— Почему все всегда ему?? Почему ты его в приют не сдала? Как он родился, мне никакой жизни не стало! Я по всем предметам отстающая, потому что он воет, не замолкая. Учителя наседают! Я же хорошисткой была. Тебя скоро к завучу пригласят на “поболтать”, а ты из меня стрелочницу, оп, по щелчку пальцев, сделаешь, потому что “братец учебе не помеха”! И не колышет тебя, что из-за его воплей я сосредоточиться не могу. Хожу в заношенных шмотках. В кино попадаю только, если девчонки благотворительностью займутся и билет мне купят. Ни праздников у нас теперь нет, ни смеха в доме, ни гостей, ни счастья. Ничего! Все он забрал. Дождешься, что я его подкину к поликлинике.
— Ярослава, у других бывает еще тяжелей. Подумай о том, что ты не самая несчастная.
— Старые песни о главном. Ля-ля-ля. “Посмотри на тех, кому хуже”.
— То, что ты скатилась с твердых четверок на шаткие тройки… Глеб тут не причем.
— Конечно, Глеб не причем. Когда он бывает “причем”?
— Видишь, сама все осознаешь.
— Мама, это ирония! Сарказм! Насмешка!
— Чем ворчать и выделываться тут, зубрила бы геометрию! Чтобы откатиться обратно до хорошистки!
— Если беруши найду, чтобы не спятить от его верещания!
“И не жилось нам втроем, не-е-ет, сдался им это сын. Сын. Сын. Сын. Как же так – в доме не будет сыночка? Бардак! Срочно выполнять план. Сын нужен. Без сына никуда” – мысленно полоскала всех Яся, берясь за учебник по геометрии.
— Задачки заковыристые… Теоремы эти! Перпендикулярные прямые перпендикулярны… потому что они перпендикулярны! Записали… О, блеск. Можно меня в Бауманку зачислять. Или куда там поступают умники.
Карандаш противно треснул. Яся сгибала его и сгибала, пока он не переломился. В руках остались половинки. Девочка швырнула их в пенал. Зачем корпеть над геометрией, если есть решебник? Спишет. Какие задания пропущены в решебнике, то спишет у Димы.
— Ярослава, я укладываю Глеба… — мама, привлеченная звуком сломавшегося карандаша, нагрянула к Ясе, — Ты можешь быть незаметной?
— Я когда-то бываю заметной для тебя? Нет. Разве что тогда, когда я приношу в дневнике “двойки”, которые теперь пачками на меня валятся из-за Глеба. Но, если не учеба, то ты меня и так не замечаешь.
— Ярослава, я не первый день живу. И ты не оригинальна в своих обидах. Подавляющему большинству людей проще найти виноватого, чем сказать себе, что все дело в них. Не уподобляйся таким.
— Простая логическая цепь, ма: жила-была семья, и все у них было замечательно, но потом их разум затуманила идея обзавестись сыночком. Сыночек ожидания не оправдал и отставал в развитии от сверстников. Чтобы его реабилитировать, мама положила на это все свои силы. Старшему-то ребенку ничего не нужно, он растет, как трава, как сорняк. И младшему теперь достается абсолютно все. Так кто же виновник моих бед?
— Ярослава, множество семей не останавливается на одном ребенке. Дело тут не в том, дочь или сын.
— Но папа хотел сына! Если бы не его каприз, ты бы уступила?
— Желание Феди, конечно, стало решающим фактором, но и я подумывала уже о том, что надо бы второго. Мы не молодеем. Когда родилась ты, мне было 25. Когда родился Глеб – 35. Тянуть-то до старости нельзя…
— Но голос папы был решающим?
— Наверное…
— Супер, ма. И где теперь этот папа?
Это Федя хотел сына. Чего тут отрицать… Ярослава тогда уже все понимала. Поэтому мама сейчас промолчала. Муж требовал наследника. Поначалу это было в форме миленьких жестов и спокойных намеков, но, чем больше сопротивлялась Алина, тем настойчивее он просил второго ребенка. Просьбы превратились в требования. Им уже было по 34. У них только Ярослава. Откладывать некуда.
Алина вспоминала свои первые роды и слезы наворачивались на глаза. Неправду говорят, что все быстро забывается. Они ничегошеньки не забыла. Все 39 часов помнит до минутки. Но и период после родов, период восстановления, когда женщине больше всего нужна поддержка и сильное плечо рядом, проходил для нее в недосыпе, истерике и одиночестве. Есть подарочные детки, которые кушают и спят, спят и кушают. Есть такие, как Яся, которые, кажется, даже во сне рыдают.
Стоило Феде заговорить про второго, как Алину, словно на машине времени, отбросили в прошлое, где она, полусонная, сутками не евшая, качает люльку с Ясей, у которой 39.6, а Федя гремит чемоданами: его зовут в Новосибирск, как исполняющего обязанности главного инженера какого-то предприятия. Не ехать было просто невозможно, его запугивали увольнением! По его теории.
Все равно Алина узнала, что тогда ехать, как временный исполняющий обязанности, он вызвался сам.
Чуть не развелись.
— Федя, вдруг мы не те, кому стоит быть многодетными? Это тоже призвание. Быть однажды мамой — это великий труд. А быть несколько раз мамой — это подвиг для людей с очень крепкой психикой. Не думаю, что это мое призвание. Когда Яся подросла, я аж выдохнула.
— Почему ты говоришь про маму, но не упоминаешь отца? Должен же быть в семье какой-то компромисс. Это и мои дети тоже. Потенциальные, в смысле.
Всеми правдами и неправдами Федя добился того, чтобы Алина ему уступила. Алина снова попала на ту карусель: бесконечный плач, недосып, отдалившийся от нее муж. Когда все поняли, что Глеб не развивается по возрасту, то знакомые начали доставать их своими наставлениями. И Алина не знала, что злит ее больше: непрошенные советы или упреки, что не смогла подарить мужу здоровенького.
Кстати, о Феде. Он эвакуировался с тонущего корабля, сказав, что ему неловко за то, какой у него сын. Это не наследник.
Но чего ворошить прошлое…
— Займись геометрией…
— Увиливаешь? – спросила Ярослава, — Папа упрашивал, а ты повелась. Вот мы и расхлебываем… Но без папы.
— Геометрия!
— Почему ты не откажешься от него?! Для таких, как он, есть специальные учреждения. Я знаю. Я спрашивала.
— И от тебя отказаться?
— Я-то нормальный ребенок.
— Рано тебе еще об этом рассуждать. Займись геометрией…
Яся повадилась уходить из дома и слоняться по городу. Ей составлял компанию Дима. За прогулы их по головке не погладят, но Яся уже в открытую улыбалась учителям — «зовите маму, она не придет, ей некогда». Весь дневник у нее был исписан красной пастой — пытались вызвать маму на разговор. Но у братца началось обострение, кризис какой-то там и он вопил по ночам пуще прежнего, и маме было не до исчирканного дневника дочери.
Самой настырной оказалась завуч. До мамы все-таки добрались. Она, не расплетая трехдневную косичку, в спортивных брюках плелась в школу. Сейчас ее, как дите, ждет нагоняй от учительницы с надменным лицом. Алине этот нагоняй еще и дорого обойдется, потому что для Глеба пришлось вызвать няню, которая работает именно с такими детьми.
— Если Алина провалила контрольную по этим прямым, параллельным и перпендикулярным, то я даже слушать вас не буду, — «наехала» Алина, — Мне не до этой ерунды.
— А на дочь у вас есть время? — улыбнулась завуч, — Не старайтесь мне нагрубить. Я понимаю, что вы так защищаетесь. Но я хотела с вами встретиться совсем не для того, чтобы пожурить за оценки дочери. Поговорим о Ярославе?
— Конкретнее, пожалуйста.
— У вас дома особенный ребенок. Это отнимает много сил. Но и Яся — это ваш ребенок. Она прогуливает и огрызается, чтобы в ее дневнике появлялось как можно больше красной пасты. Чтобы вы ее заметили. Я вас понимаю, но…
— У вас есть особенный ребенок? — спросила Алина.
— Нет.
— Тогда вы меня не понимаете.
Приближалась поездка на реабилитацию, а Алина совсем не знала, с кем оставить Ясю. В прошлые года ее забирал отец, но теперь его новая девушка возмущается, если он забирает дочь на выходные. О сыне вообще речь не идет.
— Яся, к тебе тетя Ира приедет.
— Фиолетово мне. Хоть дядя Петя. Вези своего любимчика не реабилитацию.
— Яся, я хочу, чтобы ты знала: я это делаю не из прихоти. Когда до тебя дойдет? Если его не развивать, не реабилитировать, то он никогда не будет сам ходить, играть, посещать школу…
— Мам, это тебе пора спуститься с небес на землю. Он никогда не будет сам играть и посещать школу. Ты выбрасываешь деньги на ветер.
— У него есть успехи.
— Какие?
— Он уже может говорить по слогам.
— От это достижение! Он безнадежен.
Ярослава к брату не подходила и старалась вообще на него не смотреть. Конечно, ей невдомек, что научиться ровно стоять и произносить слоги — это достижение. У Глеба сохранный интеллект, хоть он и бездумно кричит иногда, и не все понимает, но у него огромный потенциал.
Когда мама хотела объяснить Ясе, почему для брата эти реабилитации очень важны, Яся не слушала. Когда Яся пыталась объяснить маме, что ей тоже нужно внимание, не слушала уже мама.
Тетя Ира, которую пригласили посидеть с Ясей, славилась своей неадекватностью. У нее и развлечения под запретом, и бутерброды по выдаче. Алина не знала, что все так плачевно. Но, когда она и Глеб приехали домой, Ярослава их даже не встретила.
— Яся, что с тобой?
— Ничего. Ты сдаешь меня, как багаж, в камеру хранения. Кто со мной побудет? Как она со мной себя ведет? Что я чувствую? Для тебя это пустой звук.
Дневник Яси снова представлял из себя коллекцию замечаний. И по учебе, и по поведению. На всем мамины воспитательные беседы Яся отвечала то, что пусть сначала сдаст Глеба в интернат, а потом у них снова все будет нормально.
— Ярослава, у бабушки потоп! Она заливает соседей снизу, а у них там такой ремонт, что ни за что не расплатимся, — мама посадила Глеба на тахту в комнате Яси.
Девочка сегодня развлекала себя тем, что изучала страничку отца в соцсетях. Вот, у кого жизнь без забот. Молодая жена. С Пхукета прилетели: их фотографии просто-таки кричали — посмотрите, мы круто живем.
Не поддайся мама на уговоры, и они бы так жили.
А тут еще потоп!
— Потоп? Скорее побежали к бабушке!
— Нет, ты мне тут нужна — с тобой будет Глеб. Походишь с коляской по двору.
— Мама, я к нему не притронусь. Это мой окончательный вердикт. Ни-ког-да. Все пойдем убирать воду!
— Там сантехники, соседи и бабушкины подруги с ведрами. Этот хаос плохо повлияет на Глеба!
— Да ничего уже не поможет твоему Глебу!
— Ты остаешься с ним!
— Вези его в детский дом!
— Я тебя туда отвезу, если ты не сядешь на этот диван и не будет беспрекословно мне подчиняться! Лично сдам в детдом! Там не будет мамы, которую можно доводить до белого каления, и некому будет высказываться, что внимания ей, королевишне, маловато. По-моему, не того моего ребенка называют отстающим в развитии. Если бы я кого-то и могла сдать, то тебя.
Заливаясь слезами, Яся шла по широкому тротуару, толкая перед собой коляску с младшим братом, который так и норовил нашкодничать. Еще он оборачивался, всячески извивался, чтобы посмотреть на сестру, будто она ему незнакома.
— Подкину тебя к дверям поликлиники, как и мечтала, — сказала ему Яся, — Что я теряю? Мама меня уже возненавидела, так смело может ненавидеть и дальше. А я от тебя избавлюсь.
— Ай, как нехорошо-то мальцу такие ужасные слова говорить, — пожурил прохожий, — Вы его сестра? Чем же он вам так досаждает?
— Не развивается он. А мама верит в единорогов и в том, что он поправится. Из-за этого у нас дома бедлам, а меня хотят отправить в интернат, — предельно честно ответила заплаканная Яся. Все слова вырвались как-то сами собой.
— Девушка, у братишки вашего взгляд осознанный. Он понимает то, что вы говорите.
— Тем лучше. Надо с детства привыкать, что никакого толку из него не выйдет.
— А из меня?
— Чего?
— Есть во мне толк? Как вы считаете?
— Я не ясновидящая.
Но Яся окинула этого человека взглядом: хорошо одет, умен, мобильник последней модели. Видимо, есть толк.
— Угу, — прочитал он ее мысли, — А про меня тоже говорили, что безнадежен. Отставание в развитие. Нарушение опорно-двигательного аппарата. Предлагали маме не заморачиваться. А я вон какой вымахал, а о детстве мне напоминает лишь иногда не сгибающаяся при движении рука. Ваш брат все понимает уже, просто вы, видимо, редко его замечаете. Передайте маме мою визитку. Я сотрудничаю с фондом, который помогает детям.
— Почему именно маме? А не папе?
— Я очень хорошо знаю, что случается в таких семьях.
У бабушки мама обнимала Ясю тоже со слезами, сожалея обо всем, что наговорила дочери перед уходом. Ярослава кое-что переосмыслила. Она передала маме визитку, они посетили тот центр, который порекомендовал гражданин, из которого «вышел толк».
Оттуда вышли с надеждой.
