Школьный медпункт пах йодом и свежими бинтами. На столе стояла чашка с остывшим чаем, на подоконнике ровным рядком лежали стерильные салфетки, подсыхая после обработки. В кабинете было тихо, только за стеной раздавались приглушённые голоса учителей и стук мела по доске.
Нина, школьная медсестра, сидела за столом, склонившись над журналом учёта. В графах мелькали знакомые фамилии:
— Иванов, ссадина на локте, обработала перекисью… Гришина, жалобы на боль в животе, дала «Смекту»…
Она машинально зачёркивала пустые строки, когда краем глаза заметила движение у двери.
На пороге стояла девочка. Маленькая, худенькая, будто тень. Голова опущена, плечи сгорблены, будто на них лежал невидимый груз.
— Заходи, милая, — мягко позвала Нина, откладывая ручку.
Девочка не двигалась. Несколько долгих секунд она просто стояла, словно решая, делать шаг или нет. Затем робко ступила вперёд, едва слышно скрипнув подошвами по линолеуму.
— Что-то болит? — осторожно спросила медсестра.
Девочка не ответила. Она лишь опустила голову ещё ниже, сцепила пальцы в замок, будто стараясь сделать себя совсем незаметной.
— Не бойся, я помогу, — Нина постаралась улыбнуться, но внутри уже зазвенел тревожный колокольчик.
Девочка молчала. Потом, будто решившись, дрожащими пальцами приподняла юбку.
У Нины перехватило дыхание.
Колено было сплошь в синяках. Не свежих — уже пожелтевших, потемневших. Но рядом багровели новые пятна.
Медсестра осторожно опустилась на корточки, чтобы быть с ребёнком на одном уровне.
— Ты упала? — голос её был мягким, но внутри всё сжалось.
Девочка мотнула головой.
— Нет, — тихо выдохнула она. — Меня мама так учит.
У Нины похолодело в груди.
— Учит? — прошептала она. — Чему?
Девочка пожала худенькими плечами.
— Как надо себя вести.
Нина долго сидела в тишине после того, как девочка ушла.
Руки дрожали. В висках стучало. Она смотрела на свои пальцы, всё ещё сжимавшие ручку, и не могла заставить себя двигаться.
Она знала, что делать. Но боялась.
«А если я ошибаюсь?»
«А если там не всё так однозначно?»
«А если мать девочки правда пытается её воспитывать, просто… по-своему?»
Нина сжала губы. Это не воспитание. Это страх. Ребёнок не должен бояться своих родителей.
Резким движением она потянулась к телефону. Вдохнула. Набрала номер.
— Служба опеки, здравствуйте, — раздался спокойный голос.
Она сглотнула.
— Здравствуйте. Это медсестра из школы. Я… я должна сообщить о ребёнке.
Голос на том конце провода сразу стал внимательным.
— Расскажите.
И Нина рассказала.
Девочка не приходила два дня.
Нина не находила себе места. Её мысли раз за разом возвращались к той сцене в медпункте.
«Может, я сделала только хуже?»
«Что, если мать разозлилась?»
«А вдруг теперь дома ей стало ещё хуже?»
«Боже, а если она считает, что это я её предала?..»
С каждой минутой тревога в душе только росла.
На третий день, когда медсестра уже собиралась закрывать медпункт, раздался тихий стук в дверь.
Нина замерла.
Стук повторился.
Она резко встала и подошла к двери, на секунду затаив дыхание.
На пороге стояла девочка.
Без синяков.
Девочка молча подошла ближе.
Нина чувствовала, как сердце начинает биться быстрее.
— Привет, — осторожно сказала она.
Ребёнок не ответил.
А потом вдруг шагнул вперёд и крепко-крепко обнял её.
Нина ахнула, но тут же обняла её в ответ, осторожно, бережно, словно хрупкую фарфоровую куклу, которую могли сломать слишком сильные руки.
— Спасибо, что не испугались, — прошептала девочка.
Медсестра закрыла глаза. В горле застрял комок.
Она осторожно провела ладонью по девчоночьей спине, гладя её так, как, возможно, никто никогда не гладил.
— Всё будет хорошо, — пообещала она.
И знала, что сделала всё правильно.
