Прокричав “нет” регистраторше, Алина бросилась по проходу, просачиваясь сквозь гущу приглашенных на ее торжество.
Бракосочетание накрылось, когда Алина выбежала из зала, на ходу скидывая жмущие туфельки.
Для нее все было жмущим. Туфли, зал, регистрация… Она не любила того, с кем сегодня едва не обручилась.
Сережа ничего не предпринял, когда его невеста сбегала, сверкая пятками, а лишь устало выдохнул. Не любила она него. Он наизнанку вывернулся, чтобы вектор ее чувств перевернулся на противоположное значение, но Алина так и не полюбила. Принуждать – это ниже его достоинства. Весь торжественный день был омрачен ее кислой физиономией. Сережа принял ее “да” на помолвке, но понимал, что это “да” продиктовано волей родителей и желанием уйти от проблем. Но сейчас Алина сбежала.
Она, путаясь в юбках, залезла в такси, чтобы водитель отвез ее туда, куда велит любовь.
Алина пошла против всех.
Против Сережи, который еще накануне считал, что у них нормальная помолвка. Против родителей, которые превзошли самих себя, чтобы дочь пошла под венец. Против всех. Но она ехала в такси и не плакала. Как в голливудском кино, она неслась к любимому, едва не выйдя за другого.
— Егор! Я остановила свадьбу! Я хочу быть с тобой! – со всем пафосом произнесла она.
— Эт… Эт… Ну… Ты проходи.
Егор способен любить только себя. И иногда кем-то очаровываться. Он и был очарован Кристиной, пока он не променяла его на нефтяника и не умотала на Урал.
Не будь это так, Егор бы ни за что не сошелся с Алиной, которая сорвала собственную свадьбу из-за него.
— Егор, мы созданы для того, чтобы быть супругами… Я думала, что ты меня не любишь, потому и повелась на уговоры моей семьи, но я вовремя все осознала и приехала к тебе, чтобы это исправить, — у Алины лежала сушка в пакете, которую она и вынула, как обручальное колечко, — Мы поженимся?
— Эт… Ты эт… Проходи. И обручимся.
Егор не мастак говорить.
Но Алина была не худшим спасательным кругом, потому он и обручился с ней, и даже сложил слова в предложение “ты удивительная девушка”. Это все, на что он оказался способен.
Но Алине и это выше крыши.
Она таяла от его запаха. Она с ума сходила от одного его появления в их общем и, если без утайки, то выпрошенном ею доме. Она пошла бы ради него на край света. То, что она сбежала от алтаря, и бросила Сережу в недоумении, ее не смущало. То, что ее мама не поощряла брак с Егором, Алину тоже не смущало. Можно и потерпеть, когда на кону такой парень, как Егор.
Для него же она была данностью. Мишурой. Досадным недоразумением и приложением к его вольной жизни, в которую он умело вписывал и Машу, и Дашу, и Иру… Когда улетела Кристина, Егор потерял способность что-то чувствовать.
Он нуждался в свежих эмоциях, Алина – в нем. На том и сошлись.
Он не скрывал, что ходит налево. Алина это проглатывала. Она нуждалась в нем, как в кислороде. Она сбежала со свадьбы с человеком, который был, объективно, гораздо лучше Егора, но не думала, что это ее оплошность, а считала это своим достижением.
Правда, ее семья отказывалась приезжать к ним.
А опоздания Егора с работы участились.
— Где моя рыбка?
И нет, это он не про Алину. Это он про тунец, который она для него запекала. Все, что его интересовало в их жизни, это прокорм. И прочие удовольствия. Но не будущее или дети. Это тоже его пунктик. Никаких детей. Он не способен быть отцом. Алина и не спрашивала про детей, потому что это могло огорчить Егора, а сама она просто подстраивалась под его желания – если он не думает о детях, то и она не станет. Хотя сама она даже не понимала, есть ли среди ее желаний ребенок…
Произошло немыслимое, когда Егор огорошил Алину, приведя к ним ребенка. Своего. Родного.
— Моя бывшая… Ну, одна “из”… Поступила, как предательница, и отреклась от дочки… Мне Свету некуда… Некому… В смысле, я жизни своей не представляю без дочери, и поэтому отдать ее никуда не могу.
— Почему ты не сказал, что у тебя есть дочь??
— Это и для меня неожиданность. С мамой Светы мы встречались до тебя, задолго до тебя, и я не знаю, почему она сначала не захотела вписывать меня в свидетельство, как отца, а теперь скинула на меня дочку… Я ничего не знал.
Алина, которая, в ступоре, и не посмотрела на ребенка, сейчас рассмотрела девочку, которая была явно младше двух лет. А именно столько Егор не видел свою бывшую.
— Скажи, как на духу – это не дочь той бывшей, которую я знаю? – спросила Алина.
— Нет. Она от той, с кем я познакомился, когда уже был с тобой. Но что это меняет?
Для здравомыслящей женщины это поменяло бы все. Но только не для Алины, которая буквально дышала Егором. Погулял. Познакомился с кем. Дочь привел. Но можно же сделать вид, что поверила в его версию… Чтобы быть с ним…
— Дура, — сказала мать, — Молодость свою потратишь на того, кто тебя никогда не любил. Еще и левого подкидыша привел. Потратишь молодость… Ох, горе ты мое. Что же ты в нем нашла, что стольким жертвуешь?
— И чем я жертвую?
— Сперва, молодостью. Ну, об этом я уже говорила. Чувствами своими жертвуешь, тратя их на такого недостойного мужа… Временем тоже жертвуешь. Время – это ресурс, который невозобновляем. Невозобновляемый ресурс. Если ты с 26 до 46 будет обихаживать его детей и бегать за ним, то никогда уже не сможешь вернуть эти годы. Когда одумаешься, время уже безвозвратно уйдет.
— Это и мои дети… Если мы в браке.
— Это его! Те, которых сделал на стороне! А ты не то, что не оторвала… Сама знаешь, что, не оторвала. Ты еще и последствия этих загулов домой тащишь. Гони! Если не его, то девку гони!
— Но дочка не виновата…
— В детдом ее. С такой матерью и таким отцом она другого не стоит.
— Она не решала за родителей! Если Егор хочет привести в наш дом свою дочь, то я подчинюсь. Я ради него со своей свадьбы сбежала. Неужели я ребенка не приму?
— Девку пустишь и примешь. Но то, что он погуливал… Нет. А она – последствие этих загулов. Она не дочь от первого брака. Она – плод предательства. Этого ты не простишь.
— Я люблю его! Я все сделаю!
От любви помутился рассудок. Алина простила мужу Свету. Но и это не главная ее катастрофа. Катастрофа в том, что Алина простила Егору то, что он ее не любит. Не щадит ее чувства. Не думает о ней. Он скидывает на нее то, что ему не нужно – например, дочь. Света к папе, если и подходила, то сугубо по вопросу срочного ремонта техники в доме.
Алина все ему простила. Равнодушие, ребенка, обман… Все простила. Стоило ей вообразить тишину пустой квартиры, если он уйдет, и она готова была прощать все новые и новые обманы.
Иногда совесть терзала ее за ту сорванную свадьбу.
Алине мерещился взгляд Сережи, когда она убегала, его отчаяние, его боль, его страдания…
Но все это ничего не стоит перед тем, как она любит Егора.
Света была непростым ребенком, который рано лишился матери, а отца почти не знал, и ничего, кроме алиментов, от него не видел. Потому, попав в незнакомый дом, Света всех пробовала на прочность. Сколько выдержит Алина, прежде чем сорвется? Сколько будет молчать отец, когда Света намеренно проливает краску на белый диван?
Алина собиралась стать для нее любящей мачехой, но мечты не сбываются.
Когда Свете исполнилось семь лет, все окончательно скатилось в бездну.
— Сама ешь свой борщ, сама ешь свой борщ, — скандировала Света, разбрызгивая суп по кухне, — Не буду это есть! Это невкусно! Приготовь то, что вкусно, что я люблю! Иначе я вообще кушать не буду.
И не ешь – подумала Алина.
Но снова попыталась угодить:
— Ты десерт хочешь?
— Суши.
— Но ты не любишь рыбу и все, что связано с рыбой. Мы уже заказывали…
— Суши! Хочу суши! Прямо сейчас! – и борщ был уже повсюду.
Алина хотела быть для Светы мамой. Но, чтобы выполнять обязанности мамы, нужно получить и ее привилегии – то есть, иметь возможность и поощрять, и наказывать. На что Егор ответил резким несогласием.
— Ты кто вообще тут? Света – мой ребенок. Я ее и поощряю, и наказываю. Не тебе рот открывать.
Света улыбалась. Все было сказано при ней. Что лишь усугубило ситуацию. Света, поддерживаемая отцом, получив его индульгенцию, пошла во все тяжкие. Борщ на стенах – это детский лепет.
Как работать с трудными детьми, Алина не понимала. Их такому не учили!
Когда Света снова размазала овсянку по простыням, лопнуло терпение у Егора:
— Какая ты мать, если она тебя не слушается???
— Да что ты? – закричала Алина, — Какая мать? Такая, у которой нет полномочий! Ты мне выдал инструкции, что я могу, чего я не могу… Я в клетке. Я не могу даже отправить ее убирать всю эту кашу, потому что я же не мать, мне это не дозволено! Чего ты ожидал, когда разрешил Свете абсолютно все?
— Что ты будешь изобретательнее!
— Да я ужом верчусь!
— Ты сама напросилась в мою семью. Я тебя не знал. А, если напросилась, то уж будь благодарна за то, что я разрешаю тебе находиться рядом с собой. Распоясалась!
Все их крики, до буковки, слышала Света. Девочка все понимала. Не то, что ее отец. И она даже извинилась перед Алиной за то, что не оценила ее старания, а думала лишь о собственных капризах.
За все это время извинилась.
Но все выгорело.
Когда Алина бежала из-под венца к мужчине, который ее и не звал, она верила, что ее любви хватит на двоих. Когда согласилась воспитывать Свету, когда не упрекнула его за загулы… Она думала, что ее любви хватит на двоих. Но… все выгорело. И даже признание всех ее заслуг уже не могло ничего с этим сделать.
Алина подумывала, что можно еще переиграть свадьбу с Сережей, но Сережа удачно женился и уже заимел двойню.
