно, прекрасно зная все обстоятельства. То есть, он знал правду, но все равно стал ее отцом. Отцовство не оспорили. Брак, конечно, не аннулировали.
Тамара повозмущалась и поехала домой – плакаться мужу.
А Наталья еще долго думала, как подойти к Соне. Но та даже не обернулась.
