Ключ застревал в замке, будто тоже не хотел входить в этот дом. Я толкнула дверь плечом — и сразу услышала его голос из гостиной. Ровный, холодный, каким он говорил с клиентами, которые не платили вовремя.
— Ты опоздала на сорок минут. Где была?
— Машу из садика забирала, — бросила я сумку на пол. — У неё сопли, воспитательница ждала со мной полчаса.
— Придумаешь что-нибудь получше. Ты же знаешь, сегодня перевод.
Он сидел в кресле, развалившись, и смотрел телевизор. Не встал, не помог донести сумку с продуктами, даже не повернулся.
— Дима, я устала. Давай потом.
— Сейчас, — он щёлкнул пультом, и экран погас. — Три тысячи. Как всегда.
Я полезла в кошелёк. Руки дрожали, будто я делала что-то позорное. Он взял деньги, не глядя, сунул в карман.
— Маша заболела, — сказала я тихо. — Нужно к врачу сходить, платно. Очередь в поликлинике…
— Ты же получаешь. Хватит.
— На что? На садик, на еду, на коммуналку? Дима, я уже из своих…
— Твои — это твои, — он перебил, поднимаясь. — А мои — это наши. Устал я объяснять. И хватит ныть. Готовь ужин.
Он прошёл мимо, не коснувшись меня, и направился в гараж. На пороге обернулся.
— Моя зарплата — это мои деньги. Запомни раз и навсегда.
Дверь захлопнулась.
***
А начиналось всё иначе.
Мы встретились в институте. Я — робкая первокурсница, он — уверенный старшекурсник, за спиной у него уже была армия и твёрдая уверенность в завтрашнем дне. Он нёс мои книги, покупал шоколадки, говорил, что я — его тихая гавань. Через год мы поженились. Снимали комнату в общежитии, варили суп на две кастрюли — одну на всю неделю. Денег не хватало, но он тогда говорил: «Всё пополам. Всё наше».
Первая его зарплата после университета казалась нам богатством. Мы сидели на полу в своей первой однокомнатной квартире и раскладывали купюры по стопкам: на еду, на кредит, на отпуск. Он тогда обнял меня и сказал: «Всё для нас. Для нашей семьи».
А потом пошло вверх. Его карьера, его доходы. Моя скромная работа бухгалтера в маленькой фирме померкла на его фоне. Я родила Машу, вышла из декрета, но всё равно мой вклад в общий бюджет стал казаться ему незначительным. Сначала это были шутки: «Ну, на твои-то мы разве что макароны купим». Потом шутки кончились.
— Мамочка, не плачь, — маленькая ладошка коснулась моей щеки.
Я вздрогнула, не заметив, как подошла дочка. Она смотрела на меня большими, как у отца, глазами, полными тревоги.
— Я не плачу, рыбка. Просто устала.
— Папа опять злой?
Я прижала её к себе, чувствуя, как что-то твёрдое и холодное внутри начинает таять. Она, её здоровье, её будущее — ради этого стоило бороться. Не для ссор, а для чего-то большего.
На следующий день я подошла к своему начальнику.
— Ирина Петровна, у меня к вам просьба. Можно мне взять дополнительные участки? Любые.
Она удивилась.
— Тебе и так хватает. Семья, ребёнок.
— Мне нужны деньги, — сказала я прямо, глядя ей в глаза. — На платную операцию для дочери.
Я соврала. Но не совсем. У Маши действительно начались проблемы со слухом после очередного отита, и платный врач был необходим. Ложь далась тяжело, но она дала мне оправдание.
Ирина Петровна вздохнула.
— Хорошо. Переведу на тебя расчёты с «Вектором». Но предупреждаю, работа сложная.
— Справлюсь.
Я вышла из кабинета с новым договором в сумке и комом в горле. Теперь мой доход вырастет почти вдвое. Но Дима не должен был об этом узнать. Никогда.
Я завела отдельную карту, которую прятала в старой книге на самой верхней полке. Каждый вечер, после того как Дима уходил в гараж «понервничать», как он говорил, а Маша засыпала, я садилась за компьютер. Ночные сводки, отчёты, акты. Глаза слипались, спина ныла, но я смотрела на растущую сумму на экране и чувствовала не злорадство, а странное, горькое спокойствие.
Однажды Дима пришёл с работы раньше обычного. Я не успела закрыть вкладку с интернет-банком.
— Что это? — Он заглянул через моё плечо.
Сердце упало куда-то в пятки.
— Старый счёт. Забыла закрыть, — я резко щёлкнула мышкой, закрывая окно.
Он посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом. Не доверял. Всегда не доверял.
— Слушай, насчёт врача Маше, — сказал он, отходя к холодильнику. — Сходи в поликлинику. Зачем зря деньги платить? Твои же кровные.
В его голосе была насмешка. Он знал, что у меня нет «лишних» денег. Он просчитывал каждый мой рубль лучше, чем я сама.
— Хорошо, — тихо ответила я. — Схожу в поликлинику.
В тот вечер я перепрятала карту в другое место.
Прошло полгода. Моя тайная копилка росла. Я уже могла оплатить несколько сеансов хорошего сурдолога для Маши. Но я чего-то ждала. Какого-то знака, последней капли.
Она пролилась в субботу утром. Маша, играя, нечаянно пролила сок на новую клавиатуру Димы. Он взорвался.
— Ты совсем ничего не контролируешь! — закричал он, хватая ребёнка за руку. — Ни дочь, ни деньги! Ты вообще думать умеешь?
Маша расплакалась. Я встала между ними. Медленно, как в замедленной съёмке.
— Не смей на неё кричать. Никогда.
— А ты что сделаешь? — он фыркнул, но отступил на шаг. — На свои гроши адвоката нанять?
Я не ответила. Просто отвела дочь в её комнату, уложила, спокойно, без суеты, собрала её вещи в маленький чемоданчик. Потом прошла в спальню и достала из-под матраса свою старую сумку. Я не стала прятаться. Вынула книгу, достала карту.
— Что это? — Дима стоял в дверях. Он следил за мной.
— Моя зарплата, — ответила я, не оборачиваясь, складывая вещи. — Мои деньги.
Он рассмеялся. И не верил в эту чушь.
— И сколько же ты там насобирала? На новую кофточку?
Я повернулась к нему и назвала сумму. Ту самую, что копила все эти месяцы. Цифра была сопоставима с двумя его месячными зарплатами.
Его лицо опустело. Смех оборвался.
— Откуда? — просипел он.
— Работала. Ночами. Пока ты смотрел телевизор и охранял свои деньги.
— Ты… ты что, уволилась? Нашла другую работу?
— Нет. Я нашла себя. Ту, которая может зарабатывать. Может обеспечивать свою дочь. Может жить без твоих одолжений.
Я подошла к шкафу, вынула его пиджак и протянула ему.
— А теперь послушай меня внимательно. Это мой дом. Вернее, наш. С Машей. Ты его оплачивал, да. Но моя жизнь, мои нервы, моё достоинство — они того не стоят. Поэтому пакуй свои вещи и съезжай.
— Ты спятила! — он не взял пиджак. — Я никуда не уйду! Это мой дом!
— Нет, — голос мой не дрогнул. Внутри всё пело от странной, горькой силы. — Это клетка. И я её больше не боюсь. Если ты не уйдёшь, я подам на развод. У меня есть деньги на хорошего адвоката. И, поверь, суд будет на моей стороне. Особенно когда я расскажу, как ты кричал на больного ребёнка из-за разлитого сока.
Он смотрел на меня, и я видела, как в его глазах сменяются эмоции: гнев, непонимание, расчёт и, наконец, холодная ярость.
— Значит, так? По-свински?
— Я просто научилась играть по твоим правилам. «Моё — это моё».
Он выхватил у меня из рук пиджак, резко повернулся и вышел из спальни. Через десять минут я услышала, как хлопнула входная дверь. Он ушёл. Без чемодана. Но я знала — он не вернётся. Его гордость не позволит.
Наступила тишина. Не тяжёлая, не гнетущая, а лёгкая, наполненная только звуком дыхания спящей Маши. Я подошла к окну. Его машины уже не было на парковке.
Я не плакала. Не злорадствовала. Я просто стояла и дышала. Впервые за долгие годы я чувствовала не боль и не страх, а абсолютную, безраздельную власть над своей жизнью.
Через час раздался звонок в дверь. Я вздрогнула, подумав, что он вернулся. Но за дверью стояла соседка, Лидия Ивановна.
— Дочка, это вам посылка какая-то, я забирала.
Я взяла коробку, поблагодарила. Закрыв дверь, распаковала. Это была книга, которую я заказывала себе ещё месяц назад, но всё откладывала. «Развитие слуха у детей». Я провела пальцем по обложке, потом открыла первую страницу.
Села в кресло, прижала книгу к груди и закрыла глаза. Завтра нужно будет многое сделать: найти врача, съездить к юристу, объяснить всё родителям. Но сейчас было только тихое утро, спокойное сердце и твёрдая уверенность в том, что всё будет правильно. Всё будет так, как я решу.
