Сева всегда чувствовал себя немного чужим среди своей разросшейся родни.
Нет, его не отталкивали открыто, просто держали на некотором расстоянии, как вазу из дорогого фарфора, на которую только смотрят, но близко не подходят.
Мама, Галина, поддерживала эту дистанцию, а скорее, выстраивала ее сама, как неприступную крепость. Ее многочисленные братья и сестры, двоюродные и троюродные, периодически активизировались, забрасывая телефонными звонками с приглашениями в гости.
— Галя, когда же ты выберешься? Совсем нас забыла! Дети выросли, внуки пошли, а ты все в городе прозябаешь! — кричал в трубку чей-то голос, чаще всего тетушки Зинаиды, главной зачинщицы семейных посиделок.
Галина же неизменно находила причину для отказа.
— Ой, Зина, некогда, некогда! Работа, огород, Сева требует внимания. Не до поездок мне сейчас.
И Сева, наблюдая за этим светским этикетом, как аккуратно отказать родственникам, чувствовал себя одновременно и причиной, и поводом для маминого “нелюдимства”, как окрестили его родственники за спиной.
— А… ты не передумаешь? Может, все-таки съездим? — спрашивал он, будучи еще подростком, — Правда, что тебе стоит? Им же обидно. Или это из-за меня? Я что-то не то говорю при них?
— Что мне стоит? — беззлобно передразнила она, — Мне эти поездки стоят нервов, Сева. Не понимаю я их, и они меня не понимают. Не сходимся мы. Нет контакта. Нечего нам там делать. Там — сплетни, зависть и бесконечные разговоры о деньгах. Мне это не нужно.
Сева, хоть и не до конца понимал мамины слова, чувствовал в них какую-то горькую правду. Он видел, как после каждого такого звонка мама становилась тише, как будто ее жизненная энергия утекала в никуда.
Мама не отметила даже свое 50-летие.
Сердечный приступ — и все.
Севе было двадцать три, он только начинал осваиваться в этой неведомой взрослой жизни, окончил институт, делал первые неуверенные шаги в карьере… И остался один на один с опустевшей квартирой и свалившейся на плечи ответственностью.
Тетушка Зинаида, та самая, главная зазывала, на похоронах рыдала громче всех, причитая, словно потеряла родную дочь. Дядя Борис хлопал Севу по спине, приговаривая: “Держись, парень! Будь мужиком! Она бы этого хотела”. Слова сочувствия, обещания помощи, дежурные фразы, произносимые с таким видом, будто они несли на себе всю тяжесть мира. Сева принимал их как должное, понимая, что это всего лишь ритуал.
Когда схлынула волна соболезнований и все разъехались по домам, наступила тишина. Сева, огорошенный этой тишиной, чувствовал себя еще более несчастным. И тут снова появились родственники. Теперь уже с новыми призывами.
— Сева, что ты сидишь один в этом городе, в пустой квартире? — щебетала в трубку двоюродная сестра Лена, дочь тетушки Зинаиды, — Приезжай к нам на выходные! Шашлыки, банька, рыбалка! Развеешься, отдохнешь. Поговорим по душам. Выпьем.
Сева колебался. Может, и правда стоит съездить? В конце концов, это же его семья. Он же не должен совсем отрываться от корней, как говорила мама?
— Ок, — сказал он Лене, — Я приеду. На следующих выходных.
Лена радостно завизжала в трубку, поздравляя, будто он выиграл в лотерею.
— Супер! Приезжай и привози хорошее настроение!
Добраться до деревни, где жила Лена с мужем, оказалось настоящим квестом не для новичков.
Сначала четыре часа на электричке, потом тряска в старом, пропахшем соляркой автобусе, а в завершение — два километра пешком по размытой дождями проселочной дороге.
Сева прибыл к дому Лены и ее мужа Кости уставший, грязный и с нарастающим чувством раздражения.
Дом выглядел… как обычный деревенский дом, только немного неухоженный. Покосившийся забор, заросший травой двор, куча дров, сваленная у стены. Ничего особенного.
Лена, увидев его, выбежала из дома с радостными криками.
— Сева! Дорогой! Наконец-то ты приехал! Проходи, проходи!
В доме пахло щами, деревом и чем-то странным… как в старом чулане. Костя, здоровенный мужик с красным лицом, буркнул что-то невнятное в качестве приветствия.
— Устраивайся, Сева, — говорила Лена, суетливо бегая вокруг, — Сейчас будем ужинать. Наверное, ты проголодался с дороги.
Ужин был обильным, но непонятным. Щи, соленые огурцы, сало, хлеб, квашеная капуста — все это стояло на столе вперемешку, будто продукты просто вывалили из холодильника. Сева, выросший в порядке, чувствовал себя немного неловко.
— А где я буду спать? — спросил он после ужина, когда Лена начала убирать со стола.
Лена пожала плечами.
— Ну, где-нибудь найдется место. На диване в зале, наверное. Он, правда, рассыпается, но ничего, переночуешь.
Диван оказался рассыпающимся, продавленным до самого пола и скрипящим при каждом движении. Но это было не самое страшное. Самым страшным было отсутствие постельного.
— А… простынь-наволочки… одеяло? — осторожно спросил Сева, боясь услышать ответ.
Лена удивленно посмотрела на него.
— А, постельное… Ты что, не взял свое?
Сева опешил.
— В смысле, свое?
— Ну да, — ответила Лена, — Мы же не гостиница. У нас тут все свои. Кто приезжает, тот и берет свое. А то у нас на всех не напасешься…
Сева почувствовал, как захотелось домой. Очень сильно. Неужели он должен был телепатически догадаться, что в гостях у сестры ему не предоставят даже элементарных удобств? Он же не в поход приехал!
— Лен, ты могла бы хоть предупредить, — сказал он, вздохнув, — Я же не экстрасенс. Откуда я мог знать?
— Ой, да ладно тебе, — ответила Лена, — Что ты как маленький? Ничего страшного не случится, если ты поспишь просто на диване. Что-нибудь найдем. Вон, старое одеяло в кладовке валяется. Застелишь им диван и спи себе спокойно.
Одеяло, извлеченное из кладовки, оказалось пыльным, с торчащими клочками ваты. Сева с трудом заставил себя заснуть на этом кошмаре.
Утром его ждал новый сюрприз. В ванной комнате, а точнее, в деревенской уборной, не оказалось бумаги.
— Пардон, но это как понимать… — спросил он Лену, показывая на пустой держатель.
— А это… — Лена замялась, — Ну, мы тут экономим. Мы используем газетки. Вон, стопка лежит. Бери, не стесняйся. Бумагу бы ты свою привез…
Сева почувствовал, что его терпение на исходе. Газеты? Серьезно? Он не мог поверить, что это происходит на самом деле. Неужели он должен был догадаться, что ему придется везти с собой еще и рулон бумаги, как в экспедицию в дикие джунгли?
— Я что, в каменный век приехал? Неужели нельзя купить рулон хотя бы для гостей?
— Ой, не ворчи. Подумаешь, какая разница…
Сева молча позавтракал кашей, сваренной на воде, и запил ее невкусным молоком. После завтрака Костя с видом хозяина жизни предложил ему “помочь по хозяйству”. Помощь заключалась в прополке грядок и прочих прелестях сельской жизни.
Вечером, когда он, уставший, вернулся домой, его ждал еще один неприятный сюрприз. Лена с видом всезнающей хозяйки заявила, что завтра они идут на рыбалку.
— Рыбалка? — удивился Сева, чувствуя, как его надежда на тихий вечер тает, как дым, — Я не умею рыбачить. Я никогда в жизни не держал в руках удочку. Я думал, про рыбалку ты это образно.
— Научишься, — безапелляционно заявила Лена, — Что там уметь? Закинул удочку и жди. Зато потом ухи наварим! Свежая рыбка — это же объедение! Не идти нельзя. Мы всегда ходим все вместе.
Рыбалка оказалась для него еще хуже, чем грядки. Сева, не умевший обращаться с удочкой, постоянно запутывал леску, цеплялся крючком за кусты и ронял наживку в воду. Костя, разъяренный его неуклюжестью и отсутствием навыков рыбака, постоянно ворчал и давал советы, которые только усугубляли ситуацию. В итоге за весь день Сева не поймал ни одной рыбки. Зато он наловил кучу комаров и несколько раз чуть не утонул, поскользнувшись на скользком берегу. А плавать-то он не умел.
К концу недели Сева был морально и физически измотан.
Он плохо спал, ел невкусную еду, работал как крепостной, и постоянно чувствовал себя неловко из-за отсутствия элементарных удобств. А еще он начинал подозревать, что и нормальная еда, и бумага, и простыни с пододеяльниками у них есть. Просто не для него. Он уже ловил Лену на том, как она ела вкусный покупной сыр, а не тот, что подсовывали ему за завтраком. А затем он и вовсе в этом удостоверился, когда заметил, как Костя прячет хорошую бумагу на деревянном выступе.
Он понял, почему его мама так не любила ездить в гости к родственникам.
В пятницу вечером, после особенно тяжелого дня, когда он еле волочил ноги после работы в огороде, Сева решился.
— Лен, Кость, — сказал он, — Я завтра уезжаю.
— Как уезжаешь? — спросила Лена, — Ты же только приехал! Мы так хорошо проводим время! Шашлыки жарили, на рыбалку ходили, баню топили… Что тебе не нравится?
— Да, хорошо, — кисло ответил Сева, стараясь не повышать голос, — Только я, наверное, не привык к такой хорошей жизни. Мне город ближе, комфортнее. Извините, но я уезжаю.
Он не стал вдаваться в подробности. Просто собрал свои немногочисленные вещи, сухо попрощался с родственниками и утром, не дожидаясь завтрака, покинул их гостеприимный дом, чувствуя себя беглецом.
Вернувшись в свою квартиру, Сева почувствовал огромное облегчение.
Он принял горячий душ, забрался в чистую кровать и уснул, проспав почти сутки. Он решил, что больше никогда в жизни не поедет в гости к родственникам.
Но вот родственники считали иначе. Через пару недель Лене пришла в голову гениальная, как ей казалось, идея. Она снова позвонила Севе.
— Сева, дорогой! — защебетала она в трубку, как ни в чем не бывало, — Нам тут крышу перестилать надо. Ты же знаешь, какие сейчас цены на стройматериалы! Это у нас очень медленно идет… И жить-то где-то надо! Может, ты нас пустишь пожить в ту квартиру, которую сдаешь? Ну, пока крышу не сделаем. Недели на две, не больше.
Квартира, о которой говорила Лена, досталась Севе в наследство от дяди Ромы, очень хорошего, но, к сожалению, очень одинокого маминого друга. Галина сразу оформила ее на сына, чтобы у него, еще маленького, была хоть какая-то финансовая подушка безопасности.
Она сдавала эту квартиру много лет, а деньги шли на оплату коммунальных услуг, небольшую прибавку к ее скромной зарплате и на сына, конечно. Квартиранты были проверенные, тихие, и Сева с ними даже не общался, поручив все вопросы агентству недвижимости.
Сева ничего не понял.
— Лен, ты же не всерьез? — спросил он, — У меня там квартиранты. Куда их? Платят они исправно, за месяц вперед, с квартирой все хорошо, да и просто не по-человечески это, взять и заставить их съехать!
— А родне не помогать — это по-человечески?
Сева наконец понял, к чему были все эти приглашения в гости, все эти шашлыки и баньки. Они просто хотели воспользоваться его квартирой.
— Извини. Нет, Лен, — твердо ответил он, — Не получится. Квартира сдана. Там живут люди. И вообще, я занят. У меня работа, свои дела. Я не могу вас принять.
С этого момента началась настоящая охота на него.
Родственники, объединившись в единую команду, начали названивать Севе, упрекая его в жадности, замкнутости и бесчувственности. В том, что они вот все для него, а он для них – ничего. Сева молча слушал эти упреки, чувствуя, что желания общаться с родственниками все меньше и меньше. Какую помощь они ему оказывали? Когда они желали ему добра? Все, чего они хотели, — это получить выгоду.
Он перестал отвечать на звонки. Заблокировал номера родственников в телефоне, чтобы больше не слышать их визгливые голоса. Игнорировал их сообщения в социальных сетях, в которых они писали ему проклятия и оскорбления.
Они, однако, не сдавались. Они перешли к более активным действиям. Они приходили к нему на работу, устраивали скандалы под дверью его квартиры, писали гневные письма, угрожали подать на него в суд за то, что он “оставил их в беде”.
Соседи по подъезду, наблюдая за этой картиной, стали косо смотреть на Севу.
— Все-таки какой же он неприятный тип, этот Сева, — делились они сплетнями, — Родных людей на улицу выгоняет! Жадный, наверное, до ужаса. Квартиру сдает, а родственникам помочь не хочет! Совсем совесть потерял! Еще и необщительный, слова из него не вытянешь. Совсем как его мама была.
Но Сева не огорчался из-за этого.
Да, его считали нелюдимым и жадным. И он больше не собирался никому ничего доказывать.
