— Паш, ну что ты там копаешься уже два часа на антресолях? — Марина выглядывала из кухни его матери, вытирая руки полотенцем. — Может, хватит на сегодня?
— Нет, погоди, — Павел копался в старых вещах, — я же говорил, хочу найти те фотографии. Помнишь, мама показывала альбом с моего детства? Думаю, будет круто повесить пару снимков в новой квартире.
За окном уже темнело — суббота пролетела незаметно. Родители уехали в соседнюю деревню к двоюродной сестре отца и вернутся только вечером в воскресенье, так что времени было достаточно. Да и дом родителей стал для Павла вторым домом, хотя последние пять лет он снимал квартиру. Но теперь, когда они с Мариной наконец-то купили собственное жильё, пришло время забрать детские вещи, которые он всегда хранил у родителей.
— Может, папины инструменты сразу возьмём? — крикнула Марина, гладя свой округлившийся живот. — Пригодятся же для ремонта.
— Да, возьмём, — ответил Павел рассеянно, спускаясь с лестницы-стремянки. В руках у него была коробка из-под обуви, набитая какими-то бумагами. — Только сначала найду фотографии. Они должны быть где-то в комнате родителей.
Он зашёл в спальню Елены Александровны и Сергея Ивановича. Здесь всегда пахло мятным кремом, который мама использовала на ночь, и ещё чем-то родным, что сложно было описать. На комоде стояли фотографии в рамках — он в школьной форме, выпускной, свадьба…
Павел открыл старый деревянный комод. Нижний ящик скрипнул от деформации временем — здесь хранились документы. Всё было аккуратно сложено: медицинские карточки, какие-то квитанции, старые загранпаспорта… И среди всего этого — обычный конверт, немного пожелтевший.
— Что это? — пробормотал Павел, вытаскивая документ. .
— Паш, ну что ты там копаешься уже два часа на антресолях? — Марина выглядывала из кухни его матери, вытирая руки полотенцем. — Может, хватит на сегодня?
— Нет, погоди, — Павел копался в старых вещах, — я же говорил, хочу найти те фотографии. Помнишь, мама показывала альбом с моего детства? Думаю, будет круто повесить пару снимков в новой квартире.
За окном уже темнело — суббота пролетела незаметно. Родители уехали в соседнюю деревню к двоюродной сестре отца и вернутся только вечером в воскресенье, так что времени было достаточно. Да и дом родителей стал для Павла вторым домом, хотя последние пять лет он снимал квартиру. Но теперь, когда они с Мариной наконец-то купили собственное жильё, пришло время забрать детские вещи, которые он всегда хранил у родителей.
— Может, папины инструменты сразу возьмём? — крикнула Марина, гладя свой округлившийся живот. — Пригодятся же для ремонта.
— Да, возьмём, — ответил Павел рассеянно, спускаясь с лестницы-стремянки. В руках у него была коробка из-под обуви, набитая какими-то бумагами. — Только сначала найду фотографии. Они должны быть где-то в комнате родителей.
Он зашёл в спальню Елены Александровны и Сергея Ивановича. Здесь всегда пахло мятным кремом, который мама использовала на ночь, и ещё чем-то родным, что сложно было описать. На комоде стояли фотографии в рамках — он в школьной форме, выпускной, свадьба…
Павел открыл старый деревянный комод. Нижний ящик скрипнул от деформации временем — здесь хранились документы. Всё было аккуратно сложено: медицинские карточки, какие-то квитанции, старые загранпаспорта… И среди всего этого — обычный конверт, немного пожелтевший.
— Что это? — пробормотал Павел, вытаскивая документ. — «Справка об усыновлении»…
Время будто замерло. Его фамилия, дата рождения — всё совпадало. Но имена… «Биологические родители: Светлана Николаевна Иванова, Дмитрий Сергеевич Кожуга».
Руки задрожали. Павел опустился на край кровати, не в силах поверить написанному. Тридцать лет. Тридцать лет он жил, не зная правды. Все эти вопросы в детстве: «Почему у меня глаза серые, а у вас карие?», «Почему я не похож ни на одного из вас?» — и каждый раз родители отшучивались или объясняли генетикой. А тут… Тут чёрным по белому написано, что он приёмный.
— Господи… — шепнул он, пытаясь осознать весь масштаб обмана. — Как же так?
В голове пронеслись сотни моментов: как мама водила его за руку в первый класс, как папа учил кататься на велосипеде, выпускные, дни рождения, семейные праздники. И все эти годы они скрывали правду.
— Паша? Ты нашёл фотографии? — Марина вошла в комнату и замерла, увидев мужа. — Что с тобой?
Павел молча протянул бумагу. Марина взяла её, и по её лицу он понял, что она всё поняла.
— О Боже… — только и смогла выдавить она, опускаясь рядом с ним на кровать. — Как же так… как долго они…
— Всю жизнь, — хрипло ответил Павел. — Всю жизнь они мне врали. Я спрашивал! Я столько раз спрашивал в подростковом возрасте, почему я так не похож на них! А они… — его голос сорвался. — Они смотрели мне в глаза и лгали.
Марина обняла его за плечи. Она знала, как важна для Павла честность. Это был один из его основных принципов — никогда не врать, даже если правда больно ранит.
— Паша, я уверена у них были свои причины не говорить тебе правду, — осторожно сказала она.
— Какие причины могут быть для тридцати лет лжи? — Павел встал, сжав кулаки. — Я имел право знать! Право знать, кто я, откуда я!
Он начал шагать по комнате, как загнанный зверь.
— Знаешь, сколько раз я думал о том, что не похож на них? Не только внешне. И характер другой, и интересы. Помнишь, я тебе говорил, что чувствую себя не комфортно на семейных праздниках? Теперь понимаю почему!
Марина молчала, дав ему время выпустить пар. В таком состоянии ему было важно высказаться полностью.
— Я не готов видеть их сейчас, — Павел опустился на кровать. — Что я им скажу? Как мне смотреть в глаза людям, которые столько лет держали меня в неведении?
— Паш, подумай хорошо, — Марина взяла его руку в свои. — Возможно, они просто хотели защитить тебя. Ты же знаешь, какие они. И как они тебя любят.
— Любят? — Павел выдернул руку. — Если бы любили по-настоящему, они бы не лгали.
Они сидели в тишине. За окном уже совсем стемнело, и включились уличные фонари. Вдали слышался шум машин, где-то собака лаяла — обычная субботняя вечерняя суета.
Павел поднял глаза на Марину:
— Я был уверен, что знаю свою семью. Думал, что между нами нет тайн. А оказывается, вся моя жизнь — это одна большая тайна.
Он снова взял документ, перечитывая его. Адрес роддома, печати, подписи.
— Ты хочешь найти их? — спросила осторожно Марина. — Биологических родителей?
— Не знаю, — Павел потёр виски. — Сейчас я не могу думать ни о чём. У меня просто… пустота в голове.
Они собрали вещи и поехали домой молча. По дороге телефон Павла несколько раз зазвонил — звонила мама, но он не отвечал. Что ему было сказать? «Привет, мам, я нашёл справку о том, что я приёмный. Спасибо за тридцать лет вранья»?
Дома Марина приготовила ужин, но Павел почти не притронулся к еде. Он сидел, уставившись в одну точку, периодически доставая телефон и снова убирая.
— Позвонишь им? — спросила Марина, убирая со стола.
— Не сегодня, — ответил он. — Мне нужно время подумать. Переварить это всё.
Ночью Павел не спал. Он лежал, уставившись в потолок, и воспроизводил в памяти сотни моментов из детства. Папа показывал, как держать молоток, чтобы не отбить палец. Мама укутывала в одеяло, когда он болел гриппом. Грибные походы, когда он еле-еле поспевал за ними по лесу. И с каждым воспоминанием росло и чувство предательства.
— Как же я ничего не понял? — шептал он в темноту. — Было же какое-то странное чувство… Чувство, будто я был не совсем на своём месте…
Воскресным утром телефон снова зазвонил. На дисплее высветилось: Мама. Павел смотрел на экран, и его сердце колотилось так быстро, что он почувствовал, как пульс ударяет в висках. В конце концов, он отклонил вызов.
— Они уже дома, — сказала Марина, выходя из душа. — Наверное, волнуются, что ты не отвечаешь.
— Пусть волнуются, — холодно ответил Павел. — Теперь пусть они почувствуют, каково это — быть в неведении.
Но внутри него уже тогда началась борьба. Часть его хотела позвонить, услышать объяснения, возможно, даже простить. Но гордость и обида не позволяли ему признать это даже самому себе.
«Неделя. Целую неделю я не брал трубку», — думал Павел, сидя в своём кабинете и уставившись на экран компьютера. Числа расплывались перед глазами — сконцентрироваться было невозможно. Мама звонила каждый день. Папа — через день. Марина пыталась объяснить, что они обеспокоены, но он просто не мог слышать их. Каждый раз, когда видел их номер на экране, внутри всё сжималось от злости и боли. А Марине пришлось лгать родителям мужа: «У него очень много работы сейчас. Да ещё и квартиру в порядок нужно привести. Вы не переживайте. У нас всё в порядке».
«Семь дней молчания», — повторил он про себя, прислушиваясь к собственному сердцебиению. «Семь дней они не знают, что я знаю. В каком-то смысле, теперь я им лгу своим молчанием».
В восемь утра субботы Павел услышал знакомый голос через трубку домофона. Голос мамы.
— Паша, это я. Открой, пожалуйста.
Марина выглянула из кухни, вопросительно посмотрев на мужа. Павел кивнул: всё равно придётся открыть.
Елена Александровна вошла с большим пакетом, из которого доносились ароматы выпечки. Как всегда. Блины, пироги — это была её традиция, её способ показать любовь. Но сегодня Павел не видел в этом любовь. Ему казалось, что это общепринятый жест для настоящих родителей, который мама просто копировала.
— Паша, что случилось? — сразу же спросила она, даже не здороваясь. — Почему ты не отвечаешь на звонки? Мы с отцом так волнуемся!
Она была в своём любимом вязаном кардигане, который сама связала пять лет назад. Волосы аккуратно уложены, но глаза покрасневшие — видно, что плохо спала.
— Присядь, мама, — сказал Павел, указывая на стул. — Нам нужно поговорить.
Его голос был холодным, официальным — таким он ни разу не разговаривал с родителями. Елена Александровна насторожилась и села.
— Я нашёл кое-что у вас дома, — начал Павел, доставая телефон из кармана. — В прошлую субботу, когда искал фотографии.
Мама посмотрела на фотографию бумаги в телефоне Павла, и её лицо покраснело. Сначала несколько секунд она не реагировала, а потом закрыла лицо руками.
— О Господи… — прошептала она. — Паша…
— Зачем? — голос Павла дрожал от сдерживаемых эмоций. — Зачем вы лгали мне всю жизнь? Тридцать лет! Я тридцать лет жил, не зная, кто я!
— Мы хотели защитить тебя… — начала Елена, но он её перебил.
— От чего?! От правды о моём происхождении? От знания о том, кто мои настоящие родители?
— Не говори так! — прошептала мама. — Мы твои настоящие родители! Мы тебя воспитали, любили…
— И врали! — крикнул Павел. — Каждый раз, когда я спрашивал, почему я не похож на вас, вы врали!
Марина вышла из кухни, но остановилась в дверном проёме, не желая вмешиваться.
— Ты не понимаешь, — Елена вытащила платок, вытирая слёзы. — Твоя биологическая мать… она пила. Сильно пила. Ей было плевать на тебя, когда ты был младенцем. Мы знали, что если ты начнёшь искать её…
— Да не о ней речь! — Павел встал, начиная ходить по кухне. — О честности речь! О доверии! Вы даже не дали мне шанса узнать правду!
— Паша, успокойся, — вмешалась Марина.
— Нет! — он обернулся к ней. — Ты представляешь, каково это? Смотреть на свои детские фотографии и понимать, что не знаешь людей, которые дали тебе жизнь? Задаваться вопросом, на кого я похож, какие у меня есть гены, какие болезни могут быть у меня и нашего ребёнка…
Елена Александровна плакала. Её руки дрожали, когда она пыталась что-то сказать.
— Мы просто… мы так боялись тебя потерять, — выдавила она сквозь слёзы. — Когда ты был подростком и начал задавать вопросы, мы думали: «А вдруг он нас не простит? Вдруг решит, что мы ему не родители?»
— И поэтому решили врать? — его голос звучал неестественно отстранённым. — Вместо того чтобы открыться мне, вы предпочли обманывать?
Павел сел напротив матери, глядя ей прямо в глаза.
— Ты знаешь, что самое обидное? Я всю жизнь думал, что у нас с вами особая связь. Что между нами нет секретов. А теперь я не знаю, чему ещё верить.
— Паша, милый… — Елена протянула руку, но он отстранился.
— Мне нужно время, — сказал он, отводя взгляд. — Мне нужно переварить это всё. Одному.
— Но…
— Пожалуйста, мама. Уйди.
Слова прозвучали резче, чем он планировал. Елена поднялась, не глядя на сына, и механически поправила пакет на столе — выпечка так и лежала нетронутой, тёплая и ароматная, но теперь это казалось насмешкой над традициями, которые вдруг стали такими хрупкими.
Елена Александровна немного посмотрела в пол, затем прошептала:
— Я люблю тебя, Паша. Мы оба любим. И всегда любили.
После её ухода в квартире повисла тяжёлая тишина. Марина подошла к Павлу, но он поднял руку, останавливая её.
— Я понимаю, что она хотела сказать, — сказал он тихо. — Но не сейчас… Мне нужно время…
Следующие недели пролетели как в тумане. Обида на родителей поглотила его полностью. Но даже сейчас он продолжал любить их, хоть и показывал совершенно иные чувства. Павел отклонял все звонки родителей. Он отменил воскресные обеды, которые были традицией в их семье уже много лет. Когда Марина напомнила ему о дне рождения Сергея Ивановича, он лишь покачал головой.
— Не могу, — коротко ответил он.
Марина начала регулярно навещать родителей мужа. Она возвращалась грустная, рассказывая, как Елена Александровна каждый день звонит ей, спрашивая, как Павел, как беременность, как его настроение.
— Они очень страдают, — говорила она однажды вечером, гладя свой уже большой живот. — Отец постоянно работает в саду, хотя сезон уже закончился. Просто ходит по заснеженному участку вперёд и назад. А мама… она готовит, как будто вы с отцом вот-вот придёте.
— Может быть им нужно немного чувства вины, — огрызнулся Павел, но тут же почувствовал свою неправоту.
Он нашёл частного детектива и поручил ему найти информацию о Светлане Николаевне Ивановой — своей биологической матери. Результаты пришли через неделю. Женщины не стало пять лет назад от остановки сердца. Причина — хронический алкоголизм.
В документах были и другие подробности. После того как она отказалась от Павла в роддоме, у неё родился ещё один ребёнок, но и его она оставила. Затем была лишена родительских прав. Последние годы жила в коммунальной квартире, злоупотребляла алкоголем.
Павел сидел дома, читая отчёт детектива. Фотографии женщины с живыми серыми глазами — такими же, как у него — смотрели на него со страниц. Но в этих глазах не было тепла, которое он помнил в глазах Елены Александровны. В них была пустота.
— Она даже не пыталась найти меня, — прошептал он. — Никогда.
Марина села рядом, прочитав отчёт через его плечо.
— Пожалуй, твои родители были правы, — тихо сказала она. — Эта женщина не смогла бы дать тебе ни любви, ни заботы.
На работе коллега Михаил по странному совпадению рассказывал за обедом о своём приёмном сыне. Как они с женой усыновили мальчика из детдома, как мучились с решением — говорить ли ему правду.
— Знаете, что самое сложное? — говорил Михаил, размешивая кофе. — Не сам факт усыновления. А как рассказать об этом ребёнку. Мы думали ждать до 18 лет, но психолог сказал, что лучше раньше. Но как? В каких словах?
Павел слушал, и что-то внутри него начало меняться. Он представил себя на месте родителей тридцать лет назад. Молодая пара, которая не может иметь детей. Они усыновляют младенца и любят его как родного. А потом этот ребёнок начинает задавать вопросы…
— А вы сказали ему? — спросил Павел.
— Да, когда ему было десять. Сначала он никак не отреагировал. А потом, через несколько месяцев, подошёл ко мне и сказал: «Спасибо, что выбрали меня». — Михаил улыбнулся. — Знаете, я тогда расплакался.
После этого разговора Павел стал меньше спать. Он не спал, ворочаясь в кровати, и воспоминания навязчиво всплывали сами собой. Мама в старых спортивных штанах, шёпотом объясняющая ему дроби в третьем часу ночи перед олимпиадой. Папа с обветренными руками, который полчаса держал его велосипед, пока он крутил педали, а потом незаметно отпустил, и Паша вдруг понял, что едет сам. И тот январский день, когда они всей семьёй катались на санках, и папа упал вместе с ним, и они оба валялись в снегу, смеясь до упаду.
И память подбрасывала новые детали. Как они гордились его успехами на работе. Как радовались, когда он познакомил их с Мариной. Как Елена Александровна плакала на их свадьбе, шепча: «Наконец-то у моего мальчика есть своя семья».
«Наш мальчик», — подумал Павел. — Всегда «наш мальчик».
За окном шёл снег. Декабрь подходил к концу. Скоро Новый год — праздник, который они всегда отмечали вместе, всей семьёй. В этом году впервые за тридцать лет проведут без него.
Павел смотрел на Марину — она сосредоточенно вязала пинетки, языком прижимая губу к зубам (эта привычка всегда забавляла его). Мама точно так же вязала для него когда-то, и спицы в её руках двигались с той же медитативной плавностью.
— Думаешь, он будет похож на них? — неожиданно спросил он. — На дедушку и бабушку?
Марина оторвалась от вязания, удивлённо посмотрев на мужа. Это был первый раз за месяц, когда он заговорил о родителях без злости в голосе.
— Внешность не главное, — осторожно ответила она. — Может быть он будет похож на них своей добротой и любовью…
— Да, — тихо согласился Павел. — Это точно…
Он представил своего будущего сына. Возможно, у него будут серые глаза, как у него самого. Или карие, как у Елены Александровны и Сергея Ивановича. И какая разница? Разве это важно?
Важным было другое. Кто будет учить этого мальчика держать молоток? Кто будет готовить ему блины по воскресеньям? Кто будет с ним рядом, когда будут проблемы?
И Павел вдруг понял, что ответы на все эти вопросы ему известны. Он сам, Марина, Елена Александровна и Сергей Иванович. Те самые люди, которые, несмотря ни на что, всегда будут его семьёй.
— Паша, нам нужно поехать к твоим родителям на Новый год, — сказала Марина 29 декабря, складывая подарки. — Я не могу больше смотреть, как вы все страдаете.
Павел сидел на диване, листая какую-то книгу, но не читая. За окном шёл снег, крупными хлопьями, как в детстве, когда он с папой лепил снеговика во дворе.
— Я не знаю Марин… — ответил он, не поднимая глаз. — Мне кажется, я не готов…
— Хм… А когда будешь готов? — В голосе Марины звучала усталость. — Через год? Пять лет? Когда наш сын родится и будет задавать вопросы о дедушке и бабушке?
Этот аргумент попал в цель. Павел закрыл книгу и посмотрел на жену. Её живот был уже огромный, до родов оставался месяц. Она была права. Павел и сам понимал, что вечно он не будет обижаться на своих родителей. И что он попросту оттягивает серьёзный разговор, и этим самым просто причиняет лишнюю боль родителям и самому себе.
— Что я им скажу? — спросил он тихо. — «Привет, извините, что игнорировал вас месяц»?
Павел посмотрел вниз и глубоко вздохнул.
— Понимаешь я был обижен поначалу. Но потом… потом я просто не знал, как с ними начать разговор. Они любили меня… любили по-настоящему. Я это знаю. А теперь не понимаю, что мне говорить.
— Скажешь правду. О своих чувствах, о боли, о том, что тебе нужно было время. — Марина села рядом с ним. — Они поймут. Они всегда понимали тебя.
Павел молчал долго. Потом встал и пошёл к шкафу.
— Хорошо, — сказал он. — Поедем.
— Вот и хорошо, — ответила Марина.
31 декабря они поехали к родителям около шести вечера. Павел сжимал в руках бутылку шампанского и букет цветов для мамы. Машина ехала по знакомым улицам, и с каждым поворотом его сердце билось всё быстрее и быстрее.
Они припарковались возле дома. Павел помнил, как в детстве считал ступеньки крыльца: раз, два, три… Сейчас он считал так же, но уже автоматически.
В дверь открыла мама. Она будто выглядела старше, чем помнил Павел. Волосы стали более седыми, под глазами — тёмные круги.
— Паша… — прошептала она.
— Привет, мама, — сказал он, протягивая цветы. — С наступающим.
Елена Александровна взяла букет дрожащими руками. За её спиной появился Сергей Иванович. Он был в своём любимом свитере, который носил только по праздникам, но выглядел усталым.
— Заходите, — сказал отец, отступая в сторону.
Дом пах мандаринами и выпечкой. Стол был накрыт, как обычно — с оливье, селёдкой под шубой, блинами. Всё, как всегда. Только атмосфера была напряжённой.
— Садитесь, — предложила мама, суетливо поправляя скатерть. — Я сейчас чай поставлю…
— Мама, сядь, — попросил Павел. — Нам нужно поговорить.
Они сели за стол. Павел смотрел на родителей и вдруг увидел их по-новому. Не как людей, которые обманывали его, а как пожилую пару, которая месяц не видела сына.
— Я знаю, что вы боялись, — начал он медленно. — Боялись, что я буду в ужасе, если узнаю правду. Что буду искать её… биологическую мать.
Елена Александровна вытащила платок, уже готовясь к слезам.
— Мы просто… — начала она, но Павел остановил её жестом.
— Дайте мне сказать, — попросил он. — Я нашёл её. Нанял детектива.
Родители переглянулись. Страх промелькнул в их глазах.
— Она умерла пять лет назад, — продолжил Павел. — От алкоголизма. Оставила ещё одного ребёнка, была лишена родительских прав. И я хочу найти его.
Сергей Иванович опустил голову. Елена закрыла лицо руками.
— Вы были правы, — сказал Павел тише. — Мне не нужно было её знать. Но я не об этом.
Он встал, не в силах сидеть на месте.
— Я злился из-за лжи. Из-за того, что вы не доверились мне, не дали мне шанс понять вас.
— Паша, милый, — начала мама, но он продолжил:
— Но потом я подумал о нашем сыне. — Павел положил руку на плечо Марины. — О том, как я буду воспитывать его. И понял, что наделаю кучу ошибок. Потому что быть родителем — это сложно.
В комнате было тихо, только тикали старые часы на стене — те самые, которые были здесь с детства Павла.
— Вы знаете, что я недавно понял? — спросил он, глядя на родителей. — Я похож на вас. Не внешне. По характеру. Мама, я такой же упрямый, как ты. И так же люблю готовить блины, как и ты. Папа, я работаю руками, как ты научил. И до сих пор помню то чему ты научил меня.
Слёзы, наконец, покатились по щекам Елены Александровны.
— И ещё я понял, — голос Павла дрожал, — что за тридцать лет вы ни разу не дали мне почувствовать себя приёмным. Ни разу. Пусть я сам и чувствовал себя не на своём месте. Но так ведь чувствуют себя все подростки.
Сергей Иванович встал и обнял сына. Просто обнял, не говоря ни слова. И Павел почувствовал, как рушится стена, которую он сам построил.
— Прости нас, — прошептал отец. — Мы думали, что поступаем правильно.
— Я знаю. И вы простите меня. — ответил Павел, обнимая его в ответ. — Я тоже совершу кучу ошибок с нашим сыном. Но главное — любить его, да?
Елена Александровна подошла к ним, и они обнялись втроём. Марина сидела за столом, вытирая слёзы со своих глаз.
— Знаете, — сказал Павел, когда они снова сели, — я подумал, что мог бы остаться в детдоме. Или попасть в семью, которая не смогла бы дать мне столько любви.
— Ты наш сын, — твёрдо сказала Елена. — Не бумаги и не гены дают семье тепло и любовь.
— Да, — улыбнулся Павел. — И ещё много лет любви впереди. Теперь и с внуком.
Разговор длился до полуночи. Они говорили обо всём: о том, как родители решили усыновить ребёнка, о годах бесплодия, о том, как мало знали о воспитании детей, когда принесли маленького Павла домой.
— Я была в ужасе, — смеялась Елена вспоминая. — Думала, что сломаю тебе что-нибудь, когда буду переодевать. Ты был такой крошечный!
— А я первое время не спал ночами, — добавил Сергей. — Проверял, дышишь ли ты. Папина паранойя, — подмигнул он Марине. — У тебя тоже будет.
Когда часы пробили полночь, они подняли бокалы.
— За семью, — сказал Павел. — За настоящую семью.
— За семью, — повторили все.
И в этот момент он понял: ничего не изменилось. Изменились только его представления о том, что делает людей семьёй. И теперь он знал точно — это не кровь, а любовь, забота и общие воспоминания.
За окном падал снег, и Павел вспомнил, как в детстве Дед Мороз всегда приходил в их дом именно в этот момент. Тогда он не знал, что это его дядя в костюме. И не знал, что он приёмный. Но знал одно: он любим. И любит в ответ.
Через месяц родился сын. Серые глаза, как у Павла. Но нос и подбородок — точь-в-точь как у Сергея Ивановича. Странно. Будто они стали близки и на кровном уровне.
— Как назовём? — спросила уставшая Марина, после родов.
— Сергей, — без раздумий ответил Павел. — В честь деда.
— Отличный выбор, — улыбнулась она. — Твой папа будет рад.
И Павел знал, что будет. Потому что внуки — это продолжение семьи. Той самой семьи, которую делает семьёй не кровь, а любовь.
В феврале Павел закончил восстанавливать семейные альбомы. Он вклеил фотографию, где его, очень маленького, держит на руках Елена Александровна.
— Отличное фото. — сказала Марина, увидев новый альбом.
— Я очень рад тому, что именно она моя мама, — ответил он.
В углу детской стояла деревянная кроватка — Сергей Иванович смастерил её сам, выпиливая каждую деталь в гараже. Над кроваткой на чуть кривом гвозде висела фотография: папа держит на руках маленького Павла, а рядом с ними мама.
— Знаешь, — сказал Павел, глядя на спящего сына, — я думаю, расскажу ему правду, когда подрастёт. Не буду ждать тридцать лет.
— Хорошее решение, — согласилась Марина. — И как расскажешь?
— Как сказку. О том, как дедушка и бабушка очень хотели детей. И как им подарили самого прекрасного малыша в мире. И как они его любили каждый день, каждую минуту. И будут любить всегда.
— Красивая сказка, — улыбнулась Марина.
— Да, — кивнул Павел. — И правдивая.
За окном приближалась весна. А в их доме продолжалась история семьи — той самой, которая строится на заботе о друг друге и готовности прощать ошибки. Потому что семья — это не всегда те, кто дал тебе жизнь. А те, кто научил тебя жить.
