Мамины духи

Тот день, когда мать приезжала ее навестить, Юля помнила смутно. Кажется, ей было пять лет или около того; может, меньше. Воспоминания мелькали обрывками: скрип двери, резкий запах каких-то одновременно и сладких, и горьких духов, стук каблуков по дощатому, выкрашенному коричневой краской полу. Мать смеялась, что-то говорила, снова смеялась… У нее были невероятно красивые, ярко накрашенные губы и длинные светлые волосы, подведенные черным глаза, тонкие запястья и мелодичный голос.

Юлю она не обняла. Да что там ― даже не посмотрела в ее сторону, хотя та настырно крутилась под ногами. Бабушка Нюра что-то укоризненно говорила, хмурила ровные черные брови. Юля не слушала ― все ее внимание было направлено на мать. Та казалась ей безумно красивой, даже какой-то сказочной, волшебной ― точно принцесса из тех самых мультиков, что показывали утром в субботу.

― Ты бы девку пожалела, ― качала головой бабушка и снова хмурилась. ― Совсем ты распустилась, Катя.

Мать поморщила красивый нос.

― Не твое дело, ― покопалась в сумке, кинула на стол перевязанную канцелярской резинкой пачку банкнот. ― Вот, на карманные расходы вам. Через месяц еще пришлю.

Юля и тогда, будучи совсем маленькой, понимала, что бабушка брезгует этими деньгами. Но взяла, спрятала в ящик стола, где лежали ножи, половники, щипцы и прочая кухонная утварь.

― Совсем тебе дочь не жалко! Не о себе ― так о ней подумала б. Если не нужна ― зачем рожала? Это ж человек, живой человек. Не кукла!

― Не нужна? ― пропищала из-под стола Юля. ― Как не нужна?

Она не хотела верить своим ушам. Бабушка, наверное, перепутала! Конечно же, она нужна маме, и та приехала, чтобы ее забрать ― и никак иначе!

― Мам, не начинай даже, ― протянула Катя и поспешно встала. ― Все, мне нужно бежать. Позвоню, напишу.

Цокот каблучков по полу. Стук двери. Тишина. Юля сидела под столом, сжавшись в комочек, глотая подступающие к глазам горькие слезы детской обиды. Как это ― не нужна?.. Почему?..

Бабушка тяжело опустилась на табуретку. Запричитала, сжимая на коленях узловатые, натруженные руки. Зачем-то сняла фартук, потом снова надела ― перед приездом матери она месила тесто, собиралась печь булочки. Гостей никто не ждал…

Потом деньги исчезли из кухонного ящика. Юля сама не знала, зачем проверяла ― из любопытства, наверное. Или потому, что эти банкноты были единственной ниточкой, что связывала ее с матерью.

Спустя несколько дней Юля обнаружила, что мама забыла на комоде флакон своих странных сладко-горьких духов. Задыхаясь от преизбытка чувств, схватила, сунула под майку. Заметалась по комнате, гадая, куда спрятать ― ведь если бабушка увидит, то уж наверняка выкинет! Бабушка вообще едва терпела все, что было так или иначе связано с матерью, и старалась не говорить и не вспоминать о ней вовсе.

Духи в итоге оказались под подушкой. Бабушка Нюра нашла их на следующий день, когда застилала кровать. Подержала флакон в пальцах, покрутила. Понюхала.

― Мусор! ― наконец сказала и презрительно скривилась. ― Все, что Катька за собой оставляет ― это мусор!

Собиралась выкинуть флакон, но Юля выхватила из рук. Может, если сохранить его, то мама вернется? Поймет, что забыла, и приедет забрать?

Она не вернулась.

***

Бабушка Нюра была простой деревенской женщиной, волей случая перебравшейся жить в город. Умом она не блистала, хорошими манерами тоже, поэтому растила Юлю так, как умела ― грубо, но честно. О Кате говорила редко и всегда ― сквозь зубы, отводя глаза: «Пошла по наклонной твоя мать! Не будь как она, учись, берись за ум!»

Юля пугалась этих слов. Как это ― браться за ум? А вдруг у нее не получится? Что тогда? А как мама могла пойти по наклонной, что это за загадочная «наклонная» такая, и почему по ней нельзя ходить? И почему бабушка такая злая, аж глаза сверкают? Она всегда становилась какой-то колючей, стоило только Юле упомянуть в разговоре маму. Видимо, не хотела вспоминать. Наверное, они поссорились когда-то, и бабушка обиделась.

Но деньги от Кати приходили исправно. Только деньги ― ни записок, ни телефонных звонков. Ей не было интересно, как они живут. Впрочем, и о себе она ничего не рассказывала, и почему бабушка решила, что она «пошла по наклонной», Юля не понимала. А вдруг она не пошла?..

Время шло. Юля закончила школу, поступила в медицинский техникум. Жизнь шла своим чередом, и она уже прекрасно понимала, что не нужна Кате ― иначе почему она так и не появилась? На душе было горько, будто чего-то не хватало; подсознательно, наверное, Юля продолжала ждать маму. Точнее, маленькая девочка внутри нее все надеялась, что однажды та все-таки придет, поймет все, передумает оставлять ― и они будут счастливы, как мать и дочь…

Бабушка Нюра все так же избегала разговоров о ней. Впрочем, Юля и так все знала и не заводила речи.

После вуза она устроилась на работу медсестрой в местную поликлинику. Там встретила Антона, врача-кардиолога ― спокойного, твердого, как скала. Отношения у них были серьезные, через год уже говорили о свадьбе. Юля согласилась.

― Ну хорошо, ― радовалась бабушка Нюра. ― В надежные руки тебя, внучка, отдаю! Нравится мне твой жених.

Она умерла тихо, во сне. Разбирая ее вещи, Юля нашла старые фото Кати и пачку документов на денежные переводы ― все из разных городов. И тот самый флакон духов со сладко-горьким запахом.

* * *

Юля не хотела искать мать, приняла твердое решение ― не будет даже думать об этом. Но однажды, проснувшись среди ночи, вдруг поняла, что хочет ее увидеть. Посмотреть в глаза. Спросить, почему оставила? Почему не вернулась? Почему даже не интересовалась ее жизнью?

Как выяснилось, Катя жила в маленьком, сером городке-спутнике, в обшарпанной общаге, где пахло дешевым алкоголем, тараканами и безнадегой. Юле не стоило никаких усилий ее найти: просто приехала по адресу последнего денежного перевода. Отыскала общежитие. Поднялась по узкой, замусоренной окурками, бетонной лестнице.

― Екатерина Ивашова тут живет? ― спросила у женщины, открывшей дверь.

Та посмотрела на нее безразличными, рыбьими глазами.

― Тут. Пятая комната.

Юля осторожно пробралась по коридору, толкнула дверь. Мать спала на кровати, отвернувшись к стене. На стене висел выключенный телевизор, на подоконнике стояли давно увядшие цветы в сколотой вазе.

Катя вдруг подкинулась на кровати, заозиралась растерянно, моргая пустыми полупьяными зенками.

― Ты хто? ― прохрипела она, увидев Юлю.

Резко пахнуло перегаром и табаком.

― Не узнаешь?

Катя пробормотала что-то, засмеялась было, но осеклась, зыркнула на дочь. От ее былой красоты не осталось ни следа ― разве что густые белокурые волосы.

― Должна, что ли, узнать?

Юля ничего не ответила, просто вышла.

Еще несколько дней она наблюдала за ней издалека, с улицы. Мать пила каждый день в компании других обитателей общаги, таких же забулдыг, скандалила с ними же после выпитого. Однажды упала пьяная в стельку у стены общежития. Прохожие перешагивали через ее тощее тело, брезгливо морщились: опять напилась, да когда уже закроют этот притон алкашей?

Юля молча стояла чуть в стороне.

* * *

Через полгода на телефон вдруг пришло СМС ― сухое сообщение с ошибками: «Катя памерла. Серце. Харонить некому, только вы остались. Если нада, забирите ее вещи». Написала соседка матери по общежитию, женщина по имени Лида ― так она себя назвала.

Сперва Юля не хотела ехать. Спрашивала совета у Антона, но тот неизменно отвечал, что решение может принять только она одна. «Если захочешь поехать ― поедешь. Но не ради нее. Ради себя», ― так говорил.

Юля приехала. Соседка Лида, женщина с «прожженным жизнью» лицом, достала из старого шкафа сумку.

― Она ничего ценного не держала. Вот разве что… ― извлекла пустой флакон с поблекшей этикеткой. ― Все твердила, что это ее счастливые. Что таких уже не делают.

Юля протянула руку, и Лида вложила в нее духи. Юля стояла, глядела на него, думала, что, наверное, мать тогда обнаружила, что забыла тот флакон, и купила другие. Духи давно выдохлись, остался лишь призрак запаха. Когда-то Юля живо представляла себе сцену: вот мать возвращается за ними, и она протягивает ей заветный флакон, а та вдруг все понимает, просит прощения и плачет.

Эта сцена так и осталась фантазией. А Юля все стояла, смотрела на духи и ждала, что что-то почувствует, но не чувствовала ничего.

Это был просто кусок стекла. Пыльный хлам.

На перроне перед обратным поездом Юля достала флакон из сумки и без сомнений бросила в урну. Почему-то вспомнилось, как бабушка хотела выкинуть тот, первый флакон, а Юля выхватила, спрятала. Как ждала, ждала, ждала… Как аккуратно мазала духами запястье ― по чуть-чуть, чтобы не израсходовать, и нюхала до головокружения.

* * *

Дома Антон молча обнял ее. Юля прижалась всем телом, положила голову на плечо. На столе стояла чашка горячего чая с лимоном.

― Как назовем дочь? ― спросила Юля.

Антон ответил не сразу. Она почувствовала, как дрогнула его рука, как напряглись мышцы.

― А если будет сын? ― спросил.

Юля отстранилась, посмотрела в глаза, улыбнулась:

― То есть ты даже не спросишь, когда я узнала и как?

Антон мотнул головой. Тоже улыбнулся.

― Назовем ее Нюрой. Анной. Красивое имя.

В тот вечер Юля долго смотрела через окно на звезды. Рядом стояло фото в рамке ― бабушка Нюра у розового куста с яркими красными цветами. Юля иногда глядела на нее и тихо, почти беззвучно с ней говорила. Она скучала по бабушке, но теперь у нее был Антон и будущий ребенок.

Где-то там, в другой жизни, была женщина, которая родила ее и ушла, и она никогда ― никогда! ― не поступит так со своей дочерью. И здесь, в тепле и тишине, была ее настоящая семья.

Оцініть статтю
Додати коментар

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Мамины духи
В отпуск за счастьем