— Зачем ты опять купила жёлтые цветы?! — Валентина Сергеевна швырнула букет тюльпанов в мусорное ведро. — Сколько раз говорила: в дом жёлтое не несут!
Оля замерла у порога, сжимая в руках пакеты с продуктами. Она так хотела порадовать семью — первые весенние цветы, яркие, солнечные…
— Мам, ну что за ерунда! — Антон поднял букет из мусорного ведра, отряхивая лепестки. — Какая разница, какого цвета цветы?
— Ерунда?! — Свекровь развернулась к сыну, глаза сверкали от негодования. — Я тебя сорок лет воспитывала, а ты называешь народную мудрость ерундой?! Жёлтое к разлуке, все знают!
Оля осторожно поставила пакеты на пол. За три года замужества она выучила: лучше не встревать, когда Валентина Сергеевна заводится.
— Слушай, может, хватит уже с этими приметами? — Антон попытался обнять мать, но она отстранилась. — Оля просто хотела как лучше.
— Как лучше? — Валентина Сергеевна покосилась на невестку. — Лучше было бы думать головой, прежде чем тащить всякую дрянь в дом! У нас традиции есть, понимаешь? А она что делает? Всё наперекор!
Оля почувствовала, как сжимается что-то в груди. Опять. Опять всё не так, опять она виновата. И ведь действительно забыла про это глупое суеверие про жёлтые цветы.
— Мам, успокойся, — Антон погладил Олю по плечу. — Мы их выбросили, и всё.
— Выбросили! — Валентина Сергеевна всплеснула руками. — А беда-то уже в дом вошла! Теперь что делать? Соль рассыпать надо, да три раза через порог переступить… Ой, намучаешься с вами!
Она схватила солонку и принялась сыпать соль у входной двери, бормоча что-то под нос. Оля и Антон переглянулись.
— Валентина Сергеевна, — осторожно начала Оля, — может, не стоит так переживать? Это же просто цветы…
— Просто цветы! — Свекровь обернулась, лицо её покраснело. — Ты вообще понимаешь, во что ты нас втравила? Моя подруга Зинаида как-то жёлтые розы домой принесла — через месяц муж к другой ушёл!
— Мам, ну при чём тут цветы? — Антон начинал раздражаться. — Может, у них просто отношения не ладились?
— Не ладились! — Валентина Сергеевна засыпала порог солью особенно тщательно. — Двадцать лет прожили душа в душу, а тут жёлтые цветы — и всё! Вот что значит народная мудрость не соблюдать!
Оля сняла куртку и повесила в шкаф. Каждый день что-то новое. То нельзя стричь ногти во вторник, то обязательно надо плюнуть через левое плечо, если чёрная кошка дорогу перебежала. То соль просыпать — к ссоре, то веник в угол не тем концом поставить — к покойнику.
— А ты, Оленька, — свекровь повернулась к ней, — в следующий раз думай, что покупаешь. Я не хочу, чтобы в моём доме несчастья случались.
— В вашем доме? — Оля не удержалась. — Но мы же тут втроём живём…
— Ах, вот как! — Валентина Сергеевна выпрямилась во весь рост. — Значит, я тут уже лишняя? Значит, молодые хозяева, а старые — в сторонку?
— Мам, да не говорила она такого! — Антон встал между женщинами. — Оля просто хотела сказать…
— Я знаю, что она хотела сказать! — Валентина Сергеевна смахнула остатки соли в совок. — Хотела сказать, что её мнение важнее! Что традиции наши — ерунда! Что можно жить, как вздумается!
Оля глубоко вздохнула. Надо было просто промолчать. Но не получилось — слова вырвались сами:
— А может, действительно жить, как хочется? Без страхов и суеверий?
Тишина повисла в прихожей, тяжёлая, как перед грозой. Валентина Сергеевна медленно поставила совок на место и повернулась к невестке.
— Значит, суеверия? — Голос её стал тихим, опасным. — Значит, всё, чему меня бабушка учила, что мать завещала — суеверия?
— Мам, не надо, — попытался вмешаться Антон, но мать его не слышала.
— Я семьдесят лет живу по этим правилам! — Валентина Сергеевна шагнула к Оле. — И жила счастливо! А ты что предлагаешь? Плевать на всё? На мудрость поколений?
— Я предлагаю не бояться каждого шага! — Оля почувствовала, как в ней поднимается что-то горячее, давно подавляемое. — Не высчитывать, в какой день можно бельё развесить, а в какой нельзя! Не шарахаться от чёрных котов!
— Ах ты, неблагодарная! — Валентина Сергеевна стукнула кулаком по столику в прихожей. — Я тебя в дом приняла, как родную дочь! Всем законам обучала! А ты что? Плюёшь на всё!
— Каким законам? — Оля уже не могла остановиться. — Не есть после шести вечера в пятницу? Не мыть полы в полнолуние? Не носить красное в високосный год?
Антон схватил жену за руку:
— Оль, успокойся…
Но она вырвалась:
— Нет, пусть она скажет! Какими ещё законами она собирается нас одарить?
Валентина Сергеевна побледнела. Несколько секунд она молчала, а потом тихо, но отчётливо произнесла:
— Значит, война?
Антон потёр виски. Три года назад, когда он привёл Олю знакомиться с матерью, всё казалось таким простым. Валентина Сергеевна улыбалась, угощала блинами, рассказывала милые истории из его детства. «Такая хорошая девочка,» — шептала потом на кухне, — «только бы традиции наши уважала.»
Традиции начались с малого. Сначала это было трогательно — свекровь объясняла, почему нельзя дарить чётное количество цветов, почему соль нужно рассыпать через левое плечо. Оля слушала, кивала, даже записывала в блокнотик.
— Помню, как ты первый раз хлеб уронила, — Валентина Сергеевна неожиданно смягчилась, глядя на невестку. — Так перепугалась, когда я сказала три раза поцеловать надо. А потом сама стала следить.
— Следила, — тихо отозвалась Оля. — Думала, что это… забавные особенности семьи.
— Забавные? — В голосе свекрови прозвучала обида.
— Не в том смысле! — Оля торопливо подняла руки. — Просто… я думала, что со временем привыкну. Что это станет естественным.
Антон вспомнил их первую большую ссору — из-за зеркала. Оля повесила новое зеркало в спальне, и мать устроила скандал: «Ногами к зеркалу спать нельзя! Душу высосет!» Тогда они ещё смеялись втихомолку, переставляли кровать.
Потом была история с ножницами на столе. С новыми тапочками на кровати. С подаренными часами. Каждый раз — объяснения, предупреждения, а если Оля забывала — обиды, молчание, многозначительные вздохи.
— А ты помнишь, мам, как мы на дачу ехали? — Антон попытался разрядить обстановку. — Оля тогда ещё спросила, почему назад в тот же день нельзя возвращаться.
— Спросила, — кивнула Валентина Сергеевна. — А когда объяснила, что дорогу перебьёшь, удачу испортишь — так на меня посмотрела! Будто я какая-то… отсталая.
— Я не так смотрела! — возмутилась Оля. — Просто не понимала логику!
— Логику! — Валентина Сергеевна всплеснула руками. — Ты думаешь, наши предки дураками были? Думаешь, просто так правила придумывали?
Оля замолчала. Она помнила тот день на даче. Они приехали утром, но к обеду у неё разболелась голова, и она попросилась домой. Валентина Сергеевна категорически запретила: «Нельзя в тот же день обратно ехать — беду накличешь!» Пришлось ночевать на старых продавленных диванах, а утром Оля проснулась с температурой.
— Может, дело не в приметах? — осторожно спросила она тогда Антона. — Может, дело в том, что твоя мама просто… любит контролировать?
Он тогда обиделся. Сказал, что мать желает только добра, что у неё золотое сердце, что Оля просто пока не понимает.
Но теперь, глядя на разгорающийся конфликт, Антон начинал понимать, что жена была права. За три года список запретов только рос. Сначала это касалось быта, потом — их планов, потом — даже разговоров.
— Знаешь, что я думаю? — Валентина Сергеевна обвела взглядом прихожую, где всё ещё валялась соль. — Думаю, что некоторые люди просто не способны уважать старших. Не способны принимать заботу.
— Заботу? — Оля вскинула голову. — Это вы заботой называете?
— Да, заботой! — Валентина Сергеевна выпрямилась. — А что это, по-твоему? Я берегу этот дом! Берегу вас от бед!
— От каких бед? — Оля шагнула вперёд. — От жёлтых цветов? От пролитой соли?
— От несчастий! — Голос свекрови дрогнул. — Ты думаешь, я просто так все эти годы… Думаешь, мне легко каждый день следить, чтобы всё было правильно?
Антон вдруг понял — мать плачет. Не рыдает в голос, а просто стоит с мокрыми глазами, и это почему-то пугало больше всех криков.
— Мам, — он подошёл к ней, — не расстраивайся так…
— Как не расстраиваться? — Валентина Сергеевна вытерла глаза платком. — Я всю жизнь этому дому отдала! Всю жизнь! А теперь мне говорят, что я… что я…
— Мы не говорили, что вы плохая, — Оля попыталась смягчить тон. — Просто…
— Просто что? — Валентина Сергеевна резко обернулась. — Просто я старая дура, которая верит в чушь?
— Не говорите так!
— А как говорить? — Свекровь прошла на кухню, они пошли за ней. — Вот, смотри!
Она открыла шкафчик над мойкой, достала небольшую красную тряпочку.
— Знаешь, что это?
Оля покачала головой.
— Это кусочек от платья моей бабушки. — Валентина Сергеевна бережно расправила ткань. — Она умирала от тифа в войну. Последние слова сказала: «Валечка, красную тряпочку в доме держи. От сглаза убережёт.»
Повисла тишина. Оля смотрела на выцветший лоскуток, и что-то болезненно кольнуло в груди.
— Бабушка моя, — продолжала Валентина Сергеевна, — семерых детей подняла. Революцию пережила, войну, голод. И знаешь, что говорила? «Примета — это память. Память о том, что было, что случалось.»
— Мам, — Антон осторожно тронул её за плечо, — но это же…
— Что — это? — Она посмотрела на сына. — Глупости? Суеверия?
— Я не то хотел сказать…
— А что хотел? — В голосе матери появились стальные нотки. — Что твоя бабушка была дурочкой? Что я дурочка?
Оля вдруг вспомнила недавний разговор с подругой. Лена тогда сказала: «Слушай, а не кажется ли тебе, что твоя свекровь просто тебя не любит? Все эти приметы — предлог.»
Тогда Оля отмахнулась: «Что ты! Она добрая, просто… особенная.»
Но сейчас, глядя на лицо Валентины Сергеевны, Оля вдруг поняла: Лена была права. В глазах свекрови не было страха за семью. Было что-то другое. Что-то похожее на… торжество?
— А знаете что? — Оля села за кухонный стол. — Расскажите мне про все ваши приметы. Про все правила. Объясните каждое.
Валентина Сергеевна вскинула брови:
— Зачем?
— Хочу понять. — Оля сложила руки на столе. — Хочу понять логику.
— Антоша, — свекровь повернулась к сыну, — ты слышишь? Она хочет логику в приметах искать!
— А что, нельзя? — Оля не отводила взгляда. — Если это такая важная мудрость, то объяснить можно?
— Некоторые вещи объяснять не нужно! — Валентина Сергеевна стукнула ладонью по столу. — Их нужно просто принимать!
— Почему?
— Потому что так правильно!
— А кто решил, что правильно?
— Люди! Поколения людей!
— Какие люди? — Оля наклонилась вперёд. — Те, которые думали, что земля плоская? Которые женщин ведьмами считали?
Валентина Сергеевна побледнела:
— Ты… ты меня сравниваешь с… с инквизицией?
— Я сравниваю принцип! — Оля встала. — Принцип слепой веры в то, что нельзя объяснить!
— Оль, стой, — Антон попытался встать между ними, но жена его не слушала.
— А знаете, что я думаю? — продолжала Оля. — Думаю, что вам все эти приметы нужны не для защиты от бед. А для контроля. Чтобы мы жили так, как вы хотите!
— Как ты смеешь! — Валентина Сергеевна вскочила с места.
— Смею! — Оля тоже встала. — Потому что устала бояться! Устала спрашивать разрешения на каждый шаг!
— Тогда проваливай из моего дома! — закричала свекровь. — Проваливай вместе со своими жёлтыми цветами!
Антон замер. Он смотрел на двух самых важных женщин в своей жизни и понимал, что должен выбирать.
— Мам, ты что говоришь? — Антон схватился за голову. — Какой ещё мой дом? Мы же семья!
— Семья? — Валентина Сергеевна горько рассмеялась. — Где ты видишь семью? Вот она, твоя семья! — Она ткнула пальцем в Олю. — Она, которая плюёт на всё святое!
— Святое? — Оля не выдержала. — Вы называете святым запрет гладить бельё в воскресенье? Запрет покупать обувь в понедельник?
— Не смей! — Валентина Сергеевна шагнула к ней. — Не смей издеваться!
— А вы не смейте нами командовать! — Оля тоже двинулась навстречу. — Три года! Три года я жила, как вы велели! Боялась каждую тарелку не так поставить!
— Боялась? — Свекровь остановилась. — Значит, тебе было страшно жить по-человечески?
— По-человечески? — Оля засмеялась, но смех получился надрывным. — Вы считаете человечным запрещать мне повесить зеркало в собственной спальне?
— В моём доме…
— В нашем доме! — взорвался Антон. — Господи, мам, ты слышишь себя?
Валентина Сергеевна обернулась к сыну, и Оля увидела в её глазах что-то страшное — холодное торжество.
— Ах, вот как! — Голос свекрови стал тихим, ядовитым. — Сынок против матери восстал? За жёнушку заступается?
— Мам, при чём тут против? — Антон попытался подойти, но мать отстранилась. — Просто давайте поговорим спокойно…
— О чём говорить? — Валентина Сергеевна медленно обвела взглядом кухню. — О том, как твоя жена меня старой дурой считает? О том, как она смеётся над памятью твоей бабушки?
— Я не смеялась! — Оля стукнула кулаком по столу. — Я просто хочу понять! Почему нельзя стирать в новолуние? Почему нельзя дарить ножи? Почему, почему, почему?
— А вот почему! — Валентина Сергеевна рванула к буфету, достала старую фотографию. — Видишь эту женщину? Это тётя Дуся, соседка моей бабушки. Подарила ей муж нож на годовщину свадьбы. Красивый, дорогой. Через месяц зарезала им этого самого мужа!
Оля моргнула:
— Что?
— То, что слышала! — Валентина Сергеевна размахивала фотографией. — Подарил нож — подарил смерть! А ты говоришь — суеверия!
— Но… но это же совпадение! — Оля хватала воздух ртом. — Он подарил нож, а она оказалась убийцей! Одно с другим не связано!
— Не связано? — Свекровь прижала фотографию к груди. — А Зинаида с жёлтыми цветами? А дядя Ваня, который соль просыпал перед свадьбой, а невеста сбежала? А…
— Хватит! — закричал Антон. — Хватит этих историй! Мам, ты же сама не веришь в эту чушь!
Валентина Сергеевна замолчала. Несколько секунд она смотрела на сына, потом тихо положила фотографию на стол.
— Не верю? — Голос её дрожал. — Сынок, а ты знаешь, почему я во все эти приметы верю?
— Почему? — Антон присел на край стула.
— Потому что когда твой отец умер, — Валентина Сергеевна говорила всё тише, — я винила себя. Помнишь, за неделю до инфаркта я разбила зеркало? Разбила и не убрала сразу. Думала — ерунда, потом уберу.
Оля почувствовала, как что-то ёкнуло в груди.
— Мам… — Антон протянул руку к матери.
— Семь лет несчастья обещает разбитое зеркало, — продолжала Валентина Сергеевна. — А он через неделю умер. Понимаешь? Если бы я убрала сразу, если бы соль рассыпала, молитву прочла — может, ничего бы не случилось!
— Мам, это же бред! — Антон вскочил. — У папы сердце больное было! Врачи предупреждали!
— Предупреждали! — Валентина Сергеевна стукнула ладонью по столу. — А я что делала? Зеркало не убирала! Приметы не соблюдала!
Оля вдруг поняла. Поняла всё. Все эти три года, все запреты, все правила — это не про суеверия. Это про страх. Панический, иррациональный страх потерять ещё кого-то.
— Валентина Сергеевна, — тихо сказала она, — но ведь смерть мужа не ваша вина…
— Моя! — Свекровь посмотрела на неё мокрыми глазами. — Моя, потому что не уберегла! Не соблюла! А теперь… теперь ты хочешь, чтобы я и Антона потеряла?
— Я не хочу никого терять!
— Хочешь! — Валентина Сергеевна встала. — Хочешь, чтобы он забыл традиции! Чтобы плевал на мудрость предков! Чтобы жил, как ему вздумается!
— А что в этом плохого? — Оля тоже поднялась. — Что плохого в том, чтобы жить без страха?
— Страх бережёт! — закричала свекровь. — Страх спасает! А твоя наглость убивает!
— Мамочка, остановись! — Антон встал между ними. — Ты же понимаешь, что говоришь ерунду?
Валентина Сергеевна посмотрела на сына долгим взглядом. Потом медленно кивнула:
— Понимаю. Понимаю, что сын меня предал. Что выбрал чужую женщину вместо матери.
— Никого я не предавал! — Антон схватил мать за руки. — Я просто хочу, чтобы мы все были счастливы!
— Счастливы? — Валентина Сергеевна вырвала руки. — А я что, мешаю вашему счастью?
Повисла тишина. Тяжёлая, удушающая. Оля смотрела на свекровь и видела не злую женщину, не деспота. Видела испуганную, одинокую старушку, которая цепляется за свои правила, как за спасательный круг.
Но молчать больше не могла.
— Да, — тихо сказала она. — Мешаете.
Валентина Сергеевна замерла, словно её ударили. Секунду, другую она стояла неподвижно, потом медленно опустилась на стул.
— Мешаю, — повторила она тихо. — Значит, мешаю.
Антон бросился к матери:
— Мам, она не то имела в виду…
— Имела, — Оля не дала ему договорить. — Имела именно то, что сказала.
Она подошла к свекрови, села рядом на другой стул.
— Валентина Сергеевна, я понимаю ваш страх. Понимаю, что приметы — это ваш способ чувствовать себя защищённой. Но я не могу так жить.
— Не можешь? — Старшая женщина подняла глаза. — А как же семья? Как же уважение к старшим?
— А как же моё право дышать? — Оля наклонилась вперёд. — Право принимать решения? Право на ошибки?
— На ошибки, которые могут стоить жизни?
— На ошибки, которые сделают меня человеком, а не куклой!
Валентина Сергеевна долго смотрела на невестку. Потом вздохнула:
— Знаешь, что самое страшное? Я и правда боюсь. Каждый день боюсь, что если не соблюду примету — случится беда.
— Но ведь беды случаются независимо от примет, — мягко сказала Оля. — Ваш муж умер не потому, что вы зеркало разбили.
— Откуда ты знаешь? — В голосе свекрови прозвучала детская беспомощность.
— Потому что у него было больное сердце. И потому что смерть — это часть жизни.
Антон сел на третий стул, образуя треугольник.
— Мам, — сказал он осторожно, — а что, если попробовать жить немного по-другому? Не отказываться от всех традиций, но и не бояться каждого шага?
— А если что-то случится? — Валентина Сергеевна посмотрела на сына. — Если я не уберегу?
— То случится то, что должно случиться, — ответила Оля. — Но по крайней мере, мы будем жить, а не выживать.
Свекровь замолчала. Она смотрела на свои руки, покрытые возрастными пятнами, потом на красную тряпочку, всё ещё лежащую на столе.
— Я не смогу, — прошептала она. — Не смогу жить без… без защиты.
— Тогда живите с ней, — сказала Оля. — Но не заставляйте нас.
— А как же семья?
— Семья — это когда каждый имеет право быть собой.
Валентина Сергеевна встала, подошла к окну. Постояла, глядя во двор, где какая-то девочка играла с жёлтым мячиком.
— Антон, — сказала она, не оборачиваясь, — ты выбираешь её?
— Мам, я выбираю нас всех. Но по-новому.
— По-новому, — повторила она. — Без меня?
— С тобой. Но без принуждения.
Валентина Сергеевна повернулась. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Была усталость.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Попробуем. Но если что-то случится…
— Если что-то случится, — перебила Оля, — мы справимся. Вместе.
Свекровь кивнула, подошла к столу, взяла красную тряпочку.
— Это я всё равно оставлю. От бабушки.
— Оставляйте, — улыбнулась Оля. — Это красиво.
Антон обнял обеих женщин. Они стояли на кухне, где всё ещё валялась соль у порога, где в мусорном ведре лежали жёлтые тюльпаны.
— Цветы выброшу, — сказала Валентина Сергеевна. — Но в следующий раз… покупай какие хочешь.
Оля наклонилась, достала букет из мусорного ведра, отряхнула лепестки.
— А я их поставлю в воду. Посмотрим, что из этого выйдет.
