Тусклый с утра октябрьский день разгорался. Было по-осеннему бодро и свежо, солнце наконец-то выползло из-за тяжёлых, низких туч и позолотило лес. В верхушках деревьев лениво перекликались птицы.
Высокая, чуть сутулая женщина средних лет с наслаждением втянула терпкий, напоенный грибным духом осенний воздух.
– Мама, я нашла ещё один! – к Светлане, то и дело перепрыгивая через стволы огромных поваленных сосен, бежала ее одиннадцатилетняя дочь Надя.
Девочка была одета в старые «лесные» джинсы и видавшую виды ярко-красную курточку. Её светло-русые волосы были заплетены в длинную тугую косичку, в руках она держала огромный ярко-оранжевый подосиновик.
– Ну-ка, давай посмотрим! – женщина улыбнулась, и быстрым, привычным движением надрезала крепкую, коренастую ножку. Большой старый гриб оказался чистым.
Светлана опустила добычу в новенькую, буквально на днях купленную корзинку дочери, где уже лежало несколько маслят, пару моховиков, небольшая семейка оранжево-жёлтых лисичек, красивый молодой боровик и два почти таких же больших подосиновика.
Едва слышный писк, в котором с трудом можно было распознать мяуканье, заставил Светлану и Надю вздрогнуть от неожиданности.
Из огромного куста орешника им навстречу вылез страшно худой, дрожащий чёрный котёнок – настоящий живой скелет, покрытый всклокоченной, мокрой шерстью.
На несколько долгих секунд мать и дочь превратились в изваяния:
– Папа! Папа! Мы котёнка нашли! – громко, на весь лес закричала Надя.
– Иду! – донеслось в ответ.
Спустя несколько минут из-за деревьев показался невысокий, крепкий, коренастый мужик с худощавым лицом и серыми глазами, в защитного цвета куртке и высоких резиновых сапогах, с большой корзиной в руках и рюкзаком за плечами. Из-под небрежно повязанной тёмно-зелёной банданы выбивались густые, почти полностью седые волосы.
– Что тут у вас? – отрывисто спросил он, переводя взгляд с жены на дочь.
– Да вот – котёнка нашли, – девочка подхватила с земли невесомое пушистое тельце.
– Мяу-уу, – подал голос найдёныш. – Мяу-ууу!
– Откуда он здесь совсем один? – растерянно озираясь, спросила Светлана.
– Ясно откуда – вывезли и избавились, – скорчив свирепую мину, хмуро ответил Николай. – Не сам же он утопал за тридцать километров от жилья.
Мужчина открыл рюкзак, вытащил пакет с бутербродами, снял с них колбасу, нарезал её на кусочки на небольшом сухом пне и, забрав у дочери котёнка, опустил его на землю возле пня, подтолкнув к еде.
Найдёныш жадно набросился на еду: он глотал колбасу, практически не жуя.
Вот так: пошли на «тихую охоту» – нашли умирающего с голоду кота. Как-то сразу стало не до грибов – нужно было везти котёныша к ветеринару.
***
Сыновья Николая и Светланы – Степан и Андрей – уже жили своими семьями, когда у них появилась младшая сестра. Анечка, дочь Степана и пока единственная внучка Астафьевых, была на год старше Нади.
Светлана забеременела в сорок семь, и позднюю беременность прерывать не стала. С рождением дочери счастье на цыпочках вошло в опустевший было дом: для своих немолодых родителей Наденька стала неисчерпаемым источником радости.
***
В ветклинике котёнка первым делом напоили – найдёныш пил целую вечность и всё никак не мог оторваться от миски с водой.
Ветеринар, молодая темноволосая женщина в стильных строгих очках, внимательно осмотрела котёныша и повернулась к нетерпеливо ожидающим вердикта Николаю, Светлане и Наде:
– Это кошечка, ей уже месяцев шесть. Очень худая, одни кости, лапы от голода подкашиваются. В целом, котёнок здоров, только сильно истощён и обезвожен. Сейчас главное – откормить её, чтобы на костях немного мяса наросло, сделать прививки. Позже неплохо бы стерилизовать, но сейчас этот скелет просто не перенесёт операцию.
Когда Астафьевы вышли из ветклиники, небо затянули низкие тучи, заморосил унылый, осенний, мелкий, сливающийся в туман дождь.
***
– Надя, мы с мамой уже не так молоды, как были раньше, а за кошкой уход нужен. Давай найдём кошечке добрые руки…
– Папочка, я сама буду ухаживать за котёнком! У братьев моих в детстве были собаки! У тебя самого в детстве кошка была, а мне не разрешаешь питомца завести!
О том, что у её папы в детстве была какая-то особенная кошка, Надя знала давно. На большом, ещё дедушкином, комоде, что приткнулся в углу родительской спальни, сколько Надя себя помнила, стояла старая чёрно-белая фотография в массивной деревянной рамке: улыбающийся отец – на фото ему было лет семь-восемь – сидя на полу у новогодней ёлки, ласково гладил большую, почти полностью чёрную кошку, лежавшую у него на коленях.
Отец иногда брал этот старый снимок в руки и подолгу рассматривал, и по его губам в эти минуты бродила лёгкая счастливая улыбка.
– Матрёшка была особенной кошкой, – негромко сказал Николай, и его серые глаза затуманили воспоминания. – И она, дочка, не моя. Матрёшка – кошка моего отца, твоего, Наденька, деда Петра. Ты уже знаешь, Надя, что твой прадед Архип был священником, а трое его сыновей тоже были людьми верующими. За это и поплатились – твой прадед на глазах вооружённых «посланцев» сжег предписание о закрытии храма, в котором служил, после чего был арестован вместе с сыновьями. Твой, Надя, прадед получил десять лет лагерей, а его сыновья – по семь лет. Сидели они все в разных местах – твой дед Пётр попал в лагерь «Свободный», и название это звучало как насмешка. В лагерях, дочка, сгинули и твой прадед, и два его старших сына – Михаил и Тимофей. Выжить удалось только твоему деду.
На кухню вошла Светлана, неслышно прикрыла за собой дверь, разлила чай по чашкам, поставила на середину стола большую тарелку со свежими кексами и молча опустилась на стул.
– Так вот, именно в лагере Матрёшка у деда твоего и появилась, где-то на пятом году отсидки, – продолжал рассказывать отец. – Непонятно, откуда на излёте осени мог появиться в лагере крохотный чёрный котёнок с аккуратными белыми «носочками» на всех четырёх лапках – и это при том, что ни кошки, ни других котят там замечено не было. Дед Пётр котёныша подобрал. Найдёныш оказался кошечкой. Там, в лагерях, людям нужно было кого-то любить. Хотя бы маленький, тёплый, мурлыкающий комочек. Надзиратели, как ни странно, разрешили оставить котёнка – видимо, среди них тоже были разные люди. Дед назвал кошку Матрёшкой…
Лесной найдёныш осторожно вылез из-за углового диванчика, где он прятался почти всё время, но, заметив пристальный взгляд Нади, проворно шмыгнул обратно.
– Твой дед вместе с большой группой заключённых валил лес в тайге. Это был тяжёлый, каторжный труд. Матрёшка каждый вечер встречала его у барака. Через год найдёныш-замухрышка превратился в большую красивую кошку. Как-то поздней осенью у Матрёшки должны были появиться котята, и тут часть заключённых – и деда Петра в их числе – решили перевести в другой лагерь. За семьдесят с лишним километров. Пешком. По осенней распутице. Всю дорогу твой дед нёс Матрёшку на руках – кошка со дня на день должна была окотиться.
На новом месте арестантов поселили в дощатых, сырых, с огромными щелями, бараках. Котята Матрёшки родились мёртвыми, а молодая кошка после окота заболела так тяжело, что отказывалась есть и целыми днями лежала пластом. Дед понимал, что любимица умирает, но ничего не мог сделать. Как раз в это время, в самый разгар болезни Матрёшки, деда с большой партией заключённых снова перевели в новый лагерь, за добрую сотню километров от предыдущего.
Дедушка понимал – Матрёшке не пережить дорогу. Он вообще не надеялся, что кошка выживет, и попросил одного человека из администрации лагеря, из тех, кто был помягче, присмотреть за любимицей до её смерти.
На новом месте дед очень тосковал по кошке. Освободившись через полгода, Пётр сразу же поехал туда, где он оставил Матрёшку. Не питая надежды на лучшее, он нашёл человека, которого просил присмотреть за любимицей. Тот рассказал, что Матрёшка выжила, но за пару недель до его приезда исчезла из лагеря. Возможно, ушла в тайгу и погибла.
Надя сидела, не шевелясь, затаив дыхание и обратившись в слух. Остывающий чай стоял нетронутым, к кексам так никто и не прикоснулся.
– Несколько дней дед искал Матрёшку в тайге, а потом уехал ни с чем, – Николай неторопливо отхлебнул чай и поднял глаза на притихшую дочь. – Приехал сюда, в Смоленск. Устроился работать сторожем – никуда больше не брали. Встретил мою маму – твою бабушку Галю – она не побоялась выйти замуж за бывшего «сидельца». Через три года родился я. Незаметно, в заботах и хлопотах, пролетело четыре года.
Как-то весенним вечером твой дед вышел в магазин за хлебом. У подъезда, в густых, стылых сумерках, с оглушительным криком «Мяу!» ему под ноги бросилось что-то чёрное. «Матрёшка»? – на автомате произнёс дед…
Кошка прыгнула ему на грудь, вцепилась лапами в старый, поношенный плащ и затихла. Матрёшка!.. Страшно худая – все кости под шёрсткой можно пересчитать. Облезлая. Грязная. Живая! И без всяких сомнений – она!
– Но где Матрёшка была столько времени? – удивлённо спросила Надя. – Как дошла до Смоленска? Как нашла хозяина в незнакомом городе?
– Это была Матрёшка, доченька. У неё были белые «носочки» на всех четырёх лапах. Была ещё одна надёжная примета: когда Матрёшке не было и года, один живодёр-заключённый сломал ей хвост. Дед в то время был на лесозаготовках и ничем не мог помочь любимице. Хвост сросся, но остался кривым. Твой дедушка рассказывал мне, что живодёр тот вскоре погиб при валке леса, так что всё возвращается. Знаешь, Надя, в Древнем Египте кошек считали священными – видимо, не случайно: они способны возвращаться к хозяевам за тысячи километров.
Отец промочил горло едва тёплым чаем и продолжал:
– После своего возвращения Матрёшка прожила у нас почти восемь лет. Однажды – мне было тогда около шести лет – у меня сильно заболела голова. Она была тяжёлая, словно чугунная, затылок ломило, а виски взрывались болью так, что слёзы текли из глаз. Дело было за пару дней до Нового года, и у меня были все шансы встретить праздник в постели. И тут появилась Матрёшка. Она вспрыгнула на кровать и улеглась прямо мне на лоб. Кошка не отходила от меня почти сутки. На следующее утро голова прояснилась, и мне стало намного лучше, а к Новому году я бодро прыгал у ёлки. И снимок, что стоит на комоде, сделан в ту памятную новогоднюю ночь, когда Матрёшка меня вылечила.
Кошка безошибочно чувствовала, когда дед должен был вернуться домой. Примерно за полчаса до его прихода Матрёшка усаживалась у входной двери и терпеливо ждала, как часовой на посту.
Когда дед Пётр садился на скамеечку в прихожей, чтобы снять обувь, Матрёшка вспрыгивала к нему на колени, вскидывала передние лапы на плечи и осторожно обнюхивала лицо – это был их неизменный ритуал.
Иногда у деда пошаливало сердце, и тогда Матрёшка часами лежала у него на груди. Дедушка говорил, что любимая кошка для него лучше всяких таблеток.
Однажды твоя бабушка Галя поставила на огонь чайник, прилегла на диван и уснула. Когда вскипевшая вода залила огонь, квартиру стал заполнять газ. Бабушка проснулась от громких воплей Матрёшки – кошка сидела на диване у самой её головы, и, похоже, уже собиралась пускать в дело когти.
Отец допил холодный чай и громко стукнул пустой чашкой о столешницу:
– Матрёшка умерла летом, – глухим голосом продолжал рассказывать он. – За все годы, что она прожила у нас, кошка ни разу не выходила из квартиры, а умирать ушла в большой старый сквер, что за домом: незаметно выскользнула за дверь. А за день до того очень ластилась ко всем – видимо, прощалась.
Дед нашёл мёртвую Матрёшку в сквере, под сиренью. Там же он её и похоронил, а потом заперся на кухне и всё курил, курил. Бабушка Галя выплакала все глаза, я тоже плакал навзрыд.
Дед Пётр умер через девять лет после смерти Матрёшки. Много раз я заговаривал о том, чтобы взять в дом другую кошку, но он и слышать об этом не хотел. Дед говорил, что такой, как Матрёшка, всё равно больше не будет…
Николай замолчал и потянулся за кексом. Надя тоже сидела молча, печально повесив голову.
Чёрный котёнок тем временем выбрался из-за дивана и с любопытством обнюхивал кухню, готовый при малейшей опасности вновь скрыться в глубокой спасительной щели.
– Ну, так что, доченька, будем делать с этим нашим «лесным сюрпризом»? – вдруг спросил мужчина.
– Папа, ну неужели мы котёнка на улицу выбросим? – девочка вскинула на отца большие серые глаза. – И давай назовём наш «лесной сюрприз» Матрёшкой…
– Нет, Наденька, такой, как Матрёшка, больше не будет никогда, – тихо ответил отец. – Выбирай другое имя.
– Она вся чёрная – давайте назовём её Пиковой Дамой, – отодвигая пустую чашку, предложила мама.
Папа с дочкой переглянулись и кивнули.
– Ты будешь Дамочкой, поняла? – Надя вскочила из-за стола, схватила не успевшего юркнуть в спасительную щель котёнка на руки, уселась вместе с ним на диван и погладила шелковистую чёрную шёрстку. – Ты будешь Дамочкой! Пиковой Дамой!
Найдёныш, будто соглашаясь, громко замурлыкал и, свернувшись клубком, улёгся у Нади на коленях.