«Ленка-пенка, драная коленка!» — дразнили её соседские мальчишки. Но она не плакала и не обижалась, а отвечала им что-нибудь такое же глупое в ответ: «Коровис, коровис, на верёвочке повис!» — и мальчишка с фамилией Коровинский, приходил в ярость и бежал за ней, чтобы стегануть прутом, а то и толкнуть в муравейник.
Время шло, и «Ленка-пенка» стала Еленой Прекрасной. Прямо невеста. Коровинский возил её по посёлку на мотоцикле, и кое-кто из поселковых видел, как они целовались.
«Моя дочь не могла ни с кем целоваться!» — всплеснула руками тётя Шура. И посадила Елену Прекрасную под замок. К восторгу злопыхателей, теперь она провожала дочь в школу и обратно, хотя даже первоклашки ходили сами. Елена не выдержала насмешек и сбежала из дома.
Искали её всем посёлком. Нашлась она в соседнем селе, в доме своей подруги Наталки. Мать, осознав, что сделала дочь посмешищем, стала ласковой и обходительной. Голос не повышала. Вожжами не била. Лена снова стала ходить в школу «без конвоя», но злые языки не утихали.
Под Новый Год, тетя Шура зашла разбудить дочь, и обнаружила её без сознания. На полу валялся блистер от таблеток. Шура закричала дурным голосом, и в чём была, выбежала на улицу. Там она поймала соседа Витьку, и тот помог доставить Лену в больницу.
Лена лежала под капельницей, врач сказал, что жизнь её вне опасности. Через несколько дней Шура приехала забирать дочь. Доктор отвёл её в сторону, и сказал пару слов. Шура лишь снова всплеснула руками.
Когда они приехали домой, она села напротив дочери, и спросила:
— Кто он?
Дочь отвернулась.
— Это Вовка Коровинский? Отвечай, не молчи!
Лена закрыла лицо руками, и сквозь ладони зарыдала:
— Я хочу избавиться от него! Сделать аборт!
— Не смей даже думать об этом! Ещё ни одна из нас не стала счастливее, убив своего ребёнка! Аборт! Ишь чего удумала! Если такие взрослые, что можете ребёнка заделать, так имейте мужество взять за него ответственность! Так кто он? Это Вовка?!
— Вовка не при чём… — перестав вдруг плакать, равнодушно ответила дочь, — он меня теперь возненавидит.
Шура села за стол, принялась растирать виски. Взгляд её упал на календарь с олимпийским мишкой. Внезапно она подскочила, и накинув полушубок и схватив платок, сказала дочери:
— Займись-ка обедом! Я скоро! — и выскочила на улицу.
Ей повезло, она быстро поймала попутку до села, где два месяца назад «гостила» Лена. Она стукнула в заиндевевшее окошко с резным наличником. Показалось одутловатое лицо Мишки, Наталкиного брата. Подпрыгивающая на морозе тётя Шура не вызвала у парня подозрений, и он открыл дверь, о чём почти сразу пожалел.
Шура ворвалась в сени, как фурия. Она схватила парня за грудки, и пользуясь им, словно щитом, роняя какие-то жестяные лейки и старые хомуты, расчистила себе путь к стенке, и прижала его к ней. Мишка хотел было рыпнуться, но тут же почувствовал острое колено, направленное ему в пах.
— Сам расскажешь, как дело было, или тебе помочь, губошлёп?—зашипела она ему в лицо.
— Чё рассказывать-то? — не понял Мишка, и тут же скорчился от боли, которую доставило ему Шурино колено.
— Блин! Больно же! — крикнул он.
—Тётя Шура! — в дверях стояла Наталка, и с ужасом смотрела на мать своей подруги.
— От тварь, от тварь! Что зенки свои бесстыжие вылупила? И ведь, не стыдно! — закричала она на Наталку, и снова повернувшись к Мишке зашипела:
— А ну говори: ты мою Ленку обрюхатил?
— Не он это! Не он! Тётя Шура, отпустите его, я вам всё расскажу!
Пальцы женщины разжались, и Мишка рухнул на пол, как мешок картошки. Шура посмотрела на свои руки, на хнычущего Мишку, и ей стало стыдно.
— Миш, ты это… прости меня, дуру старую. Я ж думала ты… — она хотела погладить его по плечу, но он шарахнулся от её руки, как от горящей головни.
Шура пошла за Наталкой на кухню, где на столе весело шептал самовар.
— Раздевайтесь, тетя Шура, я пока нам чайку соображу! — Наталка достала чашки из буфета.
— Ты вот что, Наталка. Скажи мне имя, и я пойду. Нет у меня времени чаи гонять, да и Ленка дома ждёт.
— Теть Шур…я обещала Лене…
— Так ты и мне обещала! Говори уже, не томи!
— Вовка Коровинский.
Шура, не говоря не слова, выбежала из дома и направилась к своему посёлку. Она прошла два километра, прежде чем удалось поймать попутку. Начиналась метель. Водитель сжалился и доставил Шуру прямо к добротному забору Коровинских.
Пока она ехала, гнев потихоньку улетучился, да и Вовку Коровинского так просто к стенке не припрёшь: его отец большой человек, депутат. А во дворе — злые собаки.
Шура нажала на кнопку звонка. Дверь открыла Вовкина мать, крашеная блондинка, похожая на какую-то известную актрису, имя которой так и вертелось на языке. На плечи была небрежно накинута каракулевая шуба.
— Вам кого? — она рассматривала Шуру с любопытством, словно какое-то экзотическое животное.
— Вас. Разрешите войти?
— Что случилось? Вы из школы? Из-за сына?
Шура кивнула, и пошла вслед за Коровинской к дому. Оказавшись в просторной гостиной с камином, она с наслаждением потерла замерзшие пальцы. Хозяйка взяла у неё полушубок, повесила на вешалку. Улыбнувшись, указала Шуре на одно кресло у камина, сама села в другое.
— Чай? Кофе?
— Нет, спасибо.
— Валентина…
— Александра Ивановна!
— Прекрасно. Скажите, вы по какому предмету? Мой Вовка что-то натворил? — Коровинская, умело скрывала тревогу.
Шура пыталась подобрать правильные слова, но в голову ничего не приходило.
— Натворил. Вы, как и я, к июлю станете бабушкой.
Минуты две стояла тишина — именно столько понадобилось Коровинской, чтобы понять смысл сказанного.
Наконец она медленно встала, подошла к вешалке, сняла Шурин полушубок, открыла дверь, и выкинула его в прихожую.
— Вон отсюда! — глухим голосом сказала она.
Шура была так потрясена, что встала с кресла и поджав хвост, хотела выйти. Но вдруг ярость, так напугавшая несчастного Мишку, подняла голову.
—Ты что себе возомнила, лахудра? Думаешь, твой сын может запросто портить девок, и хоть бы хны? — грозно сказала Шура.
— Девки сейчас такие, что сами вешаются! Надо было лучше воспитывать свою дочь! — голос Коровинской перешёл на визг: — Если ты сейчас же не уберешься, я спущу собак!
— Сама, как собака! Я ухожу. Увидимся в суде! — и гордо подняв голову, Шура вышла из ненавистного дома.
В каком фильме я слышала эту фразу? Про «увидимся в суде?» —размышляла Шура. — Эффектно получилось! Фраза, действительно произвела эффект: Коровинская тут же побежала к мужу, и навзрыд стала рассказывать, что их мальчика хотят обвинить в изнасиловании!
Когда Шура окольными путями дошла до своего дома, «волга» Коровинских уже была там. За рулём был сам Коровинский — старший. Завидев Шуру, он вышел из машины и пошёл ей навстречу.
— Добрый вечер, Александра…
— Ивановна!
— Александра Ивановна! Меня зовут Юрий Романович, я отец того шалопая…
— Да, уже поняла. Я уже познакомилась с вашей женой.
Шуре было очень холодно. Хотелось скорее домой, но приглашать с собой Коровинских она не стала. Знала, что Ленке будет стыдно за убогость их домашней обстановки. Поэтому сказала:
— Извините, что не приглашаю вас. Думаю, моя дочь не горит желанием познакомиться с вами, если конечно, Ваш сын не хочет на ней жениться.
— А мы знакомы с Леночкой! — наиграно заулыбался Юрий Романович. — Очень хорошая девочка! Но для свадьбы, согласитесь, наши дети так молоды!
Он достал пухлый бумажник и извлёк оттуда все купюры. Картинно потряс, показывая, что больше ничего нет.
— Этого должно хватить! — сказал он, протягивая деньги Шуре.
— На что хватить? — спросила она, заставляя стоять его на холодном ветру с протянутой рукой, и наслаждаясь этим зрелищем.
— На решение проблемы! Я знаю прекрасного врача!
— Вот и отведите к нему свою жену, Юрий Романыч. Такие, как вы, не должны размножаться! — отрезала Шура, и пошла, не оглядываясь, к дому.
Ленка, наблюдавшая эту сцену в окно, встретила мать со слезами:
— Я же просила тебя, мама! А ты… А ты…
— Что я? Что я?!
Она обняла дочь, и стала гладить её по волосам, как в детстве:
— Леночка, милая, всё будет хорошо. Не надо тебе становиться Коровинской. А ребёночек родится, дадим ему нашу фамилию, Орлов!
— Или: Орлова! — улыбнулась, сквозь слёзы, Лена.
—Точно! Всяко лучше, чем какой-то там Коровинский! Коровис! Коровис он на ниточке повис!
—»На верёвочке повис!» — всхлипнув, поправила её Ленка.
— Эх, Леночка! У тебя ещё всё впереди! Целая жизнь! Настоящая любовь! Всё будет хорошо… ты больше не плачь, успокаивайся давай… ребёночек тоже расстраивается, когда ты плачешь… вот так… вот так, моя хорошая!
И Лена успокаивалась, и улыбалась с закрытыми глазами, ей становилось тепло и спокойно — как в детстве, когда она слушала мамины сказки, и верила, что от любых невзгод можно спрятаться под большим лоскутным одеялом.
