— Ты что, с ума сошла? — Антон отшвырнул тест на беременность, словно он обжигал пальцы. — Нам всего по двадцать, какой ребёнок?
Лида сжимала в руках второй тест. Две полоски. Реальность, от которой не убежать. В животе что-то кувыркнулось — то ли от волнения, то ли малыш уже давал о себе знать.
— Антон, но мы же любим друг друга…
— Любим, любим, — он нервно ходил по комнате, растрепав волосы. — Но не до такой же степени! У меня последний курс, диплом, карьера. А ты вообще на втором только. Да ты подумай головой — чем кормить будем?
За окном мартовская Москва уже примеряла весенние наряды, а в груди у Лиды поселился ледяной ком. Два года назад она приехала из Калуги покорять столицу, поступила на факультет журналистики. Антон тогда показался принцем — красивый, из хорошей семьи, родители в длительной командировке в Германии, квартира в центре.
— Избавляйся, — сказал он жёстко. — И побыстрее.
Лида поднесла руку к животу. Там, под сердцем, билась крошечная жизнь. Её ребёнок.
— Нет.
— Тогда проблемы твои, — Антон схватил куртку. — Я предупредил.
Три дня он не появлялся. Лида металась по пустой квартире, звонила ему — отключено. Ела через силу, понимая, что теперь кормит двоих. На четвёртый день дверь распахнулась. Антон вваливался в прихожую, обнимая какую-то рыженькую девицу в коротенькой юбке.
— Ой, а это кто? — хихикнула девица, разглядывая Лиду.
— Соседка, — буркнул Антон. — Она как раз уезжает.
Что-то сломалось внутри окончательно.
— Так и есть, — Лида кивнула, не узнавая собственного голоса. — Уезжаю.
Собрала вещи за десять минут. Антон даже не поднял глаз, когда она проходила мимо, таща тяжёлую сумку.
Электричка до Калуги ехала три часа. Всю дорогу Лида репетировала слова для мамы. «Мам, я беременна. Но мы справимся». Или лучше сразу: «Мам, я верну тебе все деньги, которые ты потратила на мою учёбу».
У подъезда топталась соседка тётя Валя.
— Ой, Лидочка! А я думала, ты учишься. Мать твоя вся светится — жениха нового привела. Молодой такой, симпатичный.
В голове зазвенело. Какого жениха?
Поднялась на четвёртый этаж, позвонила. За дверью послышался смех, потом шаги.
— Лидка? — мама стояла на пороге в новом халате, яркая, помолодевшая. — А ты чего приехала? Не предупредила же.
— Мам, можно войти?
— Да заходи, заходи. Только… — она понизила голос, — у меня гость.
В кухне за столом сидел мужчина лет тридцати пяти, в дорогой рубашке. Красивый, ухоженный. При виде Лиды слегка поднялся.
— Валерий, — представился он. — А вы, значит, дочка Ниночки.
— Лида студенткой в Москве, — с гордостью сказала мама. — Умница моя.
Лида села на край стула, все еще не снимая куртку. Как сказать? С чего начать?
— Мам, мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
— Лида, что за секреты? — нахмурилась мама. — Валерий почти член нашей семьи.
Почти член семьи? Лида посмотрела на мать — ещё вчера они были с ней вдвоём против всего мира, а теперь…
— Я беременна.
Повисла тишина. Валерий неловко откашлялся, мама медленно опустила чашку.
— От кого?
— От одногруппника. Мы встречались два года, я думала…
— Думала! — мама резко встала. — А где он, этот твой одногруппник? Жениться собирается?
— Нет. Он… отказался от ребёнка.
— Понятно, — мама прошлась по кухне. — И что теперь делать будешь?
— Не знаю. Пока не знаю.
Валерий снова кашлянул.
— Ниночка, может, я лучше пойду? Семейные дела — это святое.
— Нет, останься, — мама положила ему руку на плечо. — Лида взрослая девочка, сама должна отвечать за свои поступки.
Лида смотрела на эту сцену как в замедленной съёмке. Мама выбирает. Между дочерью и мужчиной. И выбор уже сделан.
— Мам, можно я пока поживу здесь? Пока не решу, что делать дальше?
— Лида, милая, — мама села рядом с Валерием, — ты же понимаешь — квартира маленькая, мы с Валерой только начинаем строить отношения. Ребёнок, крики по ночам… Это же не справедливо по отношению к нему.
— А по отношению ко мне справедливо?
— Ты взрослая. Сама выбрала этого парня, сама в постель с ним легла. Вот и расхлёбывай теперь.
Слова били больнее пощёчин. Лида встала, автоматически застегнула куртку.
— Понятно.
— Лида, не уходи так, — мама всё-таки попыталась остановить её. — Мы что-нибудь придумаем. Может, временно…
— Не нужно, — Лида подняла сумку. — Всё ясно.
На улице потемнело. Лида дошла до автобусной остановки и села на лавочку. Куда ехать? В Москву возвращаться нельзя — Антон ясно дал понять. В общежитие не пустят с ребёнком. А денег хватит от силы на месяц.
— Лида? Лидка Коновалова?
Она подняла глаза. Перед ней стояла девушка в медицинском халате под расстёгнутой курткой.
— Марина? — она с трудом узнала одноклассницу. — Ты в Калуге?
— В медучилище учусь. А ты что тут делаешь? Я думала, ты в Москве.
Лида попыталась улыбнуться, но получилось кисло.
— Долгая история. Домой приезжала.
Марина присела рядом, внимательно посмотрела на подругу.
— Что-то случилось?
И тут Лида не выдержала. Рассказала всё — про Антона, про беременность, про маму с её новым счастьем. Марина слушала молча, только качала головой.
— Твоя мать — редкая эгоистка, — сказала она наконец. — Прости, что так прямо.
— Я сама это понимаю.
— Слушай, а у меня идея есть. Я в больнице подрабатываю, в терапевтическом отделении. Там есть одна бабуля, Клавдия Николаевна. После инсульта, левая сторона не работает. Её скоро выписывать будут, а родственники… они, конечно, навещают, но взять к себе не могут. Квартира у неё хорошая, двухкомнатная, в центре. Может, попробуешь с ней договориться? Сиделкой устроишься?
— А я справлюсь? Я же никого не лечила…
— Научу. Она тихая, добрая. А главное — жить будет где.
На следующий день Марина привела Лиду в больницу. Клавдия Николаевна лежала у окна, смотрела на мартовские сосульки. Когда увидела девушек, попыталась приподняться.
— Не надо, не вставайте, — Лида подошла к кровати. — Я Лида. Марина рассказала… Мне нужно место для жизни, а вам нужна помощь. Может, попробуем друг другу помочь?
Старушка внимательно посмотрела на неё, потом на округлившийся живот.
— Ребёночек будет? — спросила она с трудом.
— Будет.
— И отец?
— Отца нет. То есть он есть, но… не хочет быть отцом.
Клавдия Николаевна молча кивнула.
— А мать? Что мать?
Лида опустила глаза.
— Мать тоже не хочет быть бабушкой.
— Тогда я буду, — твёрдо сказала старушка и протянула Лиде свою здоровую руку.
Так Лида переехала в квартиру на улице Кирова. Клавдия Николаевна оказалась удивительным человеком. Несмотря на болезнь, она излучала какое-то особое тепло. Рассказывала Лиде про свою жизнь — как работала в школе учительницей, как вырастила троих детей одна, после того как муж погиб в Афганистане.
— Знаешь, детка, — говорила она по вечерам, когда Лида помогала ей поужинать, — семья — это не только кровь. Семья — это те, кто рядом, когда трудно.
В мае у Лиды начались схватки. Марина вызвала скорую, ехала в роддом вместе с подругой. Клавдия Николаевна благословила их обеих.
— Родите мне внучку, — сказала она. — Уж очень хочется понянчить малышку.
Катенька родилась на рассвете, крошечная и сердитая. Когда Лида в первый раз приложила её к груди, поняла — вот оно, настоящее счастье. Не в красивых мужчинах, не в столичной суете, а в этом маленьком существе, которое так нуждается в ней.
Клавдия Николаевна встретила их из роддома как самых дорогих людей. Плакала, когда Лида положила Катеньку ей на грудь.
— Внучка моя, — шептала она. — Красавица какая.
Следующие два года стали самыми счастливыми в жизни Лиды. Клавдия Николаевна, несмотря на болезнь, была настоящей бабушкой — пела Катеньке песни, рассказывала сказки, радовалась каждому новому слову внучки. Лида тем временем закончила учёбу заочно, устроилась в местную газету.
Но счастье оказалось хрупким. В марте Клавдия Николаевна простудилась, и её состояние резко ухудшилось. Перед смертью она позвала нотариуса.
— Квартиру завещаю Лиде, — сказала она слабым голосом. — Она моя дочь. А Катенька — внучка.
После похорон появились настоящие дети Клавдии Николаевны. Сын из Москвы, дочь из Питера. Кричали, возмущались, грозились судиться. Но завещание было составлено правильно, все соседи подтвердили, что именно Лида ухаживала за старушкой все эти годы.
Прошло восемь лет. Катенька пошла в школу, Лида стала заместителем главного редактора газеты. Жизнь наладилась. И тут в дверь позвонили.
На пороге стояла мама — постаревшая, осунувшаяся.
— Лида, милая, — голос дрожал. — Можно войти?
— Заходи.
Мама прошла в комнату, села в кресло Клавдии Николаевны.
— Какая ты красивая стала, — сказала она, разглядывая дочь. — И внучка… Катя, да? Вылитая ты в детстве.
— Что случилось, мама?
— Лида, я больна. Операция нужна серьёзная, дорогая. Квартиру продать пришлось, чтобы деньги найти. А Валерий… — она замолчала.
— Что с Валерием?
— Ушёл он. Как узнал про болезнь — сразу ушёл. Говорит, не нужны ему больные жёны.
Лида молча наливала маме чай. Где-то глубоко внутри шевелилась старая боль — воспоминание о том дне, когда мама выбрала мужчину вместо беременной дочери.
— И что ты хочешь?
— Можно я у вас поживу? Пока лечусь? А потом… может, останусь? Старая я уже, одной страшно.
Катенька выглянула из своей комнаты, с любопытством разглядывая бабушку, о которой столько слышала.
— Мам, иди пока спать, — сказала Лида дочке. — Мы с бабушкой поговорим.
Когда Катенька ушла, Лида села напротив матери.
— Помнишь, мама, как я к тебе приехала восемь лет назад? Беременная, одинокая, испуганная?
Мама опустила глаза.
— Помню.
— И что ты мне тогда сказала?
— Лида, я… я была не права. Но пойми — я так боялась остаться одна. Мне казалось, Валерий — мой последний шанс на счастье.
— А я? Я тебе кем была?
— Дочкой. Моей дочкой, — мама заплакала. — Господи, как же я была глупа.
Лида встала, подошла к окну. За стеклом март снова примерял весенние наряды. Прошло ровно восемь лет.
— Знаешь, чему научила меня Клавдия Николаевна?
— Чему?
— Что семья — это не кровь. Семья — это те, кто рядом, когда трудно. Она стала мне матерью, когда моя родная мать отказалась быть ею.
— Лида, прости меня, — мама встала, протянула руки. — Я знаю, не заслуживаю прощения. Но ты же моя дочь…
Лида обернулась. В маминых глазах читался страх — тот же, что был когда-то в её собственных, когда она стояла в этой же прихожей с чемоданом.
— Да, мама. Я твоя дочь. И поэтому не брошу тебя. Как ты когда-то бросила меня.
Мама кинулась к ней, обняла. Лида стояла несколько секунд неподвижно, потом обняла в ответ.
— Но должна тебе сказать сразу — больно мне, мама. И, наверное, всегда будет больно. Но Клавдия Николаевна говорила: семья — это те, кто рядом, когда трудно. Значит, я буду рядом.
На следующий день позвонила Марина.
— Лид, а как дела с мамой?
— Живёт у нас. Лечится.
— И как ты?
— Знаешь, я поняла одну вещь. Если мы не простим родителей, то передадим эту боль своим детям. А я хочу, чтобы Катенька знала — мать всегда будет рядом.
— Мудрая ты стала.
— Не я. Клавдия Николаевна была мудрой. Я просто стараюсь её не подвести.
Вечером Лида сидела за столом, проверяя материалы для завтрашнего номера газеты. Катенька делала уроки, изредка спрашивая что-то у бабушки. Мама осторожно помогала внучке, стараясь не мешать дочери.
— Лида, — тихо позвала мама.
— Да?
— Спасибо. За то, что дала мне шанс.
Лида подняла глаза. В тусклом свете настольной лампы мама выглядела маленькой и беззащитной.
— Мам, а помнишь, как Клавдия Николаевна говорила? Семья — это те, кто рядом, когда трудно.
— Помню.
— Значит, мы — семья. Какая есть.
За окном март заканчивался. Скоро придёт апрель, потом май — время, когда Катеньке исполнится девять. А Лиде исполнится двадцать девять. Треть жизни она прожила без родительской поддержки, зато научилась быть матерью. Может, это и есть настоящее взросление — когда понимаешь, что ты сильнее своей боли.
Она посмотрела на дочку, которая сосредоточенно выводила буквы в прописях, на маму, которая впервые за много лет была просто рядом. Семья получилась странная, склеенная из осколков, но всё-таки семья.
— Катенька, — позвала она дочку.
— Да, мам?
— А ты знаешь, что бабушка Клава передала тебе привет?
— Откуда?
— Из моего сердца. Она там живёт и очень тебя любит.
Девочка улыбнулась и вернулась к урокам. А Лида подумала, что иногда чужие люди действительно становятся роднее родных. И это не трагедия — это подарок.
