На втором этаже

Когда лифт остановился между этажами, Света не сразу поняла, что произошло. Просто погасла лампочка, дрогнули стены, и всё замерло. Стало тихо. Совсем. Эта тишина не была пугающей — она была густой, как туман в лесу, в котором ты вдруг осталась одна. Она надавила на кнопку «открыть двери» — никакой реакции. Потом на «вызов диспетчера». Ноль. Подумала, что, может, отключили электричество. Или она сама чего-то не так нажала. Но нет — просто застряла.

Сумка с продуктами стояла у ног. В ней — пачка макарон, картошка, кошачий корм и батарейки. Жизнь, уложенная в целлофан. Всё банальное, привычное, будничное — и в то же время единственное, что держит в реальности. Она присела на корточки, достала телефон. Сигнала нет. Ни одной палочки. Как в глупых фильмах, где героиня застревает в лифте перед концом света. И именно в этот момент понимает, как мало людей знает, где она сейчас. И как мало кто спросит.

Света засмеялась — нервно. Смех прозвучал коротко, чуждо, как будто не из неё. Ей стало не по себе. Не страшно — именно одиноко. Одиноко так, как бывает в длинных зимних вечерах, когда чай остыл, а телевизор говорит сам с собой. Эта тишина напоминала утро в её квартире, когда просыпаешься и нет ни шагов, ни запаха кофе, ни даже возни за стеной. Только солнце на подоконнике и слишком громкое тиканье часов. Никого.

Она посмотрела на часы. Было 19:03. Через стенку лифта — квартиры. За стенкой внизу — Ольга Алексеевна, бывшая учительница математики. Света слышала, как та кашляет по ночам, как включается у неё чайник ровно в 06:15. Ещё ниже — семья с собакой, которая вечно лает на перфоратор, будто защищает дом от вторжения. А сверху — тот самый мужчина. Живёт один. Иногда играет на пианино. Без слов, без крика, просто — играет. Очень красиво. Света пару раз слушала под дверью. Стояла с пакетом в руке, делая вид, что ищет ключ. Потом стыдилась. Но всё равно слушала. Потому что музыка будто бы понимала, как у неё внутри: не словами, а тоном. И каждый аккорд становился чем-то вроде ответа — пусть не точного, но тёплого.

Она подумала: а если сейчас зазвучит пианино? В темноте, в лифте, с сумкой у ног. Это было бы почти символично. Как в фильме, где герой остаётся один — и вдруг музыка раскрывает всё то, что нельзя сказать словами. Было бы странно, тепло и страшно одновременно. Она прислушалась, почти затаив дыхание. Но пианино молчало.

Прошло минут десять. Потом — пятнадцать. Кто-то прошёл мимо, щёлкнули шаги, щёлкнула дверь. Света постучала в стенку ладонью, не сильно, больше для того, чтобы хоть как-то обозначить своё присутствие.

— Есть кто-нибудь?

Тишина. Потом — едва различимый звук. Мужской голос:

— Лифт?

— Да. Застряла.

— Второй этаж?

— Между вторым и третьим.

— Понял. Сейчас что-нибудь придумаем.

Он не представился, и она не спросила. Просто опустилась на пол, подтянула сумку к себе, обняла колени и ждала. Голос за стеной был спокойный, чуть усталый, как будто он давно привык говорить с теми, кто его не слышит.

— Как вас зовут?

— Света. А вас?

— Я здесь живу. Через стенку. Пока просто говорите со мной. Хорошо?

И она говорила. Сначала неуверенно, будто пробуя голос на вкус. Про кошку Машку, которая не любит закрытые двери и каждый вечер устраивает театр у ванной, пока её не впустят. Про свою работу в аптеке — как скучно, утомительно и в то же время важно это место, где каждый второй приходит не за таблетками, а за сочувствием. Про то, как покупатели спрашивают «что-нибудь посильнее» и делают виноватые лица, словно признаются в чём-то постыдном. Про то, как однажды она спасла девочку, просто вовремя заметив, как та дрожит у стойки, и как потом мать девочки принесла шоколадку и ничего не сказала — просто посмотрела в глаза и кивнула.

Про утренний холод. Про старый диван с продавленным углом, который они с мамой перекладывали десять раз, но так и не решились выкинуть. Про маму, которая умерла три года назад, и как теперь в квартире странно пахнет — не плохо, нет, просто иначе. Потому что никто больше не печёт пироги, не сушит мяту, не говорит «иди, я всё сама».

Мужчина за стеной почти не перебивал. Только иногда говорил: «угу» или «ясно». Один раз он хмыкнул, другой — выдохнул чуть слышно, когда она упомянула про мать. И однажды — «я вас слышу». Просто и тихо. Без утешений, без советов, без поспешной вежливости. И это было главное. Потому что от этих трёх слов стало теплее, чем от света, и теплее, чем от спасённого лифта. Это было как чьё-то присутствие в темноте, даже если ты не знаешь, как он выглядит.

Прошёл почти час. Лифт снова зажужжал. Где-то щёлкнуло, лампочка вспыхнула под потолком, лифт дрогнул и медленно поехал вниз. Света вскочила, сгребла сумку, уставилась на дверь, будто не веря, что всё так просто — и что теперь надо выйти. В груди у неё всё подрагивало, как в детстве после долгого одиночества в тёмной кладовке.

Лифт открылся на первом. Пахло чем-то острым и тёплым — наверное, кто-то жарил лук или тушил капусту. Запах был домашний, живой. Она вышла, не зная, куда смотреть, и сначала чуть не прошла мимо. Мужчина уже стоял у двери своей квартиры. В руках — кружка. Белая, с выщербленным краем. На ней было написано: «Не волнуйся, всё наладится» — синими буквами, чуть поблекшими от времени.

— Вы в порядке? — спросил он, наклонив голову чуть вбок, как будто по-настоящему ждал ответа, а не формальности.

— Да. Спасибо вам, — сказала она, и голос прозвучал тише, чем ей хотелось.

Он чуть улыбнулся и уже собирался заходить, но она, немного замявшись, будто решаясь, сказала:

— А вы… играете иногда? На пианино?

Он обернулся, сдержанно кивнул:

— Да. Слышно?

— Очень. Красиво. Не переставайте. Пожалуйста.

Он посмотрел на неё чуть дольше, чем было принято. Без улыбки, но с чем-то очень тёплым в глазах.

— А вы не переставайте говорить. Хорошо?

Она улыбнулась. На этот раз по-настоящему — уголками глаз, чуть растянув губы, как будто разрешила себе что-то давно забытое.

Вышла из подъезда. Села на лавку. Сумку поставила рядом, обхватила руками колени. Подняла голову. Свет в его окне был включён. В этой обычности вдруг стало что-то почти трогательное. А через минуту зазвучала музыка — негромкая, тёплая, будто кто-то раскрыл окно и пустил в вечер душу.

И ей показалось, что лифт вовсе не ломался. Просто она должна была застрять. Чтобы кто-то услышал. И чтобы она сама — наконец — заговорила.

Оцініть статтю
Додати коментар

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

На втором этаже
О чем молчала жена