Богдана перелистнула страницу и продолжила играть.
Музыка струилась по пустому классу, и Богдана чувствовала, что ей здесь тесно. Не ей самой — музыке, самому невесомому и прекрасному из того, что девочка узнала за свои одиннадцать лет. Богдане казалось, будто музыке вечно не хватает пространства в стенах школы; отпустить бы все это на волю! Осенью и весной, оставаясь в классе одна, Богдана открывала окно и позволяла музыке улететь. Это было прекрасно.
Только вот сейчас зима, окна закрыты наглухо, открываются, лишь чтобы проветрить класс. Уже стемнело, в классе горел свет, и, по-хорошему, пора было идти домой, но Богдана оставалась за фортепиано. Во-первых, нужно практиковаться, Софья Моисеевна это постоянно повторяет. Во-вторых, уроки уже сделаны. Богдана всегда делала их быстро, чтобы побольше времени осталось на музыку. Ведь впереди отчетный концерт… При мысли о нем Богдана сбилась, рассердилась на себя и начала сначала.
А в-третьих, дома ее не особо ждут. Родители вечно работают, у них какие-то дедлайны, встречи, Богдане в этой круговерти места нет. Друзей у нее мало. Это понятно: музыкальная школа отнимает очень много времени. Богдана сама сюда попросилась. Как узнала в шесть лет, что есть места, где учат играть музыку, так и уговорила маму ее записать. Дома тоже есть фортепиано, а здесь почему-то тренироваться приятней.
Учителя говорили, гением Богдане не стать. Она и не хотела. Ее вполне устраивало то, что, когда она старалась, музыка поддавалась ей. И ненавидела девочка только экзамены. Когда ты играешь, а на тебя все смотрят… Сдавала Богдана каждый раз еле-еле. Думала, мама с папой будут злиться, а им все равно. Богдане бы очень пригодилась их поддержка, но, похоже, тот факт, что дочь учится в музыкалке, существовал для того, чтобы упомянуть это в разговоре с друзьями. И попросить Богдану что-нибудь сыграть. Впрочем, на отчетные концерты мама с ней исправно ходила.
Девочка вздохнула. Вот опять подумала об этом и сбилась! Софья Моисеевна будет ругаться. Она строгая.
Богдана сосредоточилась на том, что играет, и сумела пройти от начала до конца все произведение. А когда, выдохнув, опустила руки, то услышала аплодисменты.
У входа в класс стояла уборщица в синем халате. Богдана знала, что ее зовут Валентина Ивановна. Эта пожилая добродушная женщина все время что-то чистила, мыла, вытирала. Иногда заклеивала пластырем разбитые коленки, часто улыбалась. Богдане она напоминала бабушку Элю — мамину маму, — умершую четыре года назад. Такая же добрая.
— Привет, — сказала Валентина Ивановна. — Ты очень хорошо играешь… Как тебя зовут?
— Богдана Савицкая.
— Ты молодец, Богдана, правда.
— Я просто играю… Многие тут лучше меня…
— Ты как-то с душой это делаешь. Я коридор мыла и остановилась, заслушалась. Ты часто тут остаешься после уроков?
Богдана пожала плечами.
— Как повезет. Не всегда бывает свободный класс.
— У меня сын когда-то учился играть на скрипке, — поведала Валентина Ивановна. — Потом надоело ему, бросил.
— А чем ваш сын занимается? — вежливо спросила Богдана. Мама учила ее вести светские беседы.
— Он администратор в клубе. Живет с семьей далеко отсюда, его, невестку и внуков я вижу редко, — вздохнула уборщица. — Ты еще будешь играть?
— Нет, я на сегодня закончила.
— Тогда я класс помою… Хорошего тебе вечера, Богдана!
— И вам!
Через три дня, когда Богдана пришла снова поиграть, Валентина Ивановна пришла практически сразу.
— Можно, я тебя послушаю? Или ты стесняешься?
— Вас почему-то не стесняюсь, — честно ответила девочка. И правда, ничего внутри не ёкало при мысли, что сейчас чужой взрослый человек будет слушать, как она практикуется. Неожиданно для себя Богдана созналась: — Я только на зачетах и экзаменах боюсь. Сразу руки как деревянные!
— А почему боишься? — заинтересовалась Валентина Ивановна. — У нас же хорошие учителя, профессора! Лучшая школа в городе!
— Да, но они такие… серьезные… И в зале много людей.
— Когда-то они были точно такими же, как ты, — усмехнулась Валентина Ивановна. — Сидели, ошибались, разбирали произведения. Я думаю, многие из них еще это помнят.
Так и повелось, что каждый раз, когда Богдана оставалась после уроков и отыскивалось свободное фортепиано, на котором можно практиковаться, Валентина Ивановна приходила послушать. И всегда аплодировала.
День отчетного концерта, которого Богдана так боялась, подкрался незаметно. Мама отпросилась с работы, чтобы сходить с дочкой и поддержать ее из зала. По дороге заехали в цветочный магазин: было принято дарить своим учителям букеты.
Когда на концерте подошла очередь Богданы, она вышла и села за фортепиано. На мгновение пальцы дрогнули: в зале сидело множество народу, на нее смотрели учителя, друзья, одноклассники и мама… Краем глаза Богдана заметила, что у входа присела на стул женщина в синем халате. Валентина Ивановна пообещала, что постарается прийти, — и сдержала слово.
Музыка полилась из-под пальцев, и не было в зале больше ничего, кроме музыки.
Когда Богдана закончила, на нее обрушились аплодисменты. Она встала, поклонилась, чувствуя себя странно. Сегодня она совсем не думала о публике, просто играла. Для себя, для музыки, для мамы и для женщины в синем халате.
Богдана спустилась со сцены, мама прижала ее к себе, а потом протянула два букета, которые Богдана сама выбрала в цветочном магазине. Девочка подошла сначала к Софье Моисеевне, которая с широкой улыбкой похвалила ученицу. А потом пробежала вдоль всех рядов и вручила второй букет растерянной Валентине Ивановне.
— Да что ты, Богданочка… не стоило… — пробормотала уборщица, прижимая к себе букет гиацинтов.
— Спасибо, — сказала Богдана. — Спасибо, что вы мне хлопали.
