Когда сын, открыв дверь своим ключом, вошёл в квартиру родителей, в помещение чувствовалось высокое напряжение. Воздух был каким-то густым, и пахло сгоревшими нервными клетками.
— Что, опять собачились? — хмуро спросил Толик, глядя на всклокоченного отца, которому, которому, кстати, была уже под восемьдесят. — Всё никак не угомонитесь?
— Не лезь не в своё дело! – нервно отрезал Николай, хмуро думая о чём-то своём.
— Да! — тут же раздался из кухни и резкий голос матери. — Не лезь в наши отношения, сынок! Мы свои проблемы как-нибудь решим сами! Иди, лучше, сюда. Я тебя покормлю.
— Я, вообще-то, сытый! За документами я пришёл! — так же резко ответил сын, и полез в старый комод, на котором стоял телевизор. — Ну и родители мне попались… Пришёл к ним от жизни отдышаться, а у них тут опять словесная битва. Мне вот интересно, где вы в свои восемьдесят лет умудряетесь находить причины для скандалов?
— А чего тут находить? Не так посмотрел на мать, вот тебе и причина, — сердито усмехнулся отец. – Чего ты там копаешься? Какие документы ищешь?
— Да так… – уклончиво ответил Толик. — Мы у вас с Иркой кое-что оставляли… Вы мне вот что скажите, товарищи родители, если вы так часто ругаетесь, почему давным-давно не развелись?
— Чего?.. — почти хором ответили Николай с Натальей, при этом мать Толика даже выглянула из кухни. — Как это — почему не развелись? Ты, чего говоришь, Толя?
— А то и говорю. Вам так жить не надоело? Я же помню, что вы всю вашу совместную жизнь треплете друг дружке нервы. И теперь, как не приду сюда, у вас искры по квартире летают.
— Ну и что? – пожала плечами Наталья. — Мы же, чай, муж и жена. Мы друг к дружке не равнодушные, поэтому так и получается.
— Да,- кивнул ошарашенный Николай. — Если бы мы друг друга не любили, то и сидели бы молча целый день, глядя в телевизор.
— Погодите… — Сын даже копаться в комоде перестал. — Вы хотите сказать, что вы собачитесь из-за большой любви? Так, что ли?
— Во-первых, мы не собачимся, а бранимся, — поправила его Наталья.
— А во-вторых, мы теперь не так уж сильно и ругаемся, — подхватил её мысль Николай. — Вот, раньше мы, да…
— Можете мне не напоминать, — поморщился Толик. — Я хорошо помню, как это происходило. Соседи, от вашего крика, так по батареям колотили, прямо страсть.
— Подумаешь, батареи… — усмехнулся отец. — Ты бы видел, что происходило, когда мы тебя в спортивный лагерь отправляли. Мы ведь два раза на развод собирались подавать, пока тебя дома не было.
— Не два, а три раза, — заулыбалась вдруг Наталья. — Но к твоему приезду всякий раз передумывали.
— А чему вы радуетесь-то? — занервничал вдруг сын. — Мама, тебе что, приятно слышать, как на тебя отец орёт?
— Нет, конечно. Не приятно.
— А тебе, пап, нравится слушать мамину ругань?
— Погоди, сын, а ты, чего, сам-то завёлся? — насторожился Николай. — Или ты обрадовался бы, если бы мы с матерью разбежались?
— Нет, конечно. Я бы переживал. Но ведь вам же от ваших разборок самим противно! Себя бы пожалели, что ли. Так жить нельзя! Если не умеете мирно сосуществовать, нужно разводиться! Я так думаю! — Толик опять полез в комод, покопался там несколько секунд, и нервно простонал: — Да куда же он мог деться? Мам, у нас ведь документы всегда только в этом ящике лежали? Правильно?
— Ну, да, там, — кивнула Наталья. — А ты, что ищешь-то?
— Наше с Иркой свидетельство о браке. Мы, вроде, у вас его оставляли. Десять лет назад как принесли вам похвалиться, так оно здесь и зависло. Оно же теперь нигде не нужно.
— А зачем, тогда, оно вам сейчас понадобилось?
— Да, тут такое дело… — Сын замер, вздохнул, и махнул рукой. — Ладно, скажу. Всё равно узнаете. Короче, мы… на развод решили подать. Ирке кто-то сказал, что в загсе, при подаче заявления, это свидетельство могут потребовать.
— Погоди-погоди… — Родители вытаращили на сына глаза. — Вы чего, сынок, рехнулись оба, что ли?
— Ой, только не надо вот этого всего!.. — Толик сморщился, как будто разжевал клопа. — Мы уже всё решили. У нас недавно такой скандал с ней случился, что мы после него… Короче, всё… Хватит…
— А дети? Вы о них не подумали?
— А при чем здесь дети? Мы с Иркой и сами ещё молодые. Нам о себе нужно думать.
— Ах, о себе… — Николай нахмурился. — Ну, да… Она же тебя бьёт, Ирка-то. Правильно? Если бьет, терпеть нельзя.
— Чего? – Толик замер, пытаясь понять, что ему сказал отец.
— Или это ты её лупишь, как Сидорову козу? – продолжил Николай. — Если так, то конечно. Тирании в семье быть не должно. Тирания – это табу для семейной жизни. Ну, признавайся, кто из вас жертва, а кто — тиран?
— Пап, ты что, издеваешься? – воскликнул Толик. — Мы друг друга даже пальцем никогда не тронули!
— А чего тогда лыжи навострили? Или она тебе изменила?
— Ну, хватит, пап!
— Неужели, ты ей изменил?
— Нет!
— А чего тогда вдруг засобирались? Или у вас теперь, у молодых, мода на развод? Сколько ты, говоришь, у вас скандалов было?
— Да один всего. Но, зато — какой!
— Какой?
— Мы таких гадостей наговорили, вспоминать противно.
— Значит, вам теперь стыдно друг дружке в глаза смотреть?
— Типа того.
— Ну, да. Как теперь жить, если стыдно… А попросить прощения? Ты не пробовал?
— Я? Прощение? У неё?
— Ах, да. Вы же теперь все — ужасно гордые. Слово «прости» у вас из оборота вышло. От него у вас язык отваливается.
— Папа, почему я должен просить прощение, если скандал начала она?!
— Сынок, но ты же мужчина, – подала голос Наталья.
— И что? Я, мама, не виноват!
— В чем ты не виноват?
— Ни в чем я не виноват!
— А вот и врешь! — усмехнулся отец. – Ты-то как раз во всём и виноват!
— Нет! Я лучше знаю! Вы же наш скандал не слышали.
— А при чем здесь этот ваш скандал? Ты виноват, что однажды взял эту женщину в жены. Что поклялся ей в вечной любви. Ведь клялся? Даже я помню, что ты говорил ей при росписи.
— Бать, ну хватит! Я что, теперь должен терпеть всё её женские взбрыки?
— А как же? Нет, ты можешь ругаться, огрызаться, протестовать, но раз ты поклялся быть в горести и в радости всегда рядом с ней — будь. Клятва для мужика, это же — святое. Гляди, как это делается. – Николай вдруг подошёл к Наталье вплотную, кое-как, но встал перед ней на колени, склонил голову и тихо произнёс: — Наташа, прости ты меня, Христа ради. Это всё — мой поганый язык. Я был виноват. Только я.
Наталья печально вздохнула, положила мужу руку на голову, и так же тихо сказала:
— Да, ладно, Коля… Я и сама — тоже — не ангел. И ты меня прости. Вставай… Ну, чего там… — Она помогла Николаю подняться, и взяла его под руку. — Пойдём, я тебя, что-ли, накормлю… Раз Толя сытый. Пойдём…
Они, не обращая внимания на сына, скрылись на кухне, а Толя, растерянный, остался в комнате.
— Эй, мам… — через какое-то время, неуверенно подал он голос. — Ну, чего? Ты помнишь, где наше свидетельство о браке лежит, или нет? — Не дождавшись ответа, он сел на диван, и растерянно вздохнул. — Ну, вообще… Пришел, называется, к родителям, а они… — Мам, пап, я тогда пойду, что ли… Может, и правда, мне стоит, тоже, так же… Бухнутся Ирке в ноги… А что? У меня же язык не отсохнет, и коленки не треснут… Да и, на самом деле, дети же у нас… Двое… Ладно, пока…
Через минуту родители услышали, как за сыном закрылась входная дверь.
— Как думаешь, помирятся они? — спросила Наталья.
— Если не дураки, то да… — вздохнул Николай, и обнял жену. — Ну, почему не умеют теперь молодые жить? Совсем не умеют…
