Ну и рожа у тебя, Ленка, — сказала себе в зеркало Елена Андреевна. — Как будто всю ночь горевала на поминках по собственной молодости.
Откуда-то с подоконника пронеслось шмяк — кот уронил вазон с геранью. Она вздрогнула, схватилась за сердце, потом раздражённо буркнула:
— И ты туда же, зараза полосатая. Всё падает, всё сыплется…
В квартире пахло вчерашней котлетой, и тем, что не моется вовремя. А ведь когда-то у неё всегда пахло парфюмом. Не духами — именно парфюмом: лёгким, французским, неуловимо женственным. Да, тогда ещё была та Елена — в платьях, с фигурой, с туфлями на каблуке. А теперь? Тапки, мешковатая кофта, брюки, больше похожие на пижаму, и полное ощущение, что жизнь переехала в чью-то чужую квартиру.
И ведь не сказать, что у неё беда. Не вдова, не на пенсии ещё — работает в бухгалтерии, тихо, стабильно. Сын взрослый, живёт отдельно, внучка родилась недавно. Муж… ну как, муж. Где-то рядом. Или как-то рядом. Утром кофе, вечером футбол, за ужином — «а где соль?» и «ты опять подсолила». Всё как у людей.
Но вот чего нет, так это ощущения, что она — она.
Последние годы всё шло по накатанной. Работа, дом, поликлиника, пятёрочка, день рождения коллеги, отчётный месяц, отопительный сезон. Пока в один прекрасный (или проклятый?) день не случилось то, что она не ожидала.
Она просто шла домой с работы. Привычная дорога, те же скамейки, тот же ларёк с пирожками. И вдруг… остановилась. Просто так. Ни сил, ни желания идти дальше. Как будто душа села на корточки и сказала: «Всё, хватит. Я больше не могу».
Елена Андреевна оперлась о стену, достала телефон и набрала Таньку.
— Ты где?
— На работе. А что?
— Я… Я, по-моему, с ума схожу.
— Ой, опять началось! Подожди, я тебе сейчас голосовое от психолога пришлю. Она там про «кризис идентичности» говорит, тебе понравится.
И действительно, через минуту в мессенджер упал ролик, где приятный женский голос уверял, что женщина в возрасте 45+ переживает кризис самоопределения. Типа, раньше была «мать», «жена», «работница», а теперь вроде как ничего нового не начинается, и вот тебе тоска, пустота и ощущение невидимости.
— Невидимости… — прошептала Лена. — Вот точное слово.
Её никто не замечал. В автобусе — никто. На работе — всё по инерции. Муж… ну, его и раньше особо не волновали её внутренние метания.
А недавно она решила покрасить волосы. Не в «каштан», как обычно, а в «медный закат». Продавщица краски в магазине посмотрела оценивающе:
— Вам, может, поспокойнее? Вот, есть цвет «шоколадная бронза». Под возраст…
Вот тут Лена и сдалась. Всё. Конец. Даже волосы теперь должны быть «по возрасту».
С этого дня у Елены начался период, который в её мыслях именовался «болото». Она вставала, жила, но всё это было как будто не с ней. Всё серое. Даже мечты — и те выцветшие. Когда-то она хотела открыть маленькое кафе — уютное, с книгами и горячими булочками. Сейчас — максимум, что хотелось, — это чтобы муж не шлёпал тапками так громко.
Подруги советовали разное:
— Купи абонемент в зал!
— Найди любовника!
— Уйди в волонтёрство!
— Прочти Коэльо. Или Бахтина. Ну кого-нибудь, чтобы зашевелилось!
Она пробовала. Один раз. Зал — три дня. Любовника — ага, а где его брать, в аптеке? Волонтёрство — разносила еду старичкам и сама чуть не разревелась. Коэльо — не пошло, хоть убей.
Но что-то всё-таки начало меняться. Однажды утром она проснулась — и почувствовала, что хочет уехать. Куда? А просто. Хоть куда. Вон — электричка, хоть до станции «Новый поворот». Не для того, чтобы найти смысл жизни, а просто — уехать. Выйти за рамки. Побыть не «жена», не «бухгалтер», а «женщина по имени Лена, едущая в поезде».
Она купила билет до маленького городка, куда когда-то ездила с родителями. Пять часов пути — с бутербродами, термосом, и блокнотом. Первый раз за десять лет она начала писать что-то от руки — не списки дел, а мысли.
В городе она бродила по набережной, смотрела на старые дома, говорила с продавщицей пирожков, которая, между прочим, рассказала, что вышла замуж в пятьдесят восемь и теперь счастлива. Лена спросила:
— А не поздно?
— Поздно? — засмеялась та. — Поздно— это когда в гробу. А пока дышишь — всё можно.
Эти слова почему-то запали глубже, чем целые книги.
После поездки начался новый этап. Не резкий, не революционный — а постепенный, живой.
Лена записалась на курсы по флористике. Не чтобы сменить профессию — просто, чтоб руками делать что-то красивое. В первый раз за долгое время ей было не всё равно, какой цветок с каким сочетается.
Она изменила прическу — коротко, свежо, дерзко. Купила платье в горох, которое ей давно нравилось, но «не по возрасту». А теперь — плевать.
Муж отнёсся скептически:
— У нас чего, праздник?
— А пусть будет, — сказала она, глядя на себя в зеркало.
Внезапно ей захотелось петь. Она нашла в интернете вокальную студию для взрослых. На первом занятии дрожала, как перед ЕГЭ. Но пела. И ей аплодировали.
На работе с коллегами заговорила не только о налогах, но и о жизни. Оказалось, они тоже не железные. Одна развелась, другая ушла в йогу. Они стали пить чай вместе, смеяться, строить планы.
А потом она познакомилась с Николаем.
— Вы удивительная, Лена, — сказал он на первом свидании. — У вас в глазах жизнь. Не у всех она есть.
И вот тогда она поняла, что её «кризис бабского возраста» не про возраст. А про жизнь, которая стучит, когда ты её игнорируешь.
Когда Лена в первый раз услышала от внучки: «Бабушка Лена, ты смешная», она почему-то прослезилась.
Не потому, что обидно — наоборот. Это было сказано с таким восторгом, с таким настоящим детским доверием, что Лена впервые за долгое время почувствовала себя важной. Настоящей. Без бухгалтерии, без мужа, без всякой женской шелухи. Просто — смешной бабушкой Леной.
— А ты почему решила, что я смешная? — спросила она, поправляя волосы и поглядывая на себя в зеркало. Теперь в нём отражалась другая женщина — с короткой стрижкой, яркой помадой и странным светом в глазах.
— Потому что ты поёшь, как будто солнышко в животе живёт! — весело сказала девочка, и Лена рассмеялась.
После занятий вокалом у неё действительно будто что-то расцвело внутри. Пусть и не всегда в ноты, пусть и с дрожью — но она ЖИЛА.
На одном из репетиций, когда они пробовали петь «Молитву» на два голоса, преподаватель вдруг сказала:
— Елена, вы когда-нибудь хотели стать актрисой?
— Я? Боже упаси. У меня вообще ни таланта, ни фантазии.
— А вот и нет. В вас эмоция живая. Не притворство — а настоящее.
Эта фраза тоже поселилась в Ленином сердце.
Она даже пробовала один вечер записывать себя на диктофон — читала стихи Цветаевой. Слушала потом — и плакала. Не от жалости к себе, а от узнавания.
«Я — живу. Я — всё ещё могу чувствовать. Могу любить»
Но с каждым шагом вперёд приходилось что-то оставлять.
Юра — муж Елены — был человеком стабильности. Он не пил, не бегал налево, зарабатывал, не лез в душу. И всё бы ничего, если бы не его хроническое «никак».
Когда Лена начала меняться, он сначала отшучивался:
— А чё это у нас тут Мария Каллас под оливье?
Потом — раздражался:
— Ты сдурела? Тебе что, скучно жить? Люди в твоём возрасте уже вяжут, а ты вон, в клубы полезла.
— Я не в клубы. Я в жизнь.
— Чушь.
Лена пыталась объяснить, что не может больше быть мебелью. Что хочет дышать, что ей нужен не только «посудомоечный цикл» — работа-дом-сон — но и ощущение себя. Хоть какое-то.
Юра слушал с каменным лицом.
— А ты подумай, что тебе жить уже не так много. Ну, десять, пятнадцать лет. Не лучше ли спокойно прожить, чем скакать, как молодая?
И тут её сорвало:
— Вот именно! Мне не сто лет, чтобы ждать смерти. Мне пятьдесят, Юра! Я ещё могу и хочу. А ты уже лежишь, как будто всё — финал титров!
Был скандал. Громкий. Не первый, но один из самых… честных. После него они не разговаривали два дня.
А потом Лена собрала чемодан и переехала к подруге на пару недель. Она просто хотела тишины, где можно услышать саму себя.
Подруга, Таня, развелась десять лет назад и жила в однушке с двумя кошками. Она не вмешивалась, просто варила кофе, ставила блюдце с шоколадом и иногда говорила:
— Ленка, а ведь ты у меня стала красивой.
— Старой, ты хотела сказать.
— Нет. Красивой. Умной ты была всегда. А теперь ты ещё и настоящая.
Лена засыпала на чужом диванеи впервые за много лет не боялась одиночества.
Вернувшись домой через две недели, она почувствовала себя гостьей в собственном жилище.
Юра встретил молча. Не обнял, не спросил. Только пожал плечами:
— Надеюсь, нагулялась?
— Я не гуляла. Я дышала.
— Ну, подышала — и хватит.
Вот тогда Лена поняла, что мост сгорел.
Она прожила с Юрой двадцать шесть лет. Они растили сына, копили на машину, переживали болезни, строили летнюю кухню. Но то была жизнь «вдвоём». Сейчас же каждый был в своей коробке.
Прошло ещё два месяца. Они жили, как соседи. Потом Лена подала на развод.
— С ума сошла, — сказал Юра.
— Сошла. Но хоть не мёртвая, — ответила она.
Весна в этом году пришла рано. Прямо как новая Лена.
Она сняла маленькую студию — светлую, с балконом и старым книжным шкафом. Она сама клеила обои, выбирала занавески. Она впервые в жизни выбирала всё — для себя.
Внучка приезжала к ней с ночёвкой. Они делали какао, рисовали на окнах, устраивали представления с мягкими игрушками. Лена не пыталась быть «правильной бабушкой». Она была живой.
С Николаем они продолжали встречаться. Не каждый день, не как в кино. Но когда были рядом — ей было хорошо. Он был добрый, спокойный, с умными глазами и руками, пахнущими деревом. Он резал ей салат, читал газету вслух, рассказывал, как сам прошёл через развод и выжил.
— Мы, женщины, всегда думаем, что не имеем права на второй заход, — говорила Лена. — Как будто всё — и точка.
— А это не точка. Это запятая, — отвечал Николай. — Просто нужно вдохнуть.
Однажды она спросила:
— А ты не боишься, что я вся из себя с «кризисом бабского возраста»?
Он улыбнулся:
— Я тоже в кризисе. Только не бабском. Так что подойдём друг к другу.
Она смеялась. И вдруг поняла: у неё больше не болит сердце по утрам. Больше нет ощущения серой стены. Она снова хочет жить.
Лена стояла у зеркала, гладила ворот рубашки и думала — а не слишком ли яркий шарфик?
— Броско, — пробормотала она. — Но ведь я теперь не для фона.
Собрание вокального кружка сегодня обещало быть необычным — их пригласили выступить в районном доме культуры. Всё по-взрослому: сцена, зрители, микрофоны. Да и волнение было соответствующее — как в юности на первом экзамене.
За кулисами Лена увидела знакомую спину — узкую, напряжённую.
— Юра?
Он обернулся. Постарел. Или просто она смотрела теперь другими глазами.
— Ты здесь?.. — он явно смутился. — Я… случайно увидел афишу. Думал, не ты. Потом понял — ты.
— И как? — сухо спросила она.
— Не знаю. Пока ещё не понял. Ты… изменилась.
Лена вздохнула. Когда-то она бы разрыдалась от такой фразы. Теперь — просто кивнула:
— А ты нет.
Выступление прошло на удивление хорошо. Зал хлопал. После последней ноты Лена вдруг поняла, что больше не боится. Ни публики, ни ошибок, ни себя.
Позже, на улице, Юра попытался поговорить.
— Я скучаю. Не по тебе тогдашней. По тебе — настоящей. Может, начнём с начала?
Лена молчала. Потом медленно, без злости, но твёрдо:
— А мне не нужно с начала. У меня теперь — продолжение.
Юра опустил глаза. И она поняла: всё. Окончательно.
Таня, лучшая подруга, переехала в соседний дом. Теперь они устраивали себе «женские пятницы» — с вином, фильмами и без разговоров о возрасте.
— Лена, помнишь, как ты боялась остаться одна? — усмехалась Таня.
— Ещё бы. А сейчас боюсь, что кто-нибудь вторгнется в мою свободу!
— Мы всё же в чём-то стали стервами.
Сын приезжал по выходным. Сначала с опаской: вдруг мама в депрессии, вдруг страдает?
— Ма, ты чё… правда развод?
— Да, Вить.
— Ну ты крутая, конечно.
— Я не крутая. Я просто — живая.
Он обнял её. Не как ребёнок, а как мужчина, который понял: мама — это не просто функция. Это тоже человек.
— Ма, если ты счастлива — я за тебя.
И она была. Впервые не просто выживала — а именно жила.
Новый год она встречала не за салатом с оливье. А в кафе, среди новых знакомых, друзей с вокального кружка и Николая, с которым они уже несколько месяцев «просто вместе».
Он взял её за руку под бой курантов.
— Знаешь, чего я хочу тебе пожелать?
— Чего?
— Чтобы у тебя больше никогда не было кризиса. Чтобы была ты. Всегда.
Лена вдруг прослезилась.
— Я боюсь только одного — что всё это сон. Что проснусь — и снова кухня, кастрюли, тишина.
— Не проснёшься. Потому что это теперь твоя реальность. Ты сама её построила.
И она поверила.
В ту ночь она впервые за много лет смотрела в небо и не чувствовала одиночества. В её жизни были ошибки, разочарования, потери. Но был и путь. Долгий, упрямый, честный.
Весна снова пришла рано.
На балконе у Лены — цветы. Внутри — книги, музыка, запах кофе.
На стене висит афиша: «Концерт студии «Голос внутри». Соло: Елена Смирнова».
Иногда, конечно, накатывает.
В магазине — «девушка» всё реже. Боль в пояснице — всё чаще. Но она уже не боится зеркала, потому что в нём — она. Та, что не потеряла себя.
Женщины её возраста — они, как вино. Или киснут, или раскрываются.
Лена выбрала второе.
И если вдруг ей говорили: «С ума сошла, в твои годы?..», она только улыбалась:
— Мои годы — мои правила.
