— Галь, ты где пропадаешь? Смотрю, свет у тебя горит, а дверь не открываешь. Ты хоть жива там?
— Да, Люд, всё нормально. Иди уж, проходи. Чего на пороге замерла?
— Ой, у меня, знаешь, пять минут всего. Забежала спросить: ты к Алёнке на день рождения поедешь? Она ведь так тебя уговаривала.
— Ох, Люд, не знаю… Витька опять закатил сцену. Говорит, куда мне ездить, стара уже, чего там светиться.
— Да ну его! Тебе всего 65, как будто 95! Галь, ты бросай эти его разговоры слушать.
— Я и сама так думаю, но он не даёт покоя. Меня уже эти стены душат, а он только ворчит да запрещает.
Люда сочувственно вздохнула и сняла шапку. Галине стало неловко, что подруга торчит у порога. Она повела Люду в кухню, и та присела на старый стул со скрипящей ножкой.
— Ну вот скажи, Галь, сколько можно? Ты помнишь, я с Георгичем тридцать лет прожила, а потом поняла, что не могу больше. И не побоялась уйти, одной остаться. И ничего, живу и радуюсь. Тебе пора взять жизнь в свои руки.
— Понимаешь, Люд, ты такая смелая, а я… я всю жизнь терпела, думала, так и должно быть. Встала, приготовила завтрак, обед, ужин, постирушки, приберусь. Витя если побурчит — смолчу. А сейчас мне почему-то вдруг осточертело всё это. Я вот последний месяц просыпаюсь и думаю: «Мне 65, у меня есть муж. Я жива, но жизнью это не назовёшь».
Галя поставила чайник на плиту и чиркнула спичкой. Огромная сковорода с остывшими котлетами стояла рядом. Запах жареного лука смешивался с застоявшимся духом давно не проветриваемой кухни. Люда подняла глаза к потолку, заметила паутину в углу.
— Галь, ну что ты как в тюрьме? Окно открой, хоть воздухом подышим.
— Если открою, Витька придёт и скажет: «Чё сквозняки устраиваешь? У меня поясницу ломит!» Ну вот как ребёнок…
— Да брось, открывай. Пока его нет, хоть проветрим.
Галя, поколебавшись, распахнула раму. Морозный свежий воздух ворвался в кухню, чуть сдёрнул лёгкую занавеску. Она села напротив Люды, положила руки на колени и вздохнула.
— У меня такое чувство, что я всю жизнь потратила впустую. Раньше дети маленькие были, заботы вроде, некогда о себе думать. Потом внуки — нянчилась, радовалась, но всё равно вокруг него вертелась. Думала, под старость лет мы все дружно заживём, а вышло…
— Сама видишь, как вышло.
— Да он-то меня никогда не бил, что уж… Просто всё время твердит, что я дура старая, что ничего не понимаю, что сидела бы дома. Да у меня сердце сжимается, Люд, если я о чём-то своём заговариваю.
— И что, ты собираешься так до конца своих дней?
Галя опустила глаза, в горле застрял ком. Она вспомнила, как ещё вчера перед сном сказала мужу, что хочет записаться на курсы скандинавской ходьбы, чтобы держать себя в форме. А он только отмахнулся: «Куда тебе ходить с палками, ноги переломаешь, дома сиди!» И Галя подавила желание, снова проглотила обиду.
— Не знаю, Люд… Хоть бы кто поддержал… Сын говорит, что я, может, перегибаю, что папа не такой уж плохой. Просто у него характер вредный. Дочери я уж и не жалуюсь, у неё своих проблем хватает.
— Да ну этих советчиков! Твоя жизнь — только твоя. И если тебе плохо, то важно, что ты сама чувствуешь, а не что там дети говорят.
— Оно-то да… Ладно, Люд, беги уже. Спасибо, что заглянула. Я подумаю, как быть с Алёнкой и её днём рождения.
Люда ушла, и Галя медленно закрыла окно, с досадой оглядываясь по сторонам. Шкафчик на кухне покосился, краска облезла у дверцы. Надо починить, но муж, как обычно, скажет: «Ладно, так сойдёт». Вечно всё «так сойдёт». Галя попробовала представить, что будет, если она возьмётся и сама всё починит. Но тут же внутренний голос прошипел: «Витька не одобрит. Он любит, чтобы всё по его было».
Скрипнула входная дверь. Это Витя, её муж, возвращался с магазина.
— Галь! Ты опять окно открывала? Сколько раз говорил: у меня суставы, нельзя мне простывать!
— Да не переживай, уже закрыла. Всего минут на десять…
— На десять?! Да ты в своём уме? Давай лучше чай завари, я тут хлеб взял, свежий.
Галя насыпала в чайник заварку, поставила на стол чашки. Витя присел на табурет, с грохотом поставил пакет рядом.
— Ты чего такая хмурая? Или Людка приходила и опять тебя настраивала?
— Приходила, да. Мы просто поговорили.
— Надоела она мне, вечно учит. Сама без мужа живёт, бегает непонятно где, и тебя подбивает.
— Никто меня не подбивает, Вить. Я сама думаю.
— Ха, «думаешь»! Так слушай лучше меня: нечего тебе никуда рыпаться. И на день рождения к Алёнке завтра мы не пойдём. Там музыка, гулянка. Я не люблю шум.
Галя сжала губы, внутри всё затряслось от обиды. Но, как обычно, сдержалась и промолчала. Он сжевал котлету, похрустел хлебом и отправился в комнату к телевизору. Вскоре на кухню долетел его крик:
— Чай-то не забудь подать! И дверь закрой, из-за тебя всё время сквозит!
Галя тяжело встала, принесла Вите чашку и села возле него на старенький диван с продавленными подушками. Муж молча листал телеканалы, как будто жена была пустым местом.
Она взглянула на его лицо: морщинистое, строгие складки у рта, седина. Ему семьдесят два, и с каждым годом он становился всё жёстче, злее, не терпел никаких возражений. А ведь раньше, в их далекой молодости, она обожала его уверенность: казалось, что с ним как за каменной стеной. Теперь эта стена давила, не давала дышать.
***
На следующий день Галя поехала на рынок за продуктами. В голове хороводили мысли: «Поздно ли что-то менять? А может, и правда есть смысл бороться за своё счастье, как Люда говорит?»
В подземном переходе, ведущем к автобусной остановке, её окликнула знакомая продавщица носков, тётя Нина:
— Галь, здравствуй! Как у тебя дела-то?
— Да каких дел, тёть Нин. Всё как всегда: муж дома ворчит, а я бегаю туда-сюда.
— Ну, главное, что вместе, да? Некоторым и этого не достаётся.
— Да я это понимаю. Только вместе-то мы формально. А счастья нет никакого.
— Ладно, Галь, не кисни. Купи носочки — зима обещает быть холодной.
Галя купила пару дешёвых тёплых носков — ей всегда было жалко тётю Нину, которая торговала на сквозняке уже много лет. Когда-то тётя Нина жила в их доме и ходила к Галиной матери в гости.
***
Вернувшись домой, Галя тихо прошла в спальню и присела на край кровати. Из гостиной раздавался громкий звук новостей: Витя, как всегда, смотрел политические программы, ругался на власть и цены, потом на кого-то в телевизоре. Галя подумала, что так и пройдёт вся жизнь — в этой бесконечной ругани. Но вдруг что-то внутри неё воспрянуло: «Нет, хватит, мне 65, я ещё могу. Надо перестать бояться».
— Вить! Я хочу сходить к Алёнке на день рождения.
— Чего? Я же сказал, не пойдём никуда!
— Я пойду, Вить. Одна. Тебе не нравятся шумные компании, оставайся.
— Ты совсем рехнулась? Куда ты прёшься?
— Да куда хочу, туда и иду.
Сама удивилась своей смелости. Сердце забилось, словно в молодости. Она встала, подошла к дверному проёму и увидела, как муж мрачно смотрит на неё.
— Ах, так! Пошла против меня? Ну иди, иди. Только вот вернёшься — двери не открою!
— Да хоть вообще не открывай.
Она развернулась и пошла в прихожую. Сама дрожала, потому что никогда так не говорила. И хотя страх подступал, Галя решила, что всё равно выйдет из дома.
Она надела пальто, посмотрела на нарядные ботинки с маленьким каблучком, которые подарила дочь и которые она не надевала ни разу, вспомнила, что там гололёд, и всё-таки обулась в привычные свои сапоги.
***
Когда Галя вошла к внучке Алёнке, там уже сидели гости — человек десять, в основном молодёжь. Мать Алёнки, Галина старшая дочь, жила в другом городе и приехать не смогла. Алёнка кинулась к ней:
— Бабуль, я думала, ты не приедешь!
— Да как же не приеду, родная? Я очень хотела тебя поздравить.
— Ну проходи, садись. Есть хочешь? Мы уже торт достали, но салатики ещё есть, я принесу.
Соседка Алёнки, Света, встретила Галю чуть скептически, но быстро оттаяла. За праздничным столом поднимали бокалы (Галя пила морс), говорили тосты, смеялись. Алёнка всё время звала:
— Бабуль, подсядь ко мне, расскажи что-нибудь!
Гале было непривычно, но по-хорошему радостно, что молодёжь не смотрит на неё как на «старуху». Она растаяла, разговорилась. Впервые за много лет она чувствовала себя не прислугой, не тенью, а полноценным участником праздника.
— Алёнушка, детка, я тебе желаю быть свободной и смелой, — сказала Галя, поднимая бокал с морсом. — Никогда не давай другим решать за тебя, особенно если речь о твоём будущем.
Гости зааплодировали, а Алёнка улыбнулась и обняла бабушку.
— Бабуль, я так рада, что ты приехала. Если хочется, можешь остаться на ночь. А то поздно уже.
— Нет, милая, я… я, пожалуй, поеду домой. Не хочу всё-таки скандал с дедом провоцировать. Но спасибо.
Она высвободилась из объятий, оделась и вышла в подъезд. На улице начиналась метель. Галя постояла несколько минут, глядя, как ветер гоняет снежную пыль под фонарём. Из памяти не шла угроза мужа: «Вернёшься — не впущу».
— Да пусть, — сказала Галя вслух. — Я всё равно должна попробовать жить, а не существовать.
***
Дома дверь оказалась не просто закрытой, а запертой на задвижку. Галя позвонила. Тишина. Постучала кулаком, а потом вышла на улицу и посмотрела, что свет в окне горит. Значит, Витя дома. Опять поднялась на свой этаж.
— Вить! Открой!
— И не подумаю! Сама сказала, «хоть не открывай» — ну и не открою.
Она постояла, но дверь не открылась, а ключом не провернуть задвижку. У Галины защемило сердце от такого унижения. В подъезде было холодно, лампочка тускло мигала. Тут на площадку вышла соседка с третьего этажа, Оксана:
— Галь, чего ты тут мерзнешь?
— Да вот, не пускает меня муж.
— Пошли ко мне, чаю попьём. Ночуй у меня, если что.
Галя с благодарностью кивнула. Она никогда не была у Оксаны, хотя они жили рядом больше пятнадцати лет. В квартире стоял запах ладана — оказалось, Оксана была очень религиозной, у неё всюду висели образа, в углу тускло светилась лампадка.
— Ну, располагайся, Галь. Кровать у меня одна, так что я тебе на диванчике постелю.
— Спасибо, Оксан. Ты не подумай, я не хотела никого беспокоить, просто…
— Да ладно, Галь. Знаю я твоего Витьку. Грубый он стал и заносчивый. Переночуешь у меня, а там решишь, что дальше делать.
Галя сидела на диване, смотрела на старомодные обои, слушала, как Оксана бормочет молитвы. Ей было и грустно, и как-то странно свободно. Может, это знак свыше: пора уже освободиться от этого злого человека и зажить самой?
***
Утром она пошла к себе: дверь оказалась открыта. Витя сидел за кухонным столом и ел кашу.
— Нагулялась?
— Я у Оксаны ночевала, — ответила Галя спокойно.
— А мне всё равно, где ты была. Отныне делай что хочешь, только денежки неси в дом. Пенсия твоя — общая, ясно?
— Нет, Вить, не общая. С сегодняшнего дня я буду тратить её на себя.
— Что?! Да я… я! — он побагровел от злости, чуть не перевернув тарелку с кашей. — Забыла, кто в доме хозяин?!
Галя почувствовала, как внутри у неё загорается огонёк. Была бы она моложе, наверное, испугалась. Но сейчас она вдруг поняла, что терять особо нечего. Внешне стара, да. Но душой?
— Да не забыла, Вить. Я поняла, что никто не хозяин моей жизни, кроме меня самой. Так что хватит.
— Ты решила, что можешь так просто уйти? Да кому ты нужна в 65? У тебя ни сил, ни дохода приличного, дети собой заняты!
— Это моя проблема, не твоя.
Она развернулась и пошла собирать вещи. Схватила все свои бумаги из серванта, медали отца, фото. Хотелось бежать без оглядки. Но надо было решить, куда.
— Да ты никуда не денешься. Сдохнешь с голоду! — раздался за спиной злой голос.
— Ну если даже так — лучше с голоду, чем с таким отношением жить, — отрезала Галя.
Она позвонила Люде.
— Алло, Люд, я собралась уйти от Витьки. Возьмёшь меня к себе на пару дней?
— Конечно! Дуй ко мне, вместе подумаем, что дальше.
Витя хотел что-то ей бросить вслед, но Галя уже стояла на пороге, с маленьким чемоданом в руках.
— Чтоб не возвращалась! — прокричал он в итоге.
***
Выскочив во двор, Галя заметила, что у неё в сумке телефон непрерывно вибрирует: сын звонил.
— Мам, что происходит? Папа мне звонит и орёт, что ты его бросила!
— Да, бросила. Сынок, я устала, ты понимаешь? Я больше так не могу.
— Мам, может, ты погорячилась? Папу жалко… Он старый, ему нужен уход…
— А я не старая, да? И не заслуживаю нормальной жизни, без постоянных унижений?
— Нет, ну, конечно, заслуживаешь… Просто… Мы с женой пока помочь тебе не можем, у нас ипотека, дети… Анька далеко. Не к Аленке же ты пойдёшь?
— Не волнуйся, я не собираюсь переезжать к вам. Я сама справлюсь.
Сын ещё что-то говорил, но Галя слушала краем уха. Внутри она чувствовала, что верного решения никто за неё не примет.
***
Галя поселилась у Люды: та жила в двушке, одна комната у неё пустовала. «Я всего на пару недель, потом найду себе вариант», — пообещала Галя. Первое время тосковала по привычному быту, но затем осознала, что не испытывает больше страха вернуться домой и наткнуться на ворчливого мужа. Уже успела узнать о курсах скандинавской ходьбы — записалась. Люда смеялась:
— Галь, да ты героиня. В первый же день сама сходила, узнала расписание.
— Да, хочу форму поддерживать. Мне 65, и пусть, зато я ещё могу ходить, могу учиться новому.
Вечерами они сидели с Людой на кухне, болтали, как девчонки. Галя переживала:
— А вдруг Витя начнёт каким-то образом пакостить? У него же характер…
— Ну пусть попробует. Дай ему понять, что терпеть больше не станешь.
И правда, пакости не заставили себя ждать. Через неделю Витя позвонил, заявил, что хочет развестись, чтобы Галя не претендовала на квартиру.
— Да нет проблем, разводись, — ответила Галя. — Квартира твоя, ты ж её по наследству получил от родителей. Мне и не нужна твоя недвижимость, я уже решила.
— А как же имущество, которое вместе наживали? — он говорил с сарказмом. — Телевизор, мебель…
— Оставляю тебе, не беспокойся, лишь бы ты от меня отвязался.
В голосе Вити послышался злой смешок:
— Вот и отлично. А вот жилплощадь не получишь, пенсию будешь свою на жильё тратить — помянëшь мои слова, ещё приползёшь.
Но Галя уже не дрожала. У неё появилась твёрдая уверенность: даже если придётся жить в съёмной комнатушке, лучше так, чем под вечным давлением.
***
Через месяц Галя сняла квартиру у соседей по даче — они уезжали надолго, и были рады сдать недорого, но надёжному человеку и чтоб жильё было под присмотром. Люда помогла перевезти вещи.
Галя внезапно ощутила вкус свободы. Она перестала вздрагивать по утрам. Записалась на танцы для пенсионеров при местном Доме культуры. Внучка уговаривала бабушку чаще приезжать, и та уже без страха и унижения принимала приглашения.
Однажды вечером, возвращаясь со скандинавской ходьбы, она загляделась на небо: чистое, звёздное. Никогда раньше не замечала, какое оно глубокое. Шёл лёгкий снежок, фонари мерцали. Галя улыбнулась сама себе: «Мне 65, я жива, и теперь это действительно жизнь».
— Как прогулка? — Люда дозвонилась по мобильному.
— Замечательно, Люд. Я словно заново родилась!
— Я смотрю, ты там вообще расцвела. Завтра зайдёшь, чаю попьём?
— С удовольствием.
Она отключила телефон, спрятала в карман. В памяти всплыло то острое чувство бессмысленности, которое она испытывала всего пару месяцев назад. Как будто это было в другой жизни.
Галя шла вперёд, уверенно стуча палками, и чувствовала себя победительницей.
