— Твоя мамаша опять всю картошку сожрала! — Виталий швырнул пустую кастрюлю в раковину. — Я что, последний дурак, чтобы содержать твоих родственников?
Галина Сергеевна замерла на пороге кухни, держа в руках пакет с лекарствами. После развода с Михаилом у неё не осталось ни квартиры, ни денег — всё досталось бывшему мужу за долги. Дочь Оксана предложила пожить у них, но Виталий с первого дня давал понять: она здесь лишняя.
— Витя, ну что ты кричишь, — тихо проговорила Оксана, не отрывая глаз от младенца на руках. — Мама же больная, ей диету нельзя нарушать.
— Больная?! — зять развернулся всем телом к жене. — Твоя больная мамочка вчера пол торта умяла, когда думала, что мы не видим! А сегодня картошку всю подчистила!
Галина Сергеевна сглотнула. Витя прав — она действительно не удержалась вчера. После операции на желудке постоянно мучил голод, а в холодильнике стояло так мало еды для её диеты. Но картошку она не трогала.
— Я картошку не ела, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Съела только яблоко и хлебец.
— Ага, конечно! — Виталий ткнул пальцем в её сторону. — А кто тогда? Домовой?! Вчера было полкастрюли, а утром — пусто!
— Витя, может, ты сам забыл? — робко предположила Оксана.
— Я?! — голос зятя взметнулся на октаву выше. — Это я теперь виноват?! Твоя мамаша жрёт нас с потрохами, а я ещё и виноват?!
Галина Сергеевна почувствовала, как в груди всё сжалось. Слово «жрёт» больно резануло. Она никогда не была обжорой, а сейчас после операции вообще ела по чуть-чуть, но часто. Врач сказал — так надо.
— Виталий, ну при чём тут жрёт, — попыталась вступиться Оксана. — Мама после операции, ей положено есть маленькими порциями.
— Маленькими порциями?! — Виталий захохотал зло. — Да она у нас полхолодильника опустошает каждый день! Молоко, творог, мясо — всё в её рот!
— Я покупаю себе сама! — не выдержала Галина Сергеевна. — На свою пенсию! Четырнадцать тысяч, и всё трачу на еду и лекарства!
— Сама?! — Виталий подошёл ближе, и Галина Сергеевна невольно отступила. — А кто вчера мой йогурт съел? Тот, что я специально купил в «Пятёрочке»? За сто двадцать рублей!
Тишина. Галина Сергеевна действительно съела йогурт, но он стоял в холодильнике уже три дня, и она подумала, что его забыли.
— Я… я думала, он просроченный, — пробормотала она.
— Просроченный! — Виталий всплеснул руками. — Слышишь, Оксан? Твоя мамочка думала! А думать надо было, когда чужую еду брала!
— Витя, хватит уже, — Оксана качала ребёнка, который начал хныкать от громких голосов. — Миша проснётся.
— Да пусть просыпается! — рявкнул Виталий. — Пусть знает, какая у него бабушка-обжора!
Эти слова ударили Галину Сергеевну как пощёчина. Внук… Неужели и он будет так думать о ней?
— Так нельзя с людьми, — прошептала она, и голос предательски дрожал. — Я же не чужая вам.
— Не чужая?! — Виталий перешёл на крик. — А кто ты тогда?! Хозяйка этой квартиры?! Я плачу ипотеку, я покупаю продукты, я работаю как проклятый, а ты тут как временщица!
— Витя! — Оксана встала, прижимая к себе младенца. — Что ты говоришь?!
— Правду говорю! — зять не унимался. — Три месяца твоя мамаша у нас живёт, три месяца я не могу спокойно дома находиться! То она в ванной два часа торчит, то на кухне кастрюлями грохочет с шести утра, то холодильник опустошает!
Галина Сергеевна отступила ещё на шаг. В глазах защипало от слёз, но плакать при нём она не хотела. Не даст такого удовольствия.
— Я найду себе комнату, — сказала она тихо, но твёрдо. — Не буду вам мешать.
— Вот и славно! — обрадовался Виталий. — А то я уже думал, ты здесь навсегда прописаться решила!
— Витя, да что с тобой?! — Оксана смотрела на мужа как на незнакомца. — Это моя мама!
— Моя мама, моя мама, — передразнил Виталий. — А я что, чужой?! Я семью кормлю, я за всё плачу, а права голоса не имею?!
Галина Сергеевна тихо вышла из кухни и закрылась в крошечной комнатке, которую ей выделили. Сердце колотилось так, что казалось — сейчас выскочит. На тумбочке лежали таблетки от давления. Она проглотила одну, запила водой из стакана.
За стеной продолжался скандал.
— Она же больная! — кричала Оксана.
— Больная! Больная! — отвечал Виталий. — А кто ей мешает в больнице лежать?!
Галина Сергеевна легла на диван и закрыла глаза. Господи, как же это всё несправедливо. Тридцать лет работала медсестрой, тридцать лет людей лечила, а теперь… Одна как перст.
Через полчаса в квартире установилась тягостная тишина. Виталий ушёл к телевизору, Оксана кормила Мишу на кухне, а Галина Сергеевна лежала и смотрела в потолок. Два месяца назад она ещё надеялась, что всё наладится. Дочь обещала, что Витя привыкнет, что это временно, пока мама не встанет на ноги после развода.
Но встать на ноги оказалось нечем. Михаил, её бывший муж, ловко оформил на себя всё имущество ещё до того, как подал на развод. Тридцать лет брака, общая квартира, дача — всё растворилось в судебных бумагах. Адвокат объяснил: «Долги по кредитам превышают стоимость имущества, вам ничего не светит».
— Мам, — Оксана тихо постучала в дверь и вошла без ответа. — Не обращай на него внимания. У него просто работа тяжёлая, устаёт.
Галина Сергеевна повернулась к дочери. Оксанка похудела за эти месяцы, под глазами тёмные круги. Малыш плохо спал по ночам, а днём висел на руках. И тут ещё эти постоянные скандалы из-за свекрови.
— Оксаночка, а может, он прав? — сказала Галина Сергеевна, садясь на диване. — Может, я действительно лишняя?
— Что ты говоришь? — Оксана присела рядом. — Ты моя мама. Это же твой внук.
— Твой внук, — поправила Галина Сергеевна горько. — Витькин внук. А я… Я для него никто.
Оксана замолчала. Они обе понимали: это правда. Виталий с первого дня дал понять, что считает тёщу обузой. Сначала намёками, потом всё откровеннее. А последние недели и вовсе не стеснялся в выражениях.
— Знаешь, что он мне вчера сказал? — Галина Сергеевна покачала головой. — Что я специально заболела, чтобы к вам переехать. Что это всё спектакль.
— Мам…
— Спектакль! — Галина Сергеевна встала и подошла к окну. — Полгода в больницах, операция, химиотерапия — спектакль!
За окном моросил дождь. Серые пятиэтажки, серое небо, серые лужи. Такая же серая, как её жизнь сейчас. В пятьдесят восемь лет остаться ни с чем — это ли не приговор?
— Мам, а что врач сказал на последнем осмотре? — спросила Оксана, явно желая сменить тему.
— Что придётся долго лечиться. Может, годы. — Галина Сергеевна усмехнулась. — Витька обрадуется, когда узнает.
Из гостиной донёсся звук включённого телевизора — какое-то ток-шоу, где люди выясняли отношения на всю страну. Виталий любил такие передачи. Говорил, что после работы мозги отдыхают.
— Может, поговорить с ним по-хорошему? — предложила Оксана. — Объяснить…
— Дочка, — Галина Сергеевна повернулась к ней. — Некоторым людям ничего объяснять не надо. Они всё прекрасно понимают. Просто им всё равно.
Оксана прижала к себе малыша и вышла, ничего не ответив. А Галина Сергеевна осталась стоять у окна и думать о том, что завтра пойдёт искать комнату. Хоть какую-нибудь, лишь бы уйти отсюда. Не может же она бесконечно травить жизнь дочери и портить её семью.
Совесть есть, в конце концов.
На следующее утро Галина Сергеевна встала пораньше и отправилась искать комнату. В руках — распечатанные объявления из интернета и последние деньги с пенсии. Четырнадцать тысяч в месяц — смешная сумма для московских цен, но другого выхода не было.
Первая квартира оказалась в подвале пятиэтажки. Хозяйка, женщина лет сорока в грязном халате, окинула Галину Сергеевну оценивающим взглядом.
— Пятнадцать тысяч плюс коммуналка, — сказала она, затягиваясь сигаретой. — Предоплата за три месяца.
— А можно по месяцам? — робко спросила Галина Сергеевна.
— Можно, если справку о доходах принесёте. Или поручителей.
Поручители… Кто ей поручится? Михаил? Оксана? Галина Сергеевна молча вышла на улицу.
Второе место было ещё хуже — комната в коммуналке с тремя мужиками-гастарбайтерами. Хозяин даже смотреть на неё не стал:
— Бабушка, вам в дом престарелых надо, а не к нам.
К обеду Галина Сергеевна добралась домой с пустыми руками и разбитой головой. Виталий сидел на кухне, ел бутерброды и листал телефон.
— О, вернулась наша путешественница, — съязвил он, не поднимая глаз. — Квартиру себе нашла?
— Пока нет, — ответила Галина Сергеевна, проходя к холодильнику за водой.
— Ага, понятно. А то я уж думал, чудо случилось.
Галина Сергеевна достала бутылку, но руки дрожали от усталости и нервов. Бутылка выскользнула и разбилась о кафельный пол.
— Вот чёрт! — взорвался Виталий. — Теперь ещё и посуду бьёт! Оксан, иди сюда, смотри, что твоя мамочка наделала!
— Я сейчас уберу, — Галина Сергеевна наклонилась за осколками, но Виталий остановил её резким жестом.
— Не трогай! Ещё порежешься, потом врачей вызывать! — Он встал и принялся демонстративно подметать. — Оксан! Где ты?!
Оксана вбежала с заплаканным Мишей на руках.
— Что случилось?
— Твоя мама бутылку разбила. Последнюю минералку.
— Мам, ты не поранилась? — Оксана подошла к матери.
— Да не поранилась она! — рявкнул Виталий. — Зато бутылку угробила! Полтора литра «Боржоми», между прочим! Сто рублей на ветер!
— Витя, это же случайность…
— Случайность! — Виталий швырнул веник в угол. — А вчера кружку разбила — тоже случайность? А позавчера сковородку поцарапала — тоже?
Галина Сергеевна молчала. Да, она действительно становилась неловкой после операции — руки плохо слушались, координация нарушилась. Врач говорил, что это побочный эффект от лекарств.
— Я компенсирую, — тихо сказала она.
— Компенсируешь?! — Виталий захохотал. — На какие шиши? На свои четырнадцать тысяч? Да ты с такой пенсией сама нищенка!
— Витя, хватит! — крикнула Оксана, но он не слушал.
— Знаешь что, бабушка, — Виталий подошёл к Галине Сергеевне вплотную. — Может, тебе в дом престарелых пора? Там за тобой присмотрят, покормят, полечат. А мы спокойно жить будем.
Тишина. Даже Миша перестал плакать.
— Витя, — прошептала Оксана. — Ты что говоришь?
— Правду говорю! — Виталий не отводил взгляда от тёщи. — Государственный дом престарелых хороший вариант для таких, как она. Бесплатно, с питанием, с медобслуживанием.
Галина Сергеевна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Дом престарелых… Она видела эти места. Коридоры с запахом мочи, старики в грязных халатах, которых годами не навещают родственники.
— Дети, за что? — вырвалось у неё из груди.
— За что? — переспросил Виталий. — А за то, что ты нас достала! За то, что третий месяц сидишь у нас на шее! За то, что жрёшь, портишь имущество и мешаешь нормально жить!
— Витя, остановись! — Оксана схватила мужа за руку. — Это моя мать!
— Твоя мать пусть сама о себе думает! А не на детей рассчитывает!
Галина Сергеевна развернулась и пошла к выходу.
— Мам, ты куда? — крикнула Оксана.
— В дом престарелых записываться, — ответила Галина Сергеевна, не оборачиваясь. — Раз я такая обуза.
Государственный дом престарелых № 14 располагался на окраине города, в старом четырехэтажном здании советских времен. Галина Сергеевна поднялась по потрескавшимся ступенькам и толкнула тяжелую дверь.
Запах ударил сразу — смесь хлорки, несвежего белья и чего-то кислого. В холле на деревянных скамейках сидели старики в застиранных халатах. Некоторые дремали, прислонившись к стене, другие бессмысленно смотрели в пространство.
— Вам чего? — спросила женщина в белом халате за стойкой, не отрывая глаз от журнала.
— Я… Я хотела узнать про место… — Галина Сергеевна запнулась. Слова застряли в горле.
— Ах, место хотите! — сотрудница оживилась. — Документы с собой? Справки о доходах, заключение врача?
— Нет, я просто…
— Тогда зачем пришли? Очередь на полгода вперед, знаете ли. И это если повезет.
Галина Сергеевна огляделась. В углу на инвалидной коляске сидела женщина её возраста. Та смотрела на неё и беззвучно шевелила губами, будто что-то говорила. На полу рядом с ней лужица.
— А можно… можно посмотреть условия? — спросила Галина Сергеевна.
— Экскурсии не проводим, — отрезала сотрудница. — Хотите место — приносите документы. Не хотите — до свидания.
По коридору прошел санитар с ведром. Из палат доносились стоны, кашель, невнятное бормотание. Где-то плакал старик — протяжно, безнадежно.
— А сколько… сколько человек в палате? — Галина Сергеевна цеплялась за последнюю надежду.
— По шесть, иногда по восемь. Мест не хватает.
Шесть человек… Галина Сергеевна представила себя в этой палате. Без личных вещей, без права голоса, окруженная чужими людьми в последней стадии одиночества.
— Я… я подумаю, — пробормотала она и быстро пошла к выходу.
— Думайте, думайте! — крикнула ей вслед сотрудница. — Только долго не думайте, места разбирают!
На улице Галина Сергеевна остановилась и попыталась отдышаться. Сердце колотилось, в голове кружилось. Она достала таблетки, но руки тряслись так сильно, что несколько таблеток рассыпались по асфальту.
«Господи, неужели это мой конец?» — подумала она. «Неужели я действительно доживу свои дни среди чужих людей, которым все равно, как меня зовут?»
Боль в груди стала сильнее. Галина Сергеевна присела на скамейку у автобусной остановки, но дышать стало ещё тяжелее. Перед глазами поплыли круги.
— Женщина, вам плохо? — чей-то голос словно доносился из далека.
Следующее, что она помнила — белый потолок и капельница в руке.
— Очнулась? — склонился над ней врач, молодой парень в очках. — Давление подскочило до критического. Хорошо, что скорую быстро вызвали.
— Где я?
— В кардиологии. — Врач записал что-то в карту. — Родственников вызывать?
Галина Сергеевна закрыла глаза. Родственники… Витя наверняка скажет, что она симулирует. Что нарочно упала в обморок, чтобы вызвать жалость.
— Да, — тихо сказала она. — Дочь.
Оксана примчалась через час, растрепанная, с заплаканным Мишей на руках.
— Мама! — она присела у кровати. — Что случилось? Врач сказал, гипертонический криз!
— Я была в доме престарелых, — сказала Галина Сергеевна, не глядя на дочь. — Смотрела место для себя.
Оксана побледнела.
— Мам, ты что говоришь?
— То, что есть. — Галина Сергеевна повернулась к ней. — Витя прав. Я лишняя в вашей семье. Я мешаю вам жить.
— Мам, не говори глупости…
— Глупости? — Галина Сергеевна приподнялась на локте. — Оксаночка, посмотри на себя! Ты исхудала, глаза опухшие, нервы на пределе! Из-за меня ваша семья разрушается!
— Не из-за тебя! — крикнула Оксана, и Миша испуганно заплакал. — Из-за его черствости! Из-за того, что он не человек!
— Он твой муж. Отец твоего ребенка. — Галина Сергеевна легла обратно на подушку. — А я… Я уже отжила своё.
— Как ты можешь такое говорить?!
— А как я должна? — Галина Сергеевна впервые за всё время повысила голос. — Ты думаешь, мне приятно слышать каждый день, что я нахлебница? Что я жру ваши продукты? Что мне место в доме престарелых?
Оксана заплакала.
— Мам, я не знала, что он тебе такое говорит…
— Знала, — сказала Галина Сергеевна жестко. — Прекрасно знала. Но выбрала его, а не меня. И правильно сделала. Так и должно быть.
— Нет! — Оксана вскочила. — Не должно! Я его брошу! Сейчас же!
— И останешься одна с ребенком? — Галина Сергеевна покачала головой. — Без работы, без жилья? Умная девочка, а глупости говоришь.
— Но я же не могу тебя бросить!
— Можешь. — Галина Сергеевна взяла дочь за руку. — И должна. У тебя своя жизнь, свои дети. А у меня… У меня уже всё позади.
За окном больничной палаты садилось солнце. Где-то в городе Виталий, наверное, радовался, что тёща свалилась. Где-то в ужасном доме престарелых старики ждали ужина и редких звонков от родственников. А здесь, в этой палате, мать и дочь пытались понять, как жить дальше, когда любовь и долг тянут в разные стороны.
Кто за это ответит?
Галину Сергеевну выписали через три дня. Оксана встретила её у больницы с детской коляской и виноватым лицом.
— Мам, я всё решила, — сказала она, едва они вышли на улицу. — Мы с Мишей переедем к тебе. Снимем комнату.
— Доченька, — Галина Сергеевна остановилась. — У меня нет денег на съёмную квартиру. А у тебя нет работы.
— Найду! Устроюсь куда угодно!
— С грудным ребёнком на руках? — Галина Сергеевна покачала головой. — Не фантазируй.
Они молча дошли до автобусной остановки. Оксана качала коляску, Галина Сергеевна смотрела на проезжающие машины. Обычная жизнь — люди спешили по своим делам, решали свои проблемы, не подозревая о чужих драмах.
— А что если… — начала Оксана и замолчала.
— Что если что?
— А что если поговорить с папой? С твоим Михаилом? Может, он…
— Твой папа меня за долги бросил, — перебила Галина Сергеевна. — Ему теперь не до бывшей жены.
Автобус подошёл переполненный. Они еле протиснулись с коляской. Галина Сергеевна смотрела в окно и думала о том, что завтра снова пойдёт в дом престарелых. На этот раз с документами.
— Мам, — вдруг сказала Оксана тихо. — А ты помнишь, как я в детстве болела ветрянкой?
— Помню. Две недели не отходила от тебя.
— А когда у меня аппендицит был?
— Сутки в больнице провела. На стуле у твоей кровати спала.
— А когда я в институт поступала?
Галина Сергеевна повернулась к дочери. Оксана плакала, утирая слёзы рукавом куртки.
— Доченька…
— Нет, мам! — Оксана говорила, задыхаясь от слёз. — Я не могу! Не могу тебя бросить! Что я за дочь, если собственную мать в дом престарелых отдам?!
— Оксан, успокойся, — Галина Сергеевна обняла дочь за плечи. — Люди в автобусе смотрят.
— Пусть смотрят! — Оксана вытерла нос. — Мам, я приняла решение. Завтра же скажу Вите: либо он меняет отношение к тебе, либо мы с Мишей уходим.
— И что он выберет?
— Не знаю. — Оксана посмотрела на мать. — Но я не могу жить с человеком, который мою маму в дом престарелых загоняет.
Домой они приехали вечером. Виталий встретил их на пороге с недовольным лицом.
— Ну что, долечилась? — спросил он Галину Сергеевну. — Или ещё побольничать хочется?
— Витя, — Оксана поставила коляску и сняла куртку. — Мне с тобой поговорить надо.
— О чём?
— О том, что если ты ещё раз при мне скажешь про дом престарелых, я с ребёнком отсюда уйду.
Виталий удивленно посмотрел на жену.
— Это что, ультиматум?
— Да, — сказала Оксана твёрдо. — Это ультиматум.
Повисла тишина. Галина Сергеевна стояла в прихожей с пакетом лекарств в руках и смотрела, как дочь защищает её — впервые за все эти месяцы.
— Ладно, — неожиданно сказал Виталий. — Поговорим.
Галина Сергеевна прошла в свою комнату и закрыла дверь. За стеной началась длинная тихая беседа. Она легла на диван и закрыла глаза.
Может, что-то и изменится. А может, завтра ей всё-таки придётся идти в тот ужасный дом.
Но сегодня — сегодня её дочь назвала её мамой. И это было самое важное.
Одна как перст? Нет. Не одна.
