Двуличность – страшное зло. Люди агрессивные или просто некоммуникабельные могут “закипеть” в открытую, без реверансов, а перед всеми. Про их характер все и знают. С двуличными гораздо страшнее. Они приветливы и услужливы, и непринужденно чувствуют себя в разных компаниях. С той же непринужденностью они и предадут, и подставят. И человек поймет это только тогда, когда станет поздно.
— Запятая же тут не ставится?
Ира занесла эту несладкую истину в свой дневник.
— Ир, ты чего застряла? Опять мемуары? Вроде, дневники ведут только наивные старшеклассницы, — пробурчал муж.
— Так думается лучше.
— Ню-ню, — передразнил он, — Смотри, какие полосы на ламинате.
— Они с позапрошлого года. И тебя это как-то не беспокоило.
— Но обычно перед твоей мамой мы накрывали пол ковром, а теперь его нет. Что она скажет? Лишь бы не огорчилась.
— У тебя фанатичное отношение к ней.
— Естественно. Она же бриллиант. Где бы я нашел тещу замечательнее?
При всем уважении к мужу Ира не могла согласиться с Ваней. Для него теща – идол. Она его угощает разносолами и потчует вареньем, она привозит ему часы с навигацией и ремни по 10 тысяч. Ира такого от матери никогда не видела. Стоило им оказаться без посторонних…
— Зятек! Мой бесценный алмаз! – и Агата сразу кинулась к нему обниматься, — Там в авоське курочка и бутерброды. Ты кушай, кушай, а то смотреть не на что. Ирка, совсем ребенка забыла.
Да. Его называли “ребенком”.
Но и про Иру на людях не забывали:
— Ируська, дочечка моя ненаглядная, год тянулся, как десяток, потому что я тебя не видела. Бусы! Пальто! Дубленка! Все тебе! Только примеряй!
Она вывалила на тахту нечто пушистое.
— Мне бы такую маму, — сказал Ваня, — Ира, хоть чай поставь. Что ты, как замороженная?
— Ванечка, ну ты чего? Ируська у нас устает, солнышко. Я сама и чайник поставлю, и заварю, и медовик разложу по блюдцам. Кушай, сынок, только кушай. Ирочка, и ты не пренебрегай.
— Какая у тебя мама! – с укором заметил Ваня.
Он скрылся.
— … кушай, только про здравый смысл не забывай, уж уже ни в одну блузку не вмещаешься, Ирка, — показала мама себя во всей красе, как только Ваня перестал слушать.
— Тебе непременно надо меня задеть?
— Бездарь! Ради такого мужа должна работать днем и ночью, а ты еще ешь, как не в себя, — вся благожелательность Агаты ушла, — Смотреть тошно. Хоть бы ему судьба послала кого получше.
На кухне вскипел чайник.
— Иду, сыночка, — обрадовалась Агата, — И Ирочка сейчас будет, ты уж ей кусочки посытнее оставь, она сладкоежка, дочечка моя.
— Хорошо!
Есть Ира не смогла.
Когда мама пристально буравила ее взглядом, она всегда тушевалась. Как есть, если ты настолько не соответствуешь маминым нормам?
— Лисички, Ирочка, специально для тебя, — говорила Агата и шепотом добавляла, — Если после них ты пояс застегнуть сможешь.
Хотя Ирина очень миниатюрная.
— Кто еще тебя закрутки привезет, если не мама? – Ваня лопал все, что попадалось под руку.
При нем-то теща была эталоном терпения и понимания. Как и при других. И Ире, конечно, никто не верил, когда она искала сочувствие, потому она прекратила жаловаться.
Чтобы мама не куковала в одиночестве, Ира подгадала с отгулами, освободив себе неделю. А Ваня отправился на станцию, где был диспетчером.
— Ой, намается он с тобой, ой и намается, — сожалела Агата.
— То чем же я такая никудышная?
— Хорошая жена не будет кормить мужа полусырой картошкой и полуфабрикатами в виде сырного соуса.
— Но он сам просил…
— Он потому и сказал так, что большего от тебя не ждет.
— Знаешь, мама, наверное, тебе не стоит к нам приезжать! – выпалила Ира на эмоциях как раз тогда, когда Ваня вернулся.
Агата демонстративно ушла в зал.
— Вот так ты общаешься с мамой? – качал головой Ваня, — Знаешь, я сомневаюсь, что у нас нормальная семья. Если ты с мамой такая, то что с тобой будет дальше?
