До деревни Аня добиралась несколько дней. Сначала на поезде, где её продуло сквозняком и заболело горло; потом на маршруте до районного центра (пришлось поспрашивать у прохожих, где тут автовокзал и как вообще добраться в эту деревню), где Ане показалось ужасно тесно: люди сидели так близко, что некуда деться от лукового дыхания краснощёкой соседки; и, наконец, на рейсовом автобусе, по сравнению с которым маршрутка показалась ей раем: она с трудом втиснулась в холодный пазик, в котором два часа тряслась стоя, прижатая слева к гогочущим подросткам, а справа к пропахшей навозом фуфайке высоченного мужика, голова которого не помещалась в автобусе, и всю дорогу он ехал, чуть наклонив её в сторону.
В деревню прибыли затемно, напрасно Аня пыталась что-то рассмотреть в замороженных окнах. Колючий воздух сначала оглушил, так что горло у Ани перехватило, и она закашлялась, но вскоре уже дышала полной грудью и удивлялась: до чего чистый этот воздух, словно родниковая вода после болотной тины!
Снег под ногами хрустел, тёмное небо сверкало густо усыпанными звёздами — так бы и смотрела на них, выискивая созвездия и пытаясь поймать падающую звезду, чтобы загадать желание. Конечно, никакие это не звёзды падают, Аня знала: дедушка рассказывал им с Викой в детстве про космос вместо сказок, но всё равно они с сестрой называли это «звёздами» и всегда загадывали желание.
О том, что сестра погибла, Аня узнала из письма. Судя по штемпелю, в почтовом ящике оно пролежало больше недели — отправлений Аня не ждала, не от кого было. Почерк на конверте и обратный адрес были ей незнакомы, но адресатом значилась она.
Аня сразу подумала про Вику. Пальцы стали холодными и не слушались, когда она пыталась раскрыть конверт прямо там, на площадке. Когда Аня прочитала письмо, к горлу подступила тошнота, а голова закружилась, так что пришлось опуститься на грязный пол возле мусорных баков. Слёз не было — ни тогда, ни позже. До сих пор не было. Может, потому, что Аня до конца не верила, что все правда. Это просто какая-то ошибка, сейчас она приедет и выяснится, что Вика жива и здорова.
-Подскажите, как пройти на улицу Советскую пятнадцать? — спросила Аня у тех самых подростков, с которыми простояла рядом два часа.
Они сгрудились прямо на дороге, где их высадил автобус, и, ничуть не стесняясь, дымили крепкими сигаретами. Щуплый пацанёнок в потёртой кожаной куртке, явно с чужого плеча, махнул рукой и прогнусавил:
-Через вон тот переулок, а потом прямо. Большой такой дом, там ещё ограда расписная. Не пропустите.
Аня поблагодарила и пошла в указанном направлении. Дом удалось найти сразу, он сильно выделялся среди других — настоящие хоромы среди косых избушек.
Пока она шла, то с одной стороны, то с другой, раздавался собачий лай, так что Аня вся съёживалась от страха. Подойдя к высокому забору с глухо закрытой дверью, она напряглась: мало ли, может, там, за оградой, тоже какой волкодав. Она постучала в дверь: сначала неуверенно, потом громче. Так и есть: тут же разразилась лаем собака, и судя по звуку, огромная.
Аня собак всегда боялась. А вот Вика, наоборот — готова была с любой бродяжкой идти обниматься, ни капельки страха или осторожности у неё не было.
В доме явно кто-то был: из трубы поднимался столб белого дыма, в просвете виднелись окна — зашторенные, но свет всё равно пробивался. Аня постучала ещё раз, и через несколько секунд хлопнула дверь, мужской голос велел собаке замолчать, а ей крикнул:
-Ну, чего ты там топчешься? Заходи!
Аня толкнула дверь — та оказалась не заперта. Ей открылся большой заснеженный двор с постройками, серый пёс на привязи, который сначала ещё рычал, но, завидев Аню, принялся вилять хвостом. На крыльце стоял высокий мужчина в вязанном свитере с рыжей бородой, из-за которой сложно было разобрать выражение его лица.
-Я Аня, — собственный голос показался ей жалким и писклявым. — Сестра Вики.
-Проходи, — ответил мужчина, который, судя по всему, и был мужем Вики, который написал ей письмо.
Имя у него было странное — Елисей. Так и просились на язык слова: «И жених сыскался ей — королевич Елисей». Только вот в данной ситуации всё это было даже не забавно.
Внутри дом оказался именно таким, каким он представлялся Ане снаружи: просторным, с деревянными тёплыми полами, с огромной печкой на кухне и массивной мебелью, явно сделанной собственноручно.
В свете лампочки Ане удалось получше рассмотреть его лицо. Он оказался красивым, таким красивым, что Аня даже смутилась. И при этом пугающим, что-то было в его глазах страшное, заставляющее держаться подальше.
По спине у Ани побежали мурашки. Почему-то раньше она не думала, где остановится в этой деревне, казалось вполне естественным пожить в доме сестры. Но сейчас эта идея уже не виделась ей не такой привлекательной. А автобус уже уехал, и следующий будет только завтра…
Он молчал. Аня ждала, что Елисей хоть что-нибудь скажет, задаст какой-нибудь вопрос, предложит чаю, в конце концов. Но он молча смотрел на Аню, отчего становилось страшно, и мысль, которая закралась к ней ещё в Питере, снова принялась настойчиво зудеть: а не он ли виноват в том, что случилось с Викой?
И тут послышался детский плач. Аня вздрогнула, сначала даже не поняла, что это такое. Елисей так же молча оставил её посреди кухни и ушёл.
«Ребёнок, — стучало в голове у Ани. — Неужели это её ребёнок?».
Потоптавшись на месте, Аня направилась вслед за Елисеем. Она прошла через большую комнату с телевизором, похожую на гостиную, свернула налево, запуталась в шуршащих нитях штор.
Посреди комнаты стояла кроватка. Ночник на стене давал мало света, и рассмотреть ребёнка Аня не могла. Елисей качал его на руках, малыш жалобно похныкивал.
Аня решительно шагнула вперёд и шёпотом спросила:
-Это Викин ребёнок?
Елисей кивнул. Аня сглотнула, прикусила губу. Хотелось спросить, почему он ничего не написал о ребёнке. Но, судя по всему, ответа она не дождётся.
Когда ребёнок уснул, Елисей осторожно положил его в кроватку и махнул Ане — идём. На кухне он поставил на газовую плиту закопчённый чайник, спросил:
-Есть будешь?
Аня не была уверена, что хочет пробовать еду в этом странном доме у этого странного человека. Но в животе забурлило, под рёбрами больно сжалось, и она кивнула.
Елисей поставил на печь сковороду, помешал в ней непонятное месиво. Минут через пять запахло вкусным: чем-то мясным, перченным. На стёртой деревянной доске он нарезал хлеб, наложил в тарелки нечто, похожее на рагу с картошкой и мясом.
Ели молча. Когда Елисей разлил по чашкам горячий чай, Аня, согревшаяся и немного успокоенная, спросила:
-Можно я останусь у тебя? Мне больше некуда здесь идти.
Он пожал плечами.
-Сколько месяцев ребёнку? И как зовут? — не отставала Аня.
-Три. Саша. Девочка, — добавил он.
Аня вздрогнула. Ну, конечно, Саша. Как она ещё могла назвать своего ребёнка.
Она посчитала. По всему получалось, что утонула сестра через две недели после того, как родила ребёнка. Это было ещё более странно. Зачем Вике было идти на озеро в одиночестве, да еще и в такой мороз? Тем более, когда дома младенец, которого надо кормить и качать? Она собиралась задать эти вопросы Елисею, но язык не поворачивался.
Елисей постелил ей в комнате рядом с кухней. Мебели в ней почти не было, словно заниматься комнатой бросили на полпути: стул, а стола нет, сетчатая кровать у стенки, явно не вписывающаяся в общий стиль, словно её принесли из другого дома, на время. Даже под одеялом ночью стало холодно, Аня никогда не ночевала в частых домах и не задумывалась, что после того, как гаснет печь, дом начинает остывать. К тому же её пугали разные звуки, то с улицы, то будто бы из дома. Несколько раз плакал ребёнок, но Елисей сразу вставал к нему, и тот умолкал. Пару раз он грел на кухне воду и разводил в бутылочке смесь. Аня думала о том, что должна по определению любить эту крошечную девочку, дочь её сёстры, но никаких чувств она не вызывала, только удивление. Аня никогда не интересовалась детьми, это Вика чуть ли не с десяти лет примеряла на себя роль матери и нянчилась со всеми попадавшимися детьми, выпрашивая у родителей братика или сестричку. У отца в роду часто рождались двойняшки и близнецы, как и Аня с Викой, поэтому родители не хотели заводить ещё ребёнка, переживая, что вместо одного снова будет два.
-Вот если бы точно знать, что будут мальчики, — поговаривал отец. — А что, если опять девчонки?
Где сейчас отец, Аня не знала. Когда она получила письмо от Елисея, пыталась его разыскать, но не получилось. Маме в тюрьму сообщать о Вике она не решилась.
Встала Аня рано, так и не поспав толком. Елисей, впрочем, встал ещё раньше: разжёг печь и ушёл на улицу. Поразмыслив, Аня сама поставила чайник и отрезала кусок ноздреватого хлеба. Она как раз его доедала, когда в дом вошла румяная чернобровая девушка.
-Хорошо, что Елисей предупредил меня, а то бы я замертво упала, — весело проговорила она. — Надо же, вылитая Вика!
За свою жизнь Аня слышала это много раз, поэтому решила не комментировать, только спросила:
-А ты кто?
-Родственница. Дальняя, — ответила девушка. — Меня Люба зовут. Я с Сашуткой сижу, пока он на работе.
Лет ей было не больше двадцати, а, может, ещё меньше. Было видно, что в доме ей всё привычно, потому что Люба ловко достала из шкафа коробку со смесью, из кастрюльки бутылочку, в которой тут же принялась разводить смесь.
-Проснётся скоро, — пояснила она. — Орать будет… Не любит она со мной, привыкла к Елисею. Хорошо, что ты приехала, может, она в тебе родного человека признаёт. Я бы на её месте и не отличила вас.
Аня набрала в грудь побольше воздуха и спросила:
-А ты можешь мне рассказать, что случилось с Викой?
Люба собрала волосы в хвост, затянула их цветной резинкой и села за стол напротив Ани.
-Утонула она. Лёд ещё некрепкий был, провалилась.
-Это я знаю. А что она делала на озере?
-Да кто ж знает. Пошла зачем-то.
Люба опустила глаза.
-И что же, милиция ничего не стала выяснять? И почему родственников не искали? Елисей мне только сейчас сообщил.
-Вот, и ты туда же! Тоже думаешь, что это Елисей. А он не мог, я точно знаю. Смурная она была, твоя сестра. Может, это, сама захотела. Ну, это, поняла, короче. А милицией не пугай, следователь проверил, всё чин чинарём. Не мог Елисей этого сделать, — настаивала Люба.
-А где можно увидеть этого следователя?
Люба покачала головой, вздохнула и сказала:
-Да ничего нового он тебе не скажет. Это в район надо ехать, на автобусе. Ну, откудова ты вчера и приехала. Хочешь — езжай, только время потеряешь.
Отвечать на это Аня не стала. Люба, которая поначалу показалась ей куда более приветливой, чем Елисей, тоже стала подозрительной. Оно и понятно — родственник, даже если он и виноват, будет покрывать до последнего.
Заплакал ребёнок.
-Хочешь малую покормить? — предложила вдруг Люба.
Аня не подала вид, что испугалась — младенцев она в жизни на руках не держала, а тем более кормить! Но стало любопытно, и отказываться было неловко.
-А ты покажешь как?
-Покажу.
Они пошли в комнату, и Люба усадила Аню в кресло, вручив ей кричащую малышку, затянутую в пелёнку. Пелёнка была мокрая, и Аню передёрнуло, Люба же ловко подложила клеёнку и сказала:
-Потом переоденем. Вот так её положи, на руку. А в эту давай бутылочку. Вот, видишь, она сама её находит. Только следи, чтобы воздуха не наглоталась.
-Это как?
-Ну, следи, чтобы в соску воздух не попадал. Вот так держи.
Девочка оказалась тяжёлой и тёплой, пахнущей чем-то прелым и сладким. Она сопела, сосала молоко из бутылочки и моргала, всматриваясь в Анино лицо, словно искала на нём что-то. Люба вышла из комнаты, а Аня облокотилась спиной на кресло и прикрыла глаза, представляя себе, как сестра вот так же сидела в кресле и кормила ребёнка, только не из бутылочки, а грудью. К глазам подступили слёзы — как же это несправедливо, почему именно с Викой такое должно было произойти?
-А теперь давай переоденем. Ты умеешь? Нет, наверное. Я сейчас покажу. Вон там подгузники есть, но их только на прогулку или на ночь иногда, не напасёшься, проще постирать. Елисей выдумал, у нас никто ими не пользуется, дорого. Вот тут чистые ползунки, а тут распашонки.
Люба делала всё быстро, Аня не успевала запоминать. Девочка всё ещё казалась ей чужой, к тому же она была совсем не похожа на них с Викой.
-Ну вот и всё. Пусть полежит, она после еды спокойная, надо только погремушек ей повесить. А мы пока телик посмотрим, я вчера пропустила серию «Нежного яда». Ты смотришь?
Аня покачала головой. Телевизора у неё не было, она давно уже его не смотрела, некогда было: смен она брала себе много, чтобы и за комнату было чем платить, и маме передачки собирать, и на учёбу откладывать. Училась она заочно, только в этом году поступила, назло Вике, чтобы доказать ей, что и она чего-то стоит.
Вика сразу поступила на бюджет. Аня на бюджет не прошла — экзамены сдала из рук вон плохо, да и не любила она никогда химию так, как Вика. На кого хочет учиться, Аня не знала, вот и пошла за сестрой.
-Ничего, — утешала её Вика. — В следующем году подготовишься и поступишь.
-Конечно! — говорила Аня. — Подготовлюсь и поступлю!
Аня не поступила. Ни на следующий год, ни через два. Всё как-то не до того было: работа, с мамой тогда это всё случилось. Только после того, как Вика пропала, Аня решила, что всё, хватит: не будет же она вечно работать в общепите! И поступила на заочное, на менеджмент. Учиться ей не нравилось, было скучно, но три сессии она сдала удачно, почти без троек. Сложно было, но как-то справлялась, да и на работе её ценили, вошли в положение. Вот и сейчас дали отпуск за свой счёт, попросили только заранее предупредить, когда выйти сможет, а то график под всех не подстроишь.
-Может, я съезжу, с участковым поговорю? — спросила Аня у Любы.
-А как? Автобус ушёл уже, он в восемь приходит. Теперь только завтра. А, хочешь, я другана попрошу?
Ане вовсе не хотелось ехать куда-то с незнакомым человеком, хотя в автобусе трястись ей тоже не хотелось.
-Не, спасибо, я своим ходом. А ты не знаешь, где вещи Вики можно посмотреть?
-В комнате, наверное.
Идти в комнату Елисея без его разрешения было неловко. И пришлось Ане сидеть с Любой и смотреть сериал, в котором она ничего не понимала, а Люба увлечённо пыталась ей объяснить.
-А как они с Елисеем познакомились? — спросила Аня, когда сериал закончился, а девочка начала кукситься, и Люба взяла её на руки.
-Да не знаю, он не рассказывал. Ты поди успела заметить, что он не очень разговорчивый.
-Это да. А ты хорошо её знала? Вику? Может, она рассказывала тебе что-то. Ну, перед тем как всё это произошло.
Люба положила девочку себе на плечо, придерживая голову ладонью, и ответила:
-Да они два сапога пара, оба сычи такие, слова лишнего не услышишь. У нас её не любили, гордячка она была, ты уж прости. Не здоровалась ни с кем, смотрела свысока. Будто мы второй сорт. Потом и вовсе выходить перестала, когда живот стал расти. Я приходила помогать по хозяйству, так она даже в сторону мою не посмотрит. Вот ты другая, сразу видно.
Мстительное удовольствие вспыхнуло у Ани в груди и тут же погасло. Может, Вика и была гордячкой, да только теперь это ничего не значит.
-Слушай, подержи малую, что-то меня прихватило.
Люба убежала на улицу в туалет, который ещё вчера показал Ане хозяин дома. К такому она тоже была не привыкшая и сходила туда всего один раз, терпела.
Девочка вела себя спокойно: грызла свой маленький кулачок, гулила. Аня смотрела на неё и пыталась найти Викины черты, но девочка больше походила на Елисея, и волосики такие же рыженькие.
-Отравилась, — сообщила вернувшая Люба. — Наизнанку прям вывернуло. Слушай, я пойду домой, посидишь сама с лялькой?
-Я же это… Не умею.
-Да что тут уметь! Я сейчас тебе всё покажу.
Когда Елисей вернулся домой после пяти вечера, Аня устала так, как не уставала даже после трёх смен подряд.
-А где Любка? — нахмурился он.
-Плохо ей стало, домой ушла.
Елисей на это ничего не сказал: помыл руки и забрал у Ани девочку, которая последний час постоянно орала, хотя Аня и накормила её, и мокрые ползунки поменяла.
-Газики, — коротко объяснил Елисей. — Ты на живот её выкладывала?
-Нет. Мне Люба не говорила.
Опять никакой реакции. Рядом с ним Аня чувствовала себя страшно неловко, не знала куда девать руки и глаза. К тому же Елисей вёл себя так, будто Ани тут не было.
-Можно я Викины вещи посмотрю?
Он кивнул головой в сторону комнаты. Аня бочком зашла в неё, оставив дверь открытой, чтобы он не подумал, что она будет в его вещах рыться.
Викина половина кровати была идеально ровная, а на тумбочке всё лежало так, будто она только что вышла: расчёска, книжка с закладкой, две резинки для волос. Аня отодвинула ящик, посмотрела в тумбочке и на полках. Ничего важного или стоящего внимания она не нашла, вообще было такое ощущение, будто это вещи не Вики, а чьи-то чужие, ничего знакомого. Если бы не фотокарточка в книге, на которой Вика с огромным животом стояла у дома, можно было подумать, что её надежды и оправдались: утонула какая-то другая девушка, не её сестра.
-Я хочу сходить на кладбище. И съездить к следователю, — сообщила она Елисею за ужином.
Они доедали вчерашнее рагу. Аня подумала, что нужно было что-то приготовить, но хозяйничать в чужом доме было неловко.
Елисей поднял на неё глаза. От его взгляда по коже пошли мурашки.
«Прекрати! — рассердилась на себя Аня. — Это муж твоей сестры».
-Ты так похожа на неё, — произнёс Елисей.
-Знаю, — резко ответила Аня. — Мы двойняшки, не близнецы, конечно, но родились в один день.
-Я не про это. Говорите вы одинаково. «Я хочу». «Мне надо».
-Сестры — это не только про внешнее сходство. Мы вообще похожие.
Это была неправда. Вика всегда была лучше Ани. Во всём. Но теперь об этом никто не узнает. Теперь она может быть такой же, как и сестра.
-На кладбище отвезу в субботу, если не заметёт. К следователю как-нибудь сама, я туда не поеду.
-Почему?
-Потому что он считает, будто это я её убил, — ответил Елисей.
На его лице не дрогнул ни мускул, он смотрел на Аню всё так же прямо, не отводя глаз. Ей стало не по себе.
-А что на самом деле произошло? — выдавила она, морщась от того, каким снова писклявым получился голос.
-Я не знаю. Меня не было дома, у коровы застрял телёнок, меня вызвали вечером, я ушёл. Когда вернулся, Вики уже не было. Я написал тебе об этом.
-Через два месяца, — напомнила Аня.
-Я не знал, куда писать. Она ничего про себя не говорила. Я вообще не знал, что у неё есть сестра.
Теперь Елисей смотрел на неё с вызовом, ожидая объяснений: почему Вика скрывала тот факт, что у неё есть сестра.
Аня покраснела до корней волос, словно Елисей знал её грязную тайну. А, может, и знал, просто издевался сейчас.
-Мы поссорились, — произнесла Аня, стараясь не отводить от него взгляда. — Она уехала и никому не сказала, куда.
Он поднялся и вышел из комнаты. Вернулся через несколько секунд и положил перед Аней на стол лист бумаги в клеточку.
Викин почерк она узнала сразу.
«Если со мной что-то случится, сообщи моей сестре Ане».
И адрес, выведенный аккуратными округлыми буквами.
-Значит, она знала, что с ней что-то может случиться? — вскинулась Аня.
Елисей стоял рядом, так что Ане пришлось задрать голову, чтобы увидеть его лицо.
-Беременность тяжёлая была, мы все боялись. И роды тоже, её разрезали. Она потом несколько раз в больницу ездила, видимо, по-женски что-то не заживало.
-Видимо? — Аня перестала бояться этого странного мужчину, тоже встала, так близко, что чувствовала его запах. — Ты ведь её муж, она что, не говорила, зачем ездит к врачу?
-Не говорила. Вика вообще мало что мне говорила, — сказал он медленно, растягивая слова, словно Аня была ребёнком или не понимала русский язык.
-Хороший же из тебя муж, видимо! — бросила она и вышла из кухни, чувствуя, как кровь пульсирует в жилах, а пальцы рук дрожат.
Здесь что-то неладное, Аня это знала. Не могла Вика уехать в эту глухую сибирскую деревню, не могла влюбиться в этого мужлана и не пошла бы она ночью на озеро, поверхность которого только-только схватилась коркой льда.
«Я всё равно узнаю правду» — пообещала она то ли себе, то ли Вике.
Утром она пошла на автобус: решила съездить в районный центр и поговорить со следователем, а ещё зайти в больницу, может, получится узнать, зачем Вика ездила туда после родов. Где искать следователя и врача Елисей сам ей рассказал, но без большой охоты.
Следователя звали Сергей Владимирович. Аня ждала увидеть внушительного дядьку, как показывают в фильмах, но на деле это оказался молодой парень, чуть старше её самой. Худой, долговязый, с улыбкой Чеширского Кота. Сразу принялся обхаживать Аню, засыпать комплиментами, будто это не ей от него информация нужна, а наоборот.
-Да я и сам хотел дело возбудить, — признался он. — Но нет состава преступления. На озеро пошла сама, провалилась сама. Мы осмотрели, других следов нет, да и на теле ничего такого, к чему можно прикопаться. Ну, разве что…
Он осёкся, пощёлкал пальцами, но всё же закончил:
-Были у неё синяки, но не факт, что свежие. Да и не в тех местах, если бы её… Ну, вы понимаете. Может, муж её поколачивал, с него станется. Не нравится он мне: сначала одна жена умерла, потом вторая…
-У него была ещё одна жена? — поразилась Аня.
-А вы не знали?
-Нет. Не знала. Я про него вообще ничего не знаю: как он с моей сестрой познакомился, как она замуж за него вышла. И он мне написал два месяца спустя. Не странно ли это?
-Странно, — согласился Сергей Владимирович.
-А что с его первой женой?
-В бане угорела. Там тоже никакого состава, его и дома не было…
-Что же это его вечно дома нет, когда с женой что-то происходит? А вы знали, что Вика несколько раз к врачу ездила? Я сегодня пойду в больницу, попробую узнать, зачем, но что если он её заразил чем-нибудь?
-Ну, разве же из-за такого убивают? — возразил Сергей.
-Не знаю. Но странно это — что она ездила, а ему не говорила.
Сергей Владимирович снова пощёлкал пальцами и сказал:
-А, может, это она его заразила, он узнал и… Да, можно версию нарисовать. Только вот вскрытие не показало никакой болезни.
-Будто вы её на все болезни проверяли!
-Н-да… Ладно, Анюта, если уж вас так это беспокоит, я запрос в больничку сделаю. Но думаю, что ничего такого мы не найдём. Что сестрица-то ваша, нормальная была?
-Что значит, нормальная? — обиделась Аня.
-Так вы вот говорите, что не знали про неё ничего. Разве это нормально?
Аня снова покраснела, как и тогда, при разговоре с Елисеем.
-Мы поссорились. Но к делу это отношения не имеет.
Они не просто поссорились: Вика сказала, что у неё больше нет сестры. И имела полное на это право.
С Сашей Вика начала встречаться на третьем курсе. Он тоже учился на фармацевта, только курсом младше. Ане он сразу понравился, как нравилось всё, что принадлежало сестре. Да и это обычное дело было: влюбляться в одних мальчиков. Только вот на этот раз всё было иначе: Вика не просто влюбилась, она собралась за него замуж, и дата была уже назначена.
То, что сестра беременна, Аня не знала и не заподозрила ничего, когда та на Новый год лимонад тянула вместо шампанского. Аня же, чтобы залить своё горе, налегала на шампанское за двоих. И Саша не отставал: они вместе напились. И как это вышло, Аня не знала, не помнила толком. Помнила только чужую спальню, кровать, заброшенную куртками и шубами, Сашины мокрые губы и скрип кровати. Помнила она и глаза сестры, когда та вошла в эту злосчастную спальню.
Ребёнка Вика потеряла. Это Аня узнала позже, от Саши. Что был ребёнок и что той ночью сестра попала в больницу по скорой. Саша, в отличие от Ани, сразу протрезвел и побежал тогда за Викой, попытался оправдаться, но она его не простила. Побежала, упала с лестницы, ну и…
Вещи Вика забрала, когда Ани не было дома. И уехала, оставив на столе записку: «Ты мне больше не сестра».
Конечно, Аня пыталась её найти. Мама спрашивала, что с Викой, почему она перестала ей писать, и первое время Аня врала, а потом уже призналась, что сестра уехала в неизвестном направлении, забрав вещи и отчислившись из вуза. Мама и без того расстроилась, так что правду Аня не стала рассказывать. Да и стыдно было, конечно. С Сашей она больше не общалась, только один раз случайно встретила, когда Вика уже уехала, и тогда он рассказал про ребёнка и скорую.
-Это я виноват, — говорил он. — Я не готов был к браку, семье. Испугался. Я знал, что если я с тобой, она не простит.
Но что бы ни говорил Саша, Аня знала — это её вина. Вика уехала из-за неё. И замуж за этого Елисея вышла из-за неё, а, значит, и погибла из-за неё. Поэтому ей так важно было найти хотя бы ещё одного виноватого, чтобы хоть немного облегчить свою совесть.
В больнице Ане ничего не сказали, даже говорить отказались.
-Врачебная тайна, врач не сможет ничего рассказать о вашей сестре.
-Да какая теперь разница? — рассердилась Аня. — Она же умерла!
-Девушка, я вам ясно сказала: врачебная тайна. Не задерживайте очередь.
Аня сделала ещё одну попытку: поднялась к кабинету врача, но там была такая длинная очередь, что пробиться через неё — просто нереально.
И в этот момент из кабинета выскочила Люба. Заплаканная, бледная, по сторонам не смотрит, так что Ане самой пришлось её окликнуть.
Заметив Аню, Люба вроде испугалась.
-Ты что здесь делаешь? А девочка с кем?
-Я подружку попросила присмотреть, — шмыгнула Люба носом. — Только Елесею не говори, хорошо? Он не любит, когда чужие дома.
Хотя племянница всё ещё не вызывала никаких чувств у Ани, факт, что Люба оставила её на непонятную девчонку, тревожил.
-А почему нельзя было со мной договориться? Что за срочность вообще, ты что, заболела?
-Нет, — сверкнула глазами Люба. — Всё нормально. Пошли, меня друг на машине привёз, мы тебя подкинем.
По дороге Люба молчала. Приятель её, наподобие тех, что ехали с Аней в автобусе, тоже особо не разговаривал, только косился на Аню.
В дом Аня вбежала вперёд Любы, страшась, что с девочкой что-то случилось. Но она мирно спала, а кудрявая девица с пухлыми губами лежала на диване и читала книжку. Увидев Аню, она ахнула и отпрянула, испуганно озираясь.
-Это сестра Вики, — поспешно сообщила Люба, которая шла следом. — Похожи, скажи же, жуть просто!
Люба пошла провожать кудрявую, а Аня села рядом с кроваткой и рассматривала спящую девочку. Нет, её нельзя здесь оставлять. Елисей этот ненадёжный, ходит где-то целыми днями, а Люба эта — вертихвостка, точно какую-то заразу подцепила от своего парня, вот и ревела. Разве можно такую к ребёнку пускать?
«Надо забрать девочку себе, — вдруг поняла Аня. — Удочерить её, или как это правильно называется».
От этой мысли ей стало спокойнее. Она решила поговорить об этом вечером с Елисеем, но не смогла: тот опять был хмур и неразговорчив. А на следующий день была суббота, и он повёз Аню на кладбище, как и обещал.
Аня думала, что хоть там у неё получится заплакать. Слёзы подступали, застревали комом в горле, щипали нос, но наружу не прорывались. Она стояла, не шевелясь, долго стояла, так что перестала чувствовать ноги.
-Пошли уже, замёрзнешь ведь, — услышала она голос Елисея.
Тот стоял на несколько шагов дальше, словно давал ей возможность побыть наедине с сестрой.
Аня кивнула, но с места не сдвинулась. Он подошёл, встал рядом.
-Я не всё написал тебе в этом письме, — сказал он глухо. — Но раз уж ты думаешь, что она… Что её… В общем, это я виноват в том, что случилось.
От страха у Ани задрожали коленки. Она старалась удержать их, не дать ему понять, как сильно напугана, прокручивая в голове способы убежать отсюда так, чтобы он не смог догнать. Что лучше сделать — выбежать на дорогу и звать на помощь, или, наоборот, лучше в лес, в кусты, спрятаться в зарослях, зарыться в снегу? Если, скажем, сбить его с ног, будет небольшая фора.
-Вика вела дневник. Я не должен был его читать, знаю. Но не смог удержаться. Я надеялся понять, что произошло, думал, там будет какая-то разгадка. Она писала, что не любит меня, что ей сложно находиться со мной рядом, что каждый раз, когда я прикасаюсь к ней, ей противно. Писала, что некуда бежать с ребёнком, а бросить его она не сможет, поэтому чувствует себя в ловушке. Про Александра какого-то писала, которого любит и хочет быть с ним, но простить не может. Её последней записью было: «Лучше мне вообще не быть». Это было написано за две недели до рождения Саши. Так что, как ни крути — виноват я. Обещал помочь ей, а в итоге только сделал хуже.
Пока он говорил, Аня постепенно обмякала, чувствуя, что вот-вот грохнется в обморок. До неё медленно доходило, что Елисей не будет её убивать. А ещё — что он не виноват в том, что случилось с Викой. Если кто и виноват — так это она, Аня.
Слёзы полились сами собой. Сначала понемногу, но уже скоро Аня билась в истерике, и никак не могла остановиться. Елисей обхватил её, прижал к себе, гладил по спине и уговаривал:
-Ну, успокойся, будет тебе, всё пройдёт, не надо…
Он чуть ли не на себе дотащил Аню до саней, усадил её, продолжая приговаривать и успокаивать, погнал лошадь домой.
Люба сразу убежала, кажется, даже не заметила, в каком Аня состоянии, а даже если заметила — ничего удивительного, кто с кладбища весёлый приезжает.
Аня, которая ещё вчера была полна решимости увезти племянницу, сказала:
-Не надо, чтобы Люба за ней смотрела. Она молодая ещё, ветреная, одни парни у неё на уме. Принесёт ещё какую-нибудь заразу, если уже не принесла. Давай я у вас поживу, буду за Сашей присматривать.
Сказала и испугалась. Елисей смотрел на неё уже привычным прямым взглядом.
-Давай, — согласился он. — Я только рад буду, у самого весь день душа не на месте.
То, что он любит дочь, Аня не сразу увидела. Эмоций он никаких не показывал, всегда был спокоен, деловит. Но когда Саша ухватила каким-то образом фантик и затолкала его в рот, начав задыхаться, Аня впервые увидела другого Елисея. Действовал он всё так же деловито, будто всю жизнь вынимал посторонние предметы из дыхательных путей ребёнка, но после этого руки его долго тряслись, а лицо было бледным и напряжённым. Аня слышала, что в ту ночь он не спал, всё время вставал и проверял кроватку. Она и сама не спала: испугалась за Сашу, но ещё больше испугалась за Елисея. Слишком многих он потерял, чтобы терять ещё кого-то.
Маме всё же пришлось написать и рассказать правду. Про Вику, про маленькую Сашу, про то, что Аня теперь живёт в глухой сибирской деревне. Даже фотографию Саши ей отправила.
С Елисеем они жили мирно, почти не общались: утром он уходил на работу, Аня принимала эстафету и занималась Сашей, готовила обед, убиралась дома. Вечером Елисей возвращался, управлялся по хозяйству, брал на себя девочку, а Аня читала книги, которые взяла в местной библиотеке, училась вязать, иногда, когда не было сильного мороза, гуляла. Люба совсем перестала к ним ходить, а больше Аня никого и не знала тут, только следователь один раз позвонил и сказал, что из больницы пришёл ответ: ничем Вика не болела, молоко у неё плохо шло, вот и приезжала.
В тот день погода была почти весенняя: солнце светило жарко, с крыши капало понемногу. Аня, как всегда, укачала Сашу, приготовила обед и смотрела в окно за птицами, когда услышала шаги в сенях.
Елисей вошёл в дом, прижимая обмотанную тряпкой руку к груди. Одежда была в бурых пятнах, лицо местами в крови.
Аня ахнула.
-Что случилось?
-Нормально, — процедил он, продолжая сжимать руку. — Топор сорвался. Палец на одной сопле болтается. Сейчас машина за мной приедет, поедем в больницу пришивать. Дай бинт, я его хоть как-то примотаю.
Это Вика ходила в старших классах на курсы первой помощи, когда ещё думала идти на врача, а не на фармацевта, это Вика было смелой и отважной, а Аня от одного вида крови падала в обморок. Но сейчас она вдруг стала холодной и рассудительной: быстро нашла аптечку, наложила тугую повязку, не испугавшись торчащей плоти, вытерла его лицо влажным полотенцем, в буквальном смысле слова чувствуя его боль как будто свою. Рука сама провела по его щеке — легко, чуть касаясь, удивляясь, какая мягкая у него борода и как приятно стоять вот так, совсем близко, вдыхая уже знакомый его запах.
Кто из них первый сделал этот шаг, Аня не смогла бы сказать. Может, она, может, Елисей, или это был единый порыв — неизбежный, давно поджидавший их. Губы у него оказались мягкие и тёплые, а голова у Ани кружилась так, словно целовалась она в первый раз.
От резкого гудка машины оба отпрянули друг от друга. Ничего не сказав, Елисей вышел, а Аня долго стояла на одном месте, прикасаясь пальцами к губам.
Первой её мыслью было: я должна уехать! Не имею я права ни на эти губы, ни на эти глаза, ни на этот дом — всё это Викино, а она опять у неё украла всё, теперь не только мужчину украла, но и ребёнка. Аня даже начала собирать вещи и придумывать, что она напишет Елисею, как объяснит ему, что это она во всём виновата и не может получить счастье за так. Но тут заплакала Саша, и Аня бросилась к ней, взяла на руки, прижала к себе тёплое сонное тельце. Разве она сможет теперь без них? Без тихого спокойного Елисея, без этой крошечной девочки, которая уже улыбается ей и крепко хватает за палец? И что бы сказала Вика, если бы узнала, что Аня бросила её дочь, оставила на чужих людей, а сама уехала? Нет, она должна остаться. Даже если это будет медленно её убивать.
И она осталась. Разобрала сумки, села вязать, положив Сашу рядом.
Елисей вернулся затемно. Дверь хлопнула, он впервые за всё это время окликнула Аню, словно боялся, что её тут уже нет. Она вышла, держа на руках Сашу, и спросила, не решаясь посмотреть ему в глаза.
-Ну как, пришили?
-Пришили. Работать будет.
-Вот и хорошо.
Они оба молчали, оба смотрели на девочку. Так было проще и безопаснее. Хотя бы на время.
