— Нет, Лен, ты представляешь?! Заявились вчера вечером… Да-да, прямо с чемоданами! — Татьяна нервно поправила очки, прижимая телефон к уху. — Говорят: «Танечка, на пару дней, ты же не против?» А сами… Господи, ты бы видела, сколько вещей притащили!
— И что теперь делать будешь? — голос подруги звучал встревоженно.
— А что я могу? Людмила же сестра покойного мужа… — Татьяна тяжело вздохнула, покосившись на дверь гостевой комнаты. — Ой, кажется, проснулись. Перезвоню позже.
Татьяна поспешно сбросила вызов и принялась греметь посудой на кухне, делая вид, что занята приготовлением завтрака.
Её уютная кухня, где каждая вещь годами знала своё место, теперь казалась чужой.
За один вечер Людмила умудрилась переставить банки со специями «поудобнее», положить свою цветастую скатерть и развесить по стенам магнитики с видами каких-то курортов.
Впрочем, кухня была не единственной жертвой.
В прихожей громоздились чемоданы, в ванной появились чужие полотенца и косметика, а в гостевой комнате…
Татьяна даже заглядывать туда боялась.
Вчера Людмила с Виктором до поздней ночи «обустраивались», передвигая мебель и развешивая свои вещи.
*Двадцать лет назад…*
Татьяна помнила тот день, словно это было вчера. Похороны Павла, её любимого мужа. Людмила тогда держалась рядом, поддерживала, помогала с организацией. «Танечка, ты только скажи — я всегда рядом!» Красивые слова… А потом — двадцать лет тишины, редкие звонки по праздникам, дежурные поздравления.
И вот теперь они здесь. Нагрянули без предупреждения, без звонка. «Танечка, у нас небольшие проблемы с квартирой… Буквально на пару дней, пока не решим вопрос!»
— Доброе утро, Танюша! — раздался звонкий голос Людмилы. — Ой, а что это ты так рано? Мы бы сами позавтракали!
*Рано?* Татьяна сжала губы. Девять утра — какое же это рано? Она привыкла вставать в шесть, чтобы насладиться тишиной, выпить кофе в своём любимом кресле у окна, полистать книгу… Теперь же её размеренный быт рушился на глазах.
— Да вот, решила оладушков напечь, — улыбнулась она, стараясь скрыть раздражение.
— Оладушки? — Людмила покачала головой. — Нет-нет, это слишком калорийно. Витя на диете, врач прописал. Давай я лучше овсяночку сварю?
Не дожидаясь ответа, она уже хозяйничала у плиты. Татьяна молча наблюдала, как золовка достаёт *её* кастрюльку, *её* ложку, командует, где что лежит…
В коридоре послышались шаги — появился заспанный Виктор.
— О, как вкусно пахнет! — он потянулся и плюхнулся на стул. — Танюш, а кофейку?
Татьяна механически потянулась к кофеварке — подарку сына на прошлый день рождения. Каждое утро она готовила себе одну чашечку крепкого кофе. Строго одну — доктор настаивал. Но не говорить же об этом гостям?
Дни потекли медленно и тягуче. Людмила и Виктор, освоившись, начали приглашать друзей.
Их компания засиживалась допоздна, громко смеялась, курила на балконе…
Татьяна металась между желанием выставить всех вон и страхом показаться негостеприимной.
Вечером появился Андрей. Сын, как всегда, внёс в дом оживление, но сегодня Татьяна была этому не рада.
— Мам, ну что ты как неродная? — укоризненно говорил он, помогая накрывать на стол. — Тётя Люда и дядя Витя в сложной ситуации, им правда некуда идти. Ну потерпи немного!
— Немного — это сколько? — тихо спросила Татьяна.
— Ну… месяц-другой, пока не устроятся.
*Месяц-другой?!* У Татьяны внутри всё похолодело. Она вспомнила, как пять лет назад точно так же «на пару дней» остановилась её племянница с мужем. Прожили полгода, а съехав, даже спасибо не сказали…
Каждый день приносил новые сюрпризы. Людмила «улучшала» быт Татьяны с неутомимым энтузиазмом. То шторы перевесит («так светлее будет!»), то расставит по-новому книги в шкафу («по размеру красивее!»), то начнет перебирать посуду («столько старья, Танечка!»).
А Виктор… Он целыми днями сидел у телевизора, громко комментируя новости и футбольные матчи. Выяснилось, что без спортивных трансляций он жить не может. И плевать, что Татьяна в это время любила читать или вязать.
— Витенька, может, наушники купим? — осторожно предложила она однажды.
— Да брось, Тань! Мы ж семья! Чего церемонии разводить? — отмахнулся он, прибавляя звук.
Однажды утром Татьяна застала в своей спальне Людмилу. Та, напевая, перебирала вещи в шкафу:
— Танечка, я тут решила порядок навести. Столько старья! Вот это платье, например, совсем не твой фасон…
Татьяна замерла в дверях. В руках золовки было тёмно-синее платье — то самое, в котором она впервые встретила своего Павла. Она берегла его двадцать лет после его смерти, иногда доставала, прижимала к груди…
— Положи. На. Место, — голос Татьяны дрожал.
— Что? — Людмила удивлённо обернулась. — Да ты что, Тань? Я же как лучше хочу! Вот смотри, можно отдать в…
— ВОН! — крикнула Татьяна так громко, что сама испугалась. — Вон из моей комнаты! Немедленно!
Вечером состоялся тяжёлый разговор. Татьяна, собрав всю свою решимость, спокойно и твёрдо сказала:
— Людмила, Витя… Я понимаю ваши трудности. Правда, понимаю. Но это — мой дом. Моя жизнь. Мои воспоминания. И я больше не могу… не хочу, чтобы в них вторгались.
Она помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:
— У вас есть неделя, чтобы найти другое жильё.
— Но как же так?! — всплеснула руками Людмила. — Мы же родня! Ты что, выгоняешь нас на улицу?
— Не выгоняю. Даю время устроиться. Неделю — это вполне достаточно.
Виктор, молчавший всё это время, вдруг сказал:
— Люда, она права. Мы… мы действительно слишком многого хотим. Спасибо тебе, Таня, за всё. Мы съедем.
Людмила расплакалась, бросилась в гостевую комнату. Виктор пошел за ней. А Татьяна осталась сидеть на кухне, чувствуя странную смесь вины и облегчения.
На следующий день позвонил Андрей:
— Мам, ты что творишь? — в его голосе звучало возмущение. — Тётя Люда мне всё рассказала!
— А что именно она рассказала? — спокойно спросила Татьяна.
— Что ты их выгоняешь! Что им некуда идти! Что…
— Сынок, — перебила его Татьяна, — а она рассказала, как перебирала мои вещи без спроса? Как выбросить хотела платье твоего отца?
— Какое платье? — спросил Андрей.
— Синее. То самое, в котором я была на первом свидании с папой. Помнишь, я тебе рассказывала?
Андрей вздохнул.
— Ладно, мам, я не знал.. Прости.
— Конечно, не знал, — мягко сказала Татьяна. — Потому что видишь только то, что тебе рассказывает она.
Следующие несколько дней прошли в напряжённой тишине. Людмила демонстративно не разговаривала с Татьяной, Виктор старался лишний раз не попадаться на глаза. Но вещи постепенно исчезали из дома — сначала косметика из ванной, потом книги с полок, потом чемоданы из прихожей…
В последний вечер, когда Людмила и Виктор уже стояли у двери с сумками, произошло неожиданное.
— Таня, — вдруг сказала Людмила, и голос её дрожал, — я… я хотела извиниться. За всё. Мы правда думали, что помогаем. Что делаем как лучше.
— Знаешь, — ответила Татьяна, — иногда лучшая помощь — это просто уважать чужие границы.
Они обнялись. Неловко, скованно, но искренне.
После их ухода в доме стало непривычно тихо. Татьяна медленно обошла все комнаты, возвращая вещи на свои места. Вот её любимая чашка — теперь снова на верхней полке. Вот фотографии на стенах — без посторонних магнитиков. Вот книги — расставленные по её системе…
Вечером приехал Андрей. Без предупреждения, с тортом и бутылкой вина.
— Мам, — сказал он, обнимая её, — я тут подумал… Может, мне ключи от твоей квартиры вернуть?
— Это ещё почему? — удивилась Татьяна.
— Ну… чтобы больше никого без спроса не приводить.
Она рассмеялась и крепко обняла сына:
— Глупый. Ты же мой сын. Для тебя двери всегда открыты.
…Через неделю позвонила Людмила. Извинилась ещё раз. Сказала, что они с Виктором сняли квартиру. Что всё наладилось.
— Знаешь, Таня, — сказала она под конец разговора, — а ведь ты нас многому научила.
— Чему же?
— Тому, что любовь не значит позволять собой пользоваться. И что «нет» — это тоже проявление заботы. О себе.
Татьяна улыбнулась. Положила трубку и подошла к шкафу. Достала синее платье, провела рукой по ткани.
«Видишь, Паша? — подумала она. — Я наконец научилась. Научилась беречь не только память о тебе, но и саму себя.»
В дверь позвонили. На пороге стоял Андрей с пакетом продуктов:
— Мам, я тут подумал… Может, научишь меня те твои фирменные оладушки готовить?
Татьяна рассмеялась:
— Проходи, сынок. Сейчас научу.
Жизнь продолжалась. Но теперь — по её правилам.
