После госпиталя Николая демобилизовали, и теперь он, купив своей Наталье яркий платок в подарок, где пешком, где на телеге, где порожним вагоном, спешил домой. Представлял, как бросится ему навстречу жена, и улыбался своим мыслям. Для него война закончилась.
Перед тем, как показаться в родной деревне, Николай зашел к старому знакомому – горбуну, что жил с матерью-старушкой на выселках. Долго стучался солдат, потом крикнул: «Эй! Вениамин, открывай, что ли: я это, Николай…».
Скрипнула дверь и в проёме показался подслеповатый глаз.
— Коля! – воскликнул горбун. Дверь распахнулась, и солдата едва не сбил с ног прогорклый запах тряпья и гнили. Николай едва заметно поморщился:
— Давай, что ли, тут поговорим. Веня, я хотел про жену мою, Наталью, расспросить. Не сошлась ли с кем, пока меня не было?
Горбун сразу помрачнел:
— Не сошлась. Однако, Коля, не ходи в деревню, Христом Богом прошу!
Николай насторожился:
— Отчего, Веня?
Горбун, словно не расслышав вопроса, просипел:
— Тебя, Коля, сам Господь мне послал. Матушка моя преставилась третьего дня. Схоронить надо. Пособишь?
Они привезли тело старухи, завёрнутое в рогожу, на сельское кладбище, и вдвоём взялись за работу. Когда, наконец, покойница была предана земле, Николай взмолился:
— Не щади меня, Веня, сказывай правду, какая есть. Жива хоть моя Наталья? На кладбище столько свежих могил…
Горбун неуверенно пожал плечами, и стараясь не смотреть Николаю в глаза, начал рассказ:
— Люди всякое болтают. Через несколько месяцев, как ты ушел, в наших краях объявился дезертир из бывших вольнонаёмных, Кузьмой, кажись, звали.
— Ну, ну, говори быстрее, чёрт тебя подери совсем! – Николай, затянувшись цигаркой, обжёг себе пальцы, но не почувствовал боли.
— Так он в сумерках к Наталье постучал. Та увидала шинель, обрадовалась думала, ты: «Коля!» – а тот её внутрь толкнул, да дверь за собой на засов! Кричала она, звала на помощь. Потом разом всё стихло.
Потрясённый Николай схватил горбуна за плечи. Посмотрел в его больные, выцветшие глаза и сдавленно переспросил:
— Просила о помощи? Кто-то помог ей? Все ведь слышали…
Веня беспомощно обмяк в его руках, часто заморгал. Николай ещё разок тряхнул его и, как тряпку, бросил на свежий холм.
— Пока соседи подоспели, никого уже не было, – оправдывался горбун. – Дезертира-то после словили, сознался в убийстве, да той же ночью удавился в остроге, сволочь. А после вернулась Наталья, да пошла мстить: те, кто видели её, почти все тут, на кладбище лежат. Не ходи туда, Коля!
Но солдата уж и след простыл.
Его деревня мало изменилась с тех пор, как он ушел на войну. Со всех ног бежал он к своему дому, припал к окну и увидел жену.
— Наташа! – со всех сил закричал он, барабаня по стеклу. – Наташа, я вернулся!
Она выбежала на крик, и всё было так, как ему мечталось, и даже ещё лучше: он впервые за долгое время был совершенно счастлив.
— Милый, милый, милый мой! Дорогой, мой, любимый, наконец-то! – без конца повторяла Наталья, целуя его жёсткие впалые щеки и глаза, которые никак не могли на неё насмотреться.
Они уже спали в объятиях друг друга, когда снаружи раздались шум и брань. Мрак за окном порыжел от факелов.
— Что это? – Николай привстал с подушек.
— Я не рассказала тебе… я…
— Николай! Выходи! Мы сейчас запалим дом! – крикнул кто-то. Николай посмотрел в окно, и узнал старшего сына священника, Власа.
— Не ходи к ним! – всхлипнула Наталья.
— Почему? Чего они от нас хотят?
— Я не знаю! Клянусь, не знаю! Останься со мной, мне страшно! – прижимаясь к нему, она вся дрожала.
Он поцеловал её и мягко отстранил:
— Я скоро.
Взял обрез из тайника и вышел с ним на крыльцо. Окинув взглядом собравшихся, спокойно произнёс:
— Люди добрые! Идите-ка домой подобру-поздорову.
— Николай, ты не ведаешь, что творишь! – крикнул Влас. – Наталья твоя давно мертва. Убийца утопил тело, но не успел показать, где. Та, что рядом с тобой, не человек! Отойди, солдат! – он бросил факел, но не докинул.
Николай выстрелил поверх голов. Деревенские бросились врассыпную. Он вернулся в избу, провёл рукой по щеке жены.
— За что они меня так ненавидят? – прошептала она.
— Расскажи мне всё, – попросил Николай.
И она рассказала, как вломился к ней страшный человек, как звала она на помощь соседей, как отчаянно царапала лицо насильника, как он оглушил её, а очнулась она уже одна на болоте. Хотела Наталья утопиться, смыть позор, но лишь мысль о мщении удержала её, и ещё о нём, о Коленьке. Но когда она вернулась, соседи стали её сторониться.
Перед ней закрывались двери и даже ставни. На неё спускали собак, кропили святой водой. «Мракобесы!» – прошептал Николай и сжал кулаки.
Утром, пока жена спала, он быстро оделся и направился к церкви, где в пристройке жил священник с семьёй. Он хотел проучить ночных гостей, и решил начать с поповского сынка, Власа. Но, распахнув дверь, остановился, как вкопанный, увидев, что парня обмывают и облачают в саван под монотонное бормотание дьячка. Влас казался совсем мальчишкой. Плакальщицы, поджав губы, одновременно воззрились на Николая, во взглядах был укор и неприязнь. Он молча вышел, прикрыв за собою дверь.
В храме было безлюдно. Со стен на Николая глядели святые мученики и страстотерпцы, и стало ему оттого нехорошо. Хотел помолиться, да не смог. У оградки сидел юродивый Яшка. Проходя мимо, Николай бросил ему копейку и почувствовал, как тот вцепился в шинель. «Посмотри на свою жену чрез стёклышко», – гнусаво пропел юродивый, поплевав на обычный бутылочный осколок и вручив его солдату. Николай, думая о своём, положил стекло в карман, да забыл.
Жены дома не было. Погода портилась: небо почернело, поднялся ветер. Он нашел её сидящей на земле, недалеко от болота. Хотел было обнять, но она отстранилась, насупилась:
— Почто ты, мил друг Николай, в церковь ходил? Ты что? С этими заодно?! Предал ты свою Натальюшку! – голос вроде бы жены, да всё одно, словно другая перед ним. Николай от волнения сжал в кармане осколок и порезался. Боль отрезвила его. Он вытащил стёклышко и глянул сквозь него на жену. Вместо цветущей Натальи он увидел труп, с которого местами уже слезла кожа.
— Не бросай меня, Коля! – услышал он совсем рядом.
Николая нашли крестьянские дети, собирающие клюкву на болоте. Он месяц лежал в забытьи. Добрые люди привели ему учёного чернеца и тот открыл, что необходимо найти и похоронить тело Натальи по-христиански, иначе обоим не найти покоя.
Каждый день Николай шарил багром по болоту: долгие три года. Сгорбился и поседел, лицо обветрилось и почернело. На третий год силы совсем оставили его, но он всё равно искал. Уж и ноги подводили, и зрение. К вечеру невыносимо начинали болеть раны. Рухнул он как-то на болотную кочку и прошептал: «Где ты, Натальюшка ? Дай хоть знак какой, нет больше сил искать впустую». Глядь, а чуть поодаль стоит его Наташа. Он к ней, она от него. И привела она его на старую гать и указала пальцем место, где было тело.
Похоронил он жену, как положено. Священника к тому времени уже расстреляла новая власть, так что молитву Николаю пришлось читать самому.
— Эй, старик! Чего это ты там губами шлёпаешь? Никак молишься?
Николай повернулся и увидел молодого красноармейца.
— Молюсь. И за тебя могу.
— А что, отец, есть Бог? Так проси, чтобы защитил тебя! – крикнул парень, снимая с плеча винтовку.
Старик перекрестился и спокойно посмотрел ему в глаза. Грохнул выстрел.
— Не защитил! Ишь ты, глаз вытек! – присвистнул боец, и было ему невдомёк, насколько слеп он сам: прямо перед ним стояли двое. Солдат в парадном кителе с Георгиевским крестом и красивая женщина в белом платье. Взявшись за руки, они пошли навстречу восходящему солнцу, незамеченные никем, разве что Яшка, всё ещё живший при осиротевшем храме, смотрел на них сквозь бутылочное стёклышко и махал вслед грязным носовым платком.
