Ты вообще соображаешь, что делаешь?! – мать стояла в дверях кухни, руки на бёдрах, взгляд — ледяной.
Мама, но ты же сама сказала дать Кате фломастеры… – Оля прижала к груди полотенце, мокрое, в разводах чистящего средства.
А мозги у тебя есть? Или ты думаешь, я всегда должна всё контролировать?!
Катя захлопнула дверь своей комнаты так, что посыпалась штукатурка. Где-то наверху в шкафу жалобно звякнули стаканы. Оля вздрогнула, но мать даже не моргнула.
Она снова всё испортила. Ты видела, что она сделала с обоями? Эти цветочки… – она едва не сплюнула. – Скажи, ты вообще можешь справиться с дочерью?
Оля хотела что-то сказать, но слова застряли. Горло будто затянуло тугим узлом.
Ну?! – мать шагнула ближе. – Молчишь? Вот и молчи. Тебя на всё хватило: и замуж выйти за первого встречного, и привести эту девчонку в мой дом, а вот ответственности взять – нет!
И опять… Опять эта песня. Сколько можно? Оля смотрела в белый кухонный стол, в эту дурацкую облезлую скатерть в ромашках, и чувствовала, как тёплое, почти горячее скользит по пальцам. Полотенце намокло насквозь.
Мама… – тихо, едва слышно.
Что «мама»? Что? – мать сорвалась на крик. – Ты только это и умеешь! Прятаться за мной! А Катя… Катя уже совсем отбилась от рук! Ты думаешь, я не вижу, как она тебя не уважает?
Оля не выдержала. Резко отбросила полотенце в раковину, брызги полетели на стены.
Хватит!
Мать замерла. Её глаза сузились, губы сжались в тонкую полоску.
Что ты сказала?
Я сказала: хватит. – Оля отступила на шаг, но спиной наткнулась на угол холодильника. – Ты всё время говоришь, что я ни на что не гожусь. Но, может, дело не только во мне?
Ты… – Мать почти зашипела. – Ты смеешь меня обвинять?
Я не обвиняю. Я… Я просто устала.
И тишина. Даже старый холодильник затих, будто боялся нарушить это зыбкое равновесие.
Ну что ж… – Мать кивнула,резко, словно поставила точку в разговоре. – Тогда решай свои проблемы сама.
И она вышла. Просто развернулась и ушла, оставив Олю стоять посреди кухни, с мокрыми руками, с комом в горле и звоном в ушах.
Катя сидела на подоконнике, колени поджаты, лицо уткнуто в старую плюшевую панду. Она не плакала. Уже давно.
Катюша…
Уйди.
Оля села рядом. Подоконник был узкий, врезался в бёдра, но ей было всё равно.
Я знаю, что тебе тяжело.
Ничего ты не знаешь.
Оля потянулась к дочери, но Катя отстранилась, панда упала на пол.
Ты даже не пыталась меня защитить. Ты всегда так.
Катя…
Нет! Ты всё время молчишь!Соглашаешься! Будто тебя нет!
Каждое слово било. Метко, точно. Оля сглотнула, провела рукой по волосам дочери, но та снова отодвинулась.
Зачем мы сюда приехали? Лучше бы остались у папы.
Оля закрыла глаза. На мгновение. Чтоб не разрыдаться.
Ты же знаешь, что так было нужно.
Кому? Мне – точно нет.
Тяжёлое молчание. Катя смотрела в окно. На улице моросил дождь, тяжёлые капли стекали по стеклу, оставляя кривые дорожки.
Ты права, – наконец выдохнула Оля. – Я правда боюсь её. И сама не знаю, почему.
Катя не ответила.
Вечером в доме было тихо. Мать ушла к соседке — «подышать свежим воздухом», как она это называла. Катя закрылась у себя. Оля сидела на кухне, обхватив кружку с уже остывшим чаем, и смотрела в окно.
Ей нужно было что-то решить. Найти выход. Из этого дома. Из этих отношений. Из себя самой.
Впереди было много страхов, много разговоров, много боли. Но она знала: первый шаг сделан.
Она сказала «хватит».
И теперь оставалось только идти дальше.
Оля не спала. Уже третий час она просто лежала, глядя в потолок, где тускло мерцала неоновая тень от рекламного щита за окном. Красные буквы жгли глаза, но она даже не пыталась закрыться.
В соседней комнате шуршала Катя. Раз в несколько минут раздавался глухой стук — то ли шкаф, то ли тумбочка. Оля хотела встать, подойти, но внутри будто что-то заклинило. Она знала: если зайдёт — разговор неизбежен. А сил не было.
«Ты должна… Ты же мать…» — этот голос внутри, дребезжащий, противный, всё повторял и повторял.
И тут дверь распахнулась. Катя стояла на пороге — в пижаме, лохматая, глаза блестели в полумраке.
Мам, ты спишь?
Нет.
Катя подошла, села на край кровати. Молча. Её колени дрожали.
Ты злишься на меня?
Почему?
Ну… За обои. И за то, что я тогда…
Оля выдохнула. Медленно, стараясь не спугнуть эту хрупкую тишину.
Катя, я не злюсь. Я… Просто растерялась.
А бабушка злилась.
Она всегда злится.
Катя посмотрела на неё — пристально, с какой-то взрослой серьёзностью.
Почему мы не можем уйти?
Оля сжала угол одеяла.
Куда?
Куда угодно. К тёте Тане. На съёмную квартиру. Я могу подработать, ты знаешь…
Кать, ты подросток. Это не твоё дело.
А чьё тогда? Бабушки?
Оля не знала, что ответить. Катя была права. Она это знала.
Ты ведь сама не хочешь.
Не хочу чего?
Уходить.
Оля прижала руки к лицу. Хотелось закричать, выплеснуть эту боль, этот ком, который душил. Но вместо этого она прошептала:
Я боюсь.
Катя положила ладонь ей на плечо.
Я тоже боюсь. Но мне кажется, если мы не уйдём… Мы так и останемся.
На следующий день за завтраком было тихо. Мать листала газету, Оля машинально мешала ложкой кашу. Катя ковырялась в овсянке, сдвинув брови.
Что это у тебя за вид? — мать бросила на Катю тяжёлый взгляд.
Какой есть, – буркнула та.
Вот опять… Оля, ты это слышишь?
Оля кивнула.
Слышу.
Мать отложила газету.
И что? Ты не собираешься ничего с этим делать?
Нет.
Тишина.
Катя приподняла брови. Мать недоумённо замерла.
Что значит — нет?
То и значит. Катя выразила своё мнение.
Мать поставила чашку на стол так, что чай плеснул через край.
Ты в своём уме? Ты позволишь ей так с тобой разговаривать?!
Оля подняла голову. В первый раз за долгое время. Смотрела прямо, не отводя взгляда.
Мама, хватит.
Мать раскрыла рот, но слов не нашлось.
Мы решили. Мы уедем.
Катя ахнула, ложка упала в тарелку.
Что ты несёшь? Куда ты уедешь?!
В другое место. Может, к Тане,может, снимем что-то. Но так больше нельзя.
Ты не справишься! – голос матери дрогнул. – Ты даже с дочерью своей не можешь справиться!
А ты справляешься?
Теперь тишина стала совсем другой. Тяжёлой, давящей.
Мы собираем вещи. Завтра нас здесь не будет.
Мать вскочила.
Ты не можешь! Это мой дом!
Да. Это твой дом. А у нас будет свой.
И Оля встала. Медленно, будто проверяя, способна ли она вообще двигаться. Но ноги держали.
Катя подорвалась следом.
Мать осталась одна на кухне, её лицо исказилось. Но Оля не оглянулась.
В комнате Катя металась между полками, сгребала вещи в старый туристический рюкзак.
Мама, мы правда уедем?
Да.
Но… А бабушка?
Бабушка справится.
Катя остановилась.
Ты молодец.
Оля прикрыла глаза, чтобы не расплакаться.
Спасибо, доченька.
Вечером Оля села на кровать. Рядом лежали два рюкзака, пара пакетов с вещами. Остальное — книги, посуда, старые детские игрушки — всё оставалось здесь. В этом доме.
Она чувствовала, как внутри тихо шевелится что-то новое. Не страх, не вина — что-то другое.
Она знала: они уйдут.
И они справятся.
Утро было серым, липким, как недосохшая краска. Катя сидела у окна, нервно дёргала молнию на рюкзаке — туда-сюда, туда-сюда. Оля смотрела на дочь и чувствовала, как в груди разливается странная смесь страха и решимости.
В коридоре скрипнули половицы. Мать.
Вы правда собрались?
Она стояла в дверном проёме, худая, в старом халате с цветочками, которые давно потеряли цвет. В одной руке — кружка с чаем, другая вцепилась в косяк.
Да, – Оля не смотрела на неё.
И куда вы пойдёте?
К Тане.
Мать хмыкнула.
Долго ли она вас выдержит?
Катя резко повернулась.
Бабушка, хватит!
Что — хватит? Я правду говорю.Сколько раз ты уже сбегала, Оля? Два? Три? И каждый раз возвращалась. Ты не умеешь быть самостоятельной.
Оля сглотнула.
На этот раз я не вернусь.
Ах, вот как…
Мать сделала глоток чая, но руки дрогнули. На пол упали капли — тёмные, липкие.
Катя, иди вынеси мусор, – вдруг сказала Оля.
Но, мам…
Пожалуйста.
Катя нахмурилась, но взяла пакет у двери и вышла, хлопнув дверью.
Когда за ней захлопнулась дверь, Оля медленно повернулась к матери.
Мама, я знаю, что ты меня не веришь.
Потому что я тебя знаю. Ты всегда…
Нет, – Оля перебила её, сама удивившись собственной смелости. – Ты не знаешь меня. Ты знаешь ту девочку, которая боялась сказать что-то не так. Но я больше не она.
Мать сжала губы, её лицо побелело.
Ты неблагодарная. Я всё для тебя делала.
Ты делала это для себя. Чтобы я всегда была рядом, чтобы я никогда не ушла.
Мать застыла.
Я видела твои глаза, когда я возвращалась. Ты всегда была довольна. Потому что знала: я снова потерпела неудачу.
Это неправда…
Правда. И ты знаешь это.
Мать медленно опустилась на табурет.
Ты не справишься, Оля… – голос её стал тихим, почти жалобным. – Ты сломаешься.
Возможно. Но я хотя бы попробую.
Мать прижала ладонь ко лбу, пальцы дрожали.
Ты бросаешь меня…
Я ухожу. Это не одно и то же.
Катя вернулась через пятнадцать минут. Оля успела собрать последние вещи, застегнуть рюкзак. Мать всё так же сидела на табурете, смотрела в одну точку.
Мы готовы?
Оля кивнула.
Да.
Катя подошла к бабушке.
Мы позвоним.
Мать не ответила.
Оля взяла дочь за руку, и они пошли к двери.
Оля…
Она обернулась.
Да?
Если что… Можешь вернуться.
Тонкий, хрупкий голос.
Оля кивнула.
Спасибо.
И закрыла за собой дверь.
Улица встретила их прохладой и шумом. Машины, трамвай, чьи-то голоса. Всё казалось ярче, громче, чем обычно.
Катя глубоко вдохнула.
Мы правда это сделали?
Да.
И что теперь?
Оля посмотрела на дом. Окна их квартиры были пусты, занавески закрыты. Мать осталась одна.
Теперь — жить.
Катя улыбнулась.
Ну, тогда вперёд!
И они пошли. Вниз по улице, в сторону автобусной остановки. Рюкзаки тянули плечи, но шаг был лёгким.
В автобусе было тесно, душно. Катя прильнула к окну, смотрела, как мимо проносятся серые дома, аптеки, ларьки с пестрыми вывесками.
Мама… А тётя Таня точно не против?
Мы созванивались. Она сказала,что всё будет хорошо.
Ты ей рассказала всё?
Оля замялась.
Не всё. Но она поймёт.
Катя кивнула, снова уставилась в окно.
Оля смотрела на её профиль — острый, серьёзный, слишком взрослый для её тринадцати лет.
«Я не должна была позволять… Так долго… Но теперь мы выбрались.»
Автобус остановился. Катя подтолкнула её локтем.
Пойдём.
И они вышли.
Перед подъездом Таниного дома Оля вдруг остановилась.
Мам?
Подожди…
Катя замерла рядом, дёрнула молнию на рюкзаке.
Ты передумала?
Нет. Просто… Мне страшно.
Катя стиснула её руку.
Мне тоже.
Оля выдохнула.
Ну что ж… Пошли.
И они поднялись по лестнице.
Дверь открылась почти сразу. Таня стояла на пороге — в халате, с мокрыми волосами, но с такой тёплой улыбкой, что Оле захотелось расплакаться.
Ну, заходите же!
Катя первой шагнула через порог. Оля сделала вдох, и только потом последовала за дочерью.
Таня обняла её — крепко, надёжно, так, что все сомнения отступили.
Всё будет хорошо.
Оля кивнула.
Я знаю.
И они закрыли дверь.
У Тани дома было светло. Не от ламп или солнца — от чего-то неуловимого, тёплого. Даже воздух здесь казался мягче. Катя тут же сбросила кроссовки и понеслась по коридору, заглядывая в комнаты.
Тётя Таня, а у вас всегда так пахнет пирогами?
Таня рассмеялась.
Не всегда. Но сегодня испекла специально для вас.
Оля неловко переступила с ноги на ногу.
Тань, мы правда ненадолго… Только пока я не найду квартиру.
Оль, перестань. Сколько нужно — столько и живите. Неужели я не вытерплю собственную племянницу и внучатую племяшку?
Катя уже вертелась у стола, где стоял пирог, румяный, с блестящей корочкой.
Мам, можно?
Оля кивнула. Катя взяла кусок, откусила и закрыла глаза от удовольствия.
Боже, это вкуснее, чем у бабушки!
На мгновение повисла тишина. Оля встретилась взглядом с Таней, и та едва заметно кивнула.
Ну, у меня свой секрет, – улыбнулась Таня. – Не скажу, иначе всё волшебство пропадёт.
Катя хихикнула и уплела пирог до крошки.
А где мы будем спать?
У меня есть раскладной диван в комнате для гостей. Как раз для вас двоих. Только придётся делить на двоих, – Таня подмигнула.
Катя хмыкнула:
Ну, это мы переживём.
В комнате для гостей стоял диван, обшарпанный, но мягкий. На стене висели фотографии: Таня молодая, с длинными кудрями, улыбается на фоне моря. Рядом — фото Оли и Кати, сделанное лет пять назад на даче. Оля даже забыла, что такая фотография существовала.
Мам, смотри! Это ведь мы?
Да… Это было летом, помнишь? Ты тогда прыгнула в речку в платье, а я тебя потом сушила феном.
Катя засмеялась.
Ну конечно! Я думала, ты меня убьёшь!
Оля села на диван.
Я никогда не хотела на тебя кричать. Просто… Было трудно.
Катя села рядом, по-детски поджав ноги под себя.
Я знаю. И я тоже не хотела, чтобы так было. Просто… Бабушка… Она ведь тебя тоже любила. По-своему.
Оля замерла. Взгляд Кати был серьёзным, слишком взрослым.
Она просто боялась. Что мы уйдём.
Мы и ушли.
Да. Но… Я думаю, она нас всё равно любит.
Оля опустила голову.
Наверное. Но теперь нам надо научиться жить без неё.
Катя кивнула.
И мы справимся. Правда ведь?
Правда.
Поздно ночью Оля лежала на диване. Катя уже спала, свернувшись калачиком под старым пледом. В комнате было тепло. Часы тихо тикали на стене.
Она закрыла глаза, но сон не шёл. Образы мелькали перед глазами: мамино лицо — суровое, усталое, обиженное. Оля вспомнила, как в детстве стояла в углу, наказанная за то, что разбила вазу. Как плакала под одеялом, боясь, что её услышат.
«Я тогда тоже хотела уйти… Но не могла.»
Катя зашевелилась во сне, пробормотала что-то. Оля повернулась к ней, поправила одеяло.
«Я должна это сделать. Ради неё.»
Она думала, что будет чувствовать пустоту, страх. Но внутри было тихо. Спокойно.
«Мы справимся.»
Утром Оля проснулась от запаха кофе. Катя ещё спала, её волосы разметались по подушке. Оля тихо выбралась из-под одеяла, прошла на кухню.
Доброе утро, – Таня ставила чашки на стол. – Как спалось?
Хорошо.
Я видела, ты долго не могла заснуть.
Оля пожала плечами.
Мысли. Знаешь… Мама не звонила?
Нет.
Странно. Я думала, она сразу начнёт меня уговаривать вернуться.
Таня опустилась на стул напротив.
Может, она ещё в шоке. Дай ей время.
Оля взяла чашку, обхватила её ладонями, наслаждаясь теплом.
А если она не позвонит?
Тогда что?
Тогда… Тогда, может, мы и правда справимся.
Таня улыбнулась.
Я в тебе не сомневаюсь. Никогда не сомневалась.
Оля покачала головой.
А я сомневалась. Всё время.
Это потому что ты всегда хотела ей угодить. А сейчас ты живёшь для себя. Это страшно, но… правильно.
Оля почувствовала, как в груди становится легче.
Спасибо, Тань.
За что?
За то, что приняла нас. И за то, что верила.
Оль, ну ты глупая, – Таня обняла её, шутливо взъерошила волосы. – Ты всегда была сильнее, чем думаешь.
И Оля наконец-то в это поверила.
День прошёл быстро. Они с Катей помогали Тане по дому, смеялись, перебрасывались шуточками. К вечеру все устали, но довольные.
Перед сном Оля заметила, что Катя улыбается. Легко, свободно.
Ты счастлива?
Да, – ответила Катя, не задумываясь. – Я больше не боюсь, мам.
Чего?
Возвращаться домой.
Оля кивнула.
Я тоже.
Катя потянулась, обняла её, шепнула на ухо:
Спасибо, что мы ушли.
И Оля поняла, что сделала всё правильно.
Теперь у них действительно был дом.
Нет, не всё! История ещё не закончена. Приготовься к кульминации. Пишу дальше.
Прошла неделя. Жизнь у Тани текла размеренно, но Оля чувствовала себя странно — будто ходила в слишком тесной обуви. Ей казалось, что за каждым углом ждёт ловушка: вот-вот раздастся звонок, мать явится на порог и потребует вернуться.
Но звонка всё не было.
Ты почему такая мрачная? – Таня плеснула себе ещё кофе. – У тебя всё получилось.
Оля посмотрела на неё.
Я не могу поверить, что она просто так нас отпустила.
А ты звонила ей?
Нет…
Может, стоит?
Оля отвела взгляд.
Я боюсь.
Чего?
Услышать, что она не хочет, чтобы мы возвращались.
Таня вздохнула.
Оля, ты теперь взрослая женщина. У тебя есть дочь. Ты не можешь всё время бояться того, что скажет мама.
Знаю. Но… Это сложно.
Никто и не говорил, что будет легко. Но ты уже прошла такой путь. Ты справишься.
Оля молчала.
Позвони, – мягко сказала Таня. – Если что, я рядом.
Она долго держала телефон в руках, глядя на знакомый номер. Пальцы дрожали. Катя возилась в комнате, что-то напевая себе под нос.
Оля нажала на вызов. Гудки. Один… два… пять…
Алло? – голос матери был хриплым, уставшим.
Мама… Это я.
Оля?.. – пауза. – Что-то случилось?
Нет… Я просто… Хотела узнать, как ты.
Я как обычно. – Мать вздохнула. – А вы как?
Мы… нормально. У Тани. Катя в порядке.
Понятно.
Опять пауза. Оля чувствовала, как ладонь начинает потеть.
Ты… ты на нас злишься?
Я?.. – голос задрожал. – Нет, Оля. Я на себя злюсь.
На себя? За что?
За то, что не смогла быть для тебя хорошей матерью.
Сердце заколотилось. Оля не ожидала этого.
Мама… Это не так.
Оля, я знаю, что так. Я всегда пыталась контролировать тебя. Держать возле себя, потому что… Потому что я боялась остаться одна. И я осталась.
Оля закрыла глаза.
Я не хотела уходить вот так. Просто… Я устала бояться.
Я понимаю. – В голосе матери было что-то странное. Смирение? Тоска? – Ты всё правильно сделала. Я просто… не думала, что будет так больно.
Оля судорожно вдохнула.
Мама… Мы ведь не исчезли. Мы просто живём отдельно.
Это не одно и то же. – Мать тяжело вздохнула. – Но ты права. Я… Я справлюсь.
Ты правда так думаешь?
Да. Я должна.
Они замолчали. Оля не знала, что ещё сказать. В голове шумело.
Оля… – голос матери стал тише. – Я скучаю по вам.
Мы тоже скучаем, мама.
Приезжайте в гости. Когда сможете.
Обязательно.
Я… буду ждать.
Раздался щелчок. Оля опустила телефон, долго смотрела на чёрный экран.
Катя нашла её сидящей на кровати.
Мам, ты чего?
Оля подняла голову, попыталась улыбнуться.
Я разговаривала с бабушкой.
И что она сказала?
Что скучает. И… что я всё сделала правильно.
Катя подошла, присела рядом.
Значит, мы не зря ушли?
Не зря, – Оля взъерошила ей волосы. – Но мы не потеряли её. Она всё равно остаётся нашей семьёй.
Катя обняла её.
Тогда всё будет хорошо.
Оля кивнула, прижимая дочь к себе.
Да. Теперь точно будет.
Они действительно навещали бабушку. Иногда оставались на обед, иногда просто заходили на чай. Каждый раз Оля замечала, как мать меняется: взгляд стал мягче, голос — тише. Она больше не давала советов, не критиковала, а просто слушала.
Катя смеялась, рассказывая про школу, про новую подругу. Оля смотрела на неё и чувствовала, как на сердце становится теплее.
Мать научилась отпускать. Оля научилась быть собой. Катя обрела дом, в который не страшно возвращаться.
Всё встало на свои места.
Однажды вечером, когда они снова были у бабушки, Катя заснула в гостиной, свернувшись на диване под старым клетчатым пледом. Оля сидела на кухне, пила чай с матерью.
Я рада, что вы приезжаете, – сказала мать. – Дом не кажется таким пустым.
Мы всегда будем приезжать.
Мать посмотрела на неё, её глаза заблестели.
Спасибо.
Оля взяла её за руку.
Мы справимся. Вместе.
Мать сжала её ладонь.
Я в этом не сомневаюсь.
И Оля больше не сомневалась тоже.
