— Ты такая хорошая, Верочка. Таких людей сейчас совсем не осталось.
Олег сказал это, застегивая рубашку. Вера лежала на чужой кровати и смотрела в потолок. Квартира Данилы пахла табаком и одиночеством. За окном темнело — седьмой час вечера, пора было возвращаться в свою съемную однушку на окраине.
Она всегда была хорошей. В школе давала списывать контрольные, хотя сама огребала двойки за это. Учительница не верила, что отличница может помогать двоечникам, и ставила неуд обеим. «Ты слишком добрая», — говорили подруги, а потом отбивали у неё парней. На работе Вера брала все ночные смены, когда коллеги просили подменить. «Выручай, ты же понимаешь». Понимала. Всегда понимала.
Когда муж ушел к новой секретарше Анжеле, Вера отдала ему микроволновку, телевизор и фотоаппарат. Зачем ей это? Она же хорошая, значит, должна поступить красиво. Подруги смотрели на неё с недоумением, но кивали. Одна из них после измены мужа неделями умоляла его вернуться, вторая судилась за алименты три года. А Вера развелась тихо, без скандалов. «Нужно иметь достоинство», — говорила она, хотя ночами давилась слезами в подушку.
Мать отреагировала иначе.
— Сама виновата! — Нина Васильевна сжала губы в тонкую линию. — Я же говорила: с твоим характером ни один мужик не выдержит. Что теперь родственникам скажу?
Вера молчала. Мать всегда волновало только одно: что скажут люди. Она двадцать лет терпела отца-алкоголика, потому что «разведенка» звучало страшнее, чем «жена пьяницы». Когда Вера получала четверки, начинались причитания: «Соседи что подумают?» Когда дочь уехала учиться в соседний город, мать обиделась: «Скажут, что я тебя выгнала!»
К тому времени овдовевшая Нина Васильевна сошлась с соседом, Виктором Семёновичем, и Вера действительно не хотела им мешать. Но даже это правильное решение обернулось виной.
После развода Вера научилась врать матери. Рассказывала про работу в поликлинике, про коллег, но не про Олега. Мать бы не одобрила: женатый мужчина, хирург с золотыми руками и гнилой душой. Хотя нет, душа у него была нормальная. Просто жена не понимала его, не любила, не поддерживала. Зато квартира в центре у неё была шикарная, трехкомнатная. «Я не могу бросить ребенка», — говорил Олег, и Вера верила.
Они встречались три года. Олег жаловался на жизнь, Вера носила ему еду в контейнерах, заполняла медицинские карты, когда он уставал после операций. Давала деньги в долг, когда ему нужно было лететь с семьей на море. Пять тысяч в прошлом году. Десять — в этом. Олег обещал вернуть, но как-то не получалось.
О романе никто не знал. Только Данила, друг Олега, на квартире которого они встречались. Он часто уезжал в командировки — работал инженером на каком-то заводе — и оставлял ключи. Иногда Олегу, иногда самой Вере. Перед приездом Данилы она отмывала квартиру до блеска, забивала холодильник едой. Так было правильно: нужно же отблагодарить человека.
— Дура ты, Верка, — сказал однажды Данила, глядя на вымытый до скрипа пол.
Вера замерла с тряпкой в руках.
— Зачем ты всё это терпишь?
— Не суди Олега. Ему тяжело.
— Да не о нем я! О тебе. Зачем тебе такая жизнь?
Как ему объяснить? Что она уже никому не нужна. Что в тридцать восемь лет с копейками на съемной квартире — это почти приговор. Что «хорошая» — единственное, что у неё осталось.
— Всё равно я больше никому не нужна, — пробормотала она.
Данила помолчал, потом качнул головой:
— Это совсем не так.
Наверное, он просто хотел утешить. Хорошие люди так делают. Но через неделю Вере стало не до утешений: мать позвонила из родного города и потребовала приехать.
— Упала. Шейка бедра. Коля к матери в Саратов укатил, я тут одна.
Вера оформила отпуск за свой счет и помчалась к матери. Купила ей новую кровать — старая скрипела так, что соседи снизу жаловались. Ноутбук, чтобы Нина Васильевна могла смотреть сериалы и писать на форумы. Готовила завтраки, обеды, ужины. Деньги таяли. Пришлось залезть в кредитку: Олег так и не вернул долг, а зарплата бухгалтера в поликлинике не резиновая.
— Какая хорошая у вас дочь, — сказала соседка Люда, заглянув на чай.
Вера шинковала капусту на кухне — решила сварить щи. Замерла, ожидая похвалы матери. Но услышала совсем другое:
— Ой, да какая она хорошая! Ничего толком сделать не может. Жду не дождусь, когда Витя уже приедет. Попросила нормального мяса купить — она обрезки притащила. Хозяйка никакая. Неудивительно, что муж сбежал.
Нож выскользнул из рук. Капуста поплыла перед глазами. Вера вытерла ладонью щеки — слезы лились сами. Хотелось бросить эту дурацкую капусту, схватить сумку и уехать. Но она доварила суп, накормила мать. Потом сказала, что идет в магазин, а сама достала телефон.
— Извини, не могу сейчас говорить, — тихо ответил Олег.
На заднем фоне женский голос промурлыкал:
— Милый, ну ты где там?
Вера знала голос его жены. Это была не она.
— Это кто?
— Кто-кто. Жена.
Вера швырнула телефон в сумку и набрала другой номер.
— Он брал у тебя ключи? — выпалила она вместо приветствия.
Тишина. Потом вздох Данилы:
— Брал.
— Когда?
— Вера, он тебя не стоит…
— Давно?!
— Месяца три. Слушай, не плачь. Хочешь, я ему морду набью?
Она даже не поняла, что плачет. Слезы лились сами, размывая тротуар под ногами.
— Когда приезжаешь? — спросил Данила.
— Не знаю. Через неделю. Когда дядя Витя вернется.
— Давай сходим куда-нибудь.
Вера всхлипнула.
— Ты что, с ума сошел?
— Уже давно.
— Я… подумаю.
Она вернулась домой, доела суп прямо из кастрюли, стоя у плиты. Холодный, противный. Потом села напротив матери.
— Ты что, плакала? — Нина Васильевна оторвалась от ноутбука.
— Да. Зачем ты при Люде такое про меня говоришь?
— Господи, и ты из-за этого ревешь? Что же ты у меня такая бесхребетная?
Вера вдруг почувствовала, как внутри что-то лопнуло. Тихо, без треска. Как натянутая резинка.
— Я бесхребетная? — она засмеялась. — Хочешь, расскажу, какая я хорошая?
И рассказала. Про Анжелу-секретаршу и отданную технику. Про Олега, его жену, любовниц и квартиру Данилы. Про долги и контейнеры с едой. Про то, как она всю жизнь старалась быть хорошей для всех, кроме себя.
Мать слушала молча. Потом сжала её руку — неожиданно крепко, до боли.
— Бедная ты моя, — тихо сказала Нина Васильевна. — Не реви. Этот Данила, говоришь, хороший? Прямо как мой Витя. Он, кстати, завтра приезжает. Так что можешь назначать свидание.
Вера вытерла нос рукавом. Посмотрела на мать — впервые за много лет без страха и обиды.
— Не знаю. Наверное, хорошие девочки так не поступают.
— А кто сказал, что ты должна быть хорошей?
Вера уехала через два дня. В поезде смотрела в окно и думала: может, хватит быть хорошей? Может, пора попробовать быть просто живой?
Данила встретил её на вокзале с цветами. Не с роскошными розами — с простыми ромашками. Они молчали, пока шли к его машине. Потом он спросил:
— Ну что? Идем куда-нибудь?
Вера посмотрела на него. На ямочки на щеках, на усталые глаза, на руки, которые никогда не просили, а всегда предлагали.
— Идем.
Они пошли в кафе на набережной. Данила заказал вино, Вера — кофе. Говорили о пустяках: о погоде, работе, его командировках. Потом он взял её за руку:
— Знаешь, я три года смотрел, как ты убиваешься ради этого козла. И молчал, потому что не мое дело. Но сейчас я скажу: хватит.
— Хватит чего?
— Жертвовать собой. Думать, что ты кому-то что-то должна.
Вера усмехнулась:
— Легко говорить.
— Я знаю. Но попробуй. Ради себя.
Они вышли из кафе, когда стемнело. Данила проводил её до дома, но не попросился войти. Просто обнял на прощание — крепко, по-настоящему.
— Спасибо, — прошептала Вера.
— За что?
— За то, что ты есть.
Она поднялась в свою съемную однушку и долго сидела в темноте. Потом достала телефон и заблокировала номер Олега. Просто так. Без объяснений, без прощальных слов. Хорошие девочки так не делают. Но Вера устала быть хорошей.
На следующий день на работе Олег поймал её в коридоре.
— Ты что, меня заблокировала?
— Да.
— Но почему? Я же…
— Потому что мне так удобно.
Он растерялся. Смотрел на неё, как на чужую. Наверное, она и правда стала чужой. Или, наконец, своей?
— Я не понимаю, что происходит.
— И не надо. До свидания, Олег.
Вера развернулась и пошла прочь. Сердце колотилось так, что, казалось, выпрыгнет. Но ноги несли её вперед — твердо, без оглядки.
Вечером позвонил Данила.
— Как дела?
— Странно. Но хорошо.
— Может, завтра снова сходим куда-нибудь?
Вера улыбнулась.
— Может.
Она не знала, что будет дальше. Получится ли у них. Изменится ли она по-настоящему. Но в тот вечер Вера поняла: быть хорошей для всех — значит быть плохой для себя. И может, пора наконец выбрать себя.
Даже если это неудобно. Даже если это неправильно. Даже если мать снова скажет: «Что люди подумают?»
Пусть думают что хотят. Вера устала быть хорошей.
