— Степан Евгеньевич, вы же понимаете, что так дальше нельзя?
Рогожин поднял глаза на начальника цеха и кивнул. Понимал. Третий раз за неделю он опаздывал на смену, приходил с красными глазами, будто всю ночь не спал. Что, в общем-то, было правдой.
— Завтра всё будет нормально, Иван Петрович.
Но ничего не было нормально уже пять лет. С того самого дня, когда Ирина сказала, что болит грудь. Степан тогда отмахнулся — мол, ушиблась, пройдёт. Не прошло. Через полгода её не стало. А ему было тридцать два, и впереди простиралась жизнь, которую он не знал, как прожить.
Июльская духота накрыла поселок, как тяжелое одеяло. Степан вернулся домой в десятом часу вечера, разулся в сенях и замер. Из соседней половины дома доносился смех, звон посуды, топот ног. Зинаида Петровна Холодова снова устроила свои посиделки.
После развода два года назад соседка превратила своё горе в бизнес. Каждую субботу к ней стекались разведённые женщины со всего поселка. Платили по пятьсот рублей за вечер, получали выпивку, закуски и иллюзию, что они не одиноки. Степан к шуму привык, даже научился засыпать под эти застольные песни. Но сегодня что-то было другое.
Голос. Женский, высокий, чистый. Он пел старинный романс, и в этом пении была такая тоска, что Степан почувствовал, как у него сжимается горло. Он сел на кровать, не раздеваясь, и слушал. Голос поднимался всё выше, срывался на полутонах, плакал. И Степану вдруг показалось, что эта женщина поёт про него, про его пустоту, про то, как страшно каждое утро просыпаться и понимать, что рядом никого нет.
Кто она? Откуда такая боль?
В дверь постучали. Степан вздрогнул, пошёл открывать.
— Степашка! Ты спишь или как?
В сенях стоял Геннадий — двоюродный брат, вечно пьяный, вечно в проблемах. В руках у него была охапка саженцев, ботинки он уже успел стащить и теперь шаркал носками по полу, направляясь на кухню.
— Здорово, Гена. Откуда ты?
— Да приехали с тестем газонокосилку покупать. Жена сказала, что теперь я каждые выходные должен траву косить. И у себя, и у них. Ну я и послал её. Куда подальше.
Геннадий уже рылся в холодильнике, вытаскивая всё съестное. Степан молча поставил чайник, достал кастрюлю с супом. Брат ел всегда много, с детства. Ел и говорил, говорил и ел. Сейчас он жевал котлету и рассказывал, как достал его тесть Трофим Игнатович, как жена пилит, как надоела эта жизнь.
Из-за стены донёсся ритм плясовой. Геннадий поднял голову.
— Это что, у соседки праздник?
— Посиделки у неё. Каждую субботу.
— Да ну? А почему я не знал?
Брат вскочил и направился к двери. Степан попытался его остановить, схватил за рукав куртки, но было поздно. Геннадия, почуявшего веселье, было не остановить.
Через минуту они уже стояли на пороге соседского дома. У двери толпились полусонные женщины в ярких платьях. Зинаида Петровна, хозяйка, вышла первой. Лицо красное, глаза блестят.
— Вам чего?
— Это вы мне? — возмутился Геннадий. — Вы время видели? Шуметь после одиннадцати запрещено! Я в полиции работаю, между прочим!
Степан похолодел. Брат нагло врал — он всю жизнь был прорабом. Но остановить его Степан не мог, не умел.
— Да что вы, — Зинаида Петровна быстро сориентировалась. — Проходите, раз уж пришли. У нас весело, закуски хорошие. Степан Евгеньевич, — она повернулась к нему, — миленький, заходите. И гостя своего зовите.
Геннадий первым протиснулся в дом, уселся за стол рядом с хозяйкой. Степан вошёл следом, сел в дальний угол и сразу почувствовал на себе десятки женских глаз. Одна из них, худая блондинка Светлана Бобкова, тут же подсела к нему.
— Чай хотите? Или что покрепче?
— Чай, — пробормотал Степан.
— Девочки, смотрите! — Светлана повернулась к подругам. — Мужчина, который не пьёт! Вы кодированный?
— Нет, просто не люблю.
Рядом подсела ещё одна женщина, Валентина Крутова. Она схватила Степана за локоть и затараторила, кто он, откуда, женат ли, почему нет. Степан молчал, краснел, не знал, куда деваться. Геннадий в это время уже пил на брудершафт с Зинаидой Петровной, ел куриные крылышки и флиртовал.
И тут Степан её увидел.
Высокая, статная женщина встала из-за стола. Длинная светлая юбка, русая коса на плече. Она шла медленно, плавно, как будто плыла. Лицо грустное, отрешённое. Она взяла графин с компотом и понесла его к столу. Степан не мог оторвать взгляда. Это она пела. Он был уверен.
— Любочка! — крикнула Светлана. — Налей этому молодому человеку компот!
Женщина подошла к Степану, посмотрела на него безразличным взглядом и налила компот в стакан. Степан не мог вымолвить ни слова. У него пересохло в горле. Как её зовут? Почему она так печальна?
— Это Нина, — прошептала Светлана. — Сестра нашей Зинаиды Петровны. Приехала недавно, после развода.
Нина. Значит, Нина.
Геннадий к этому времени уже съел все крылышки, половину салата и теперь требовал ещё. Он встал, пошатываясь, и оглядел комнату.
— У вас тут, как у Степашки! Та же планировка. Кухня там, да?
— Да, — захихикала Зинаида Петровна.
— Хочу жареных окорочков!
— У меня только замороженные.
— Ну так пожарь! Иначе всех в обезьянник упеку!
Зинаида Петровна, смеясь, ушла на кухню. А Нина встала из-за стола.
— Я пойду спать, — сказала она тихо. — Устала.
— Спокойной ночи, Ниночка!
Геннадий проводил её взглядом и вдруг вскочил.
— А это кто? Почему она уходит? Эй, красавица, куда же ты?
— Ты женат, — одёрнул его Степан.
— Ну и что? Разведусь! Вон какая лебёдушка! На такой жениться — одно удовольствие!
Степан похолодел. Как можно так говорить? Как можно так легко?
Он не заметил, когда начался пожар. Сначала в кухне что-то затрещало, потом женщины с криками метались туда-сюда с вёдрами воды. Степан оглянулся — Геннадия рядом не было. Он вскочил, выбежал на крыльцо.
Ночь уже кончалась, забрезжил рассвет. И тут Степан увидел брата. Геннадий шёл к нему, неся на плече Нину. Она билась, пинала его ногами, кричала.
— Отпустите меня!
— Тут у них горелым пахнет, — буркнул Геннадий. — Пошли домой.
— Ты что творишь?! — Степан шагнул к брату. — Отпусти её немедленно!
— Да я для тебя старался! Видел, как ты на неё таращился. Вот и решил познакомить вас поближе.
Геннадий опустил Нину на землю. Она оттолкнула его и гордо ушла в дом, не оглядываясь.
Степан смотрел ей вслед и чувствовал, как внутри всё сжимается от стыда. Какой кошмар. Какой позор.
Дома Геннадий доел всё, что нашёл в холодильнике, и заснул прямо за столом. Степан укрыл его пледом и вышел на крыльцо. Сидел так до полудня.
Потом решился. Пошёл к соседке.
Зинаида Петровна сидела за столом, держась за голову. Нина мыла посуду. Обернувшись, она посмотрела на Степана с презрением.
— Вам чего?
— Я извиниться пришёл. За брата. Он перепил, не знал, что делает.
— Не пускайте его больше сюда, — буркнула Зинаида Петровна. — Он всё сожрал.
Степан кивнул и ушёл. Но на следующий день пришёл снова. Принёс банку мёда — извиниться. Потом принёс цветы из своего огорода. Потом просто зашёл узнать, как дела.
Нина была холодна, но постепенно оттаивала. Рассказала, что приехала к сестре после развода. Муж обманул, оставил с долгами, исчез. Она потеряла всё — квартиру, машину, бизнес. Даже голос потеряла. Раньше пела профессионально, училась в музучилище. Теперь пела только когда пила, и то через силу.
Степан рассказал про Ирину. Про то, как не заметил, что она болеет. Как корил себя пять лет. Как боится снова кого-то любить, потому что вдруг опять не сможет сберечь.
Они говорили долго, до рассвета. Два одиночества, два осколка разбитых жизней. И им было легко вместе, потому что не нужно было притворяться, что всё хорошо.
К августу Нина переехала к Степану. Зинаида Петровна ворчала, что теряет жилицу, но потом махнула рукой. Нина готовила, убирала, иногда пела. Степан возвращался с работы и замирал в дверях, слушая её голос. Этот голос сквозь стену разбудил его той ночью, этот голос привёл его к ней.
Но в конце августа всё рухнуло.
Вечером к дому подъехала машина. Степан выглянул в окно и увидел мужчину — высокого, в дорогом костюме. Павел. Бывший муж Нины.
Она вышла на крыльцо. Степан стоял за занавеской и слушал.
— Ниночка, прости меня. Я был дураком. Я всё решил. Долги погашу, квартиру куплю новую. Вернёмся в город. Начнём всё заново.
Нина молчала. Павел говорил, говорил. Обещал, клялся. И Степан видел, как она колеблется. Как в её глазах загорается что-то, чего не было раньше. Надежда? Или память о прошлом, которое казалось лучше?
— Мне нужно подумать, — сказала она наконец.
Павел уехал. Нина вернулась в дом, но была уже другой. Отстранённой. Думающей.
Три дня они почти не разговаривали. А на четвёртый она сказала:
— Я уезжаю.
Степан кивнул. Что он мог сказать? Что имел право? Он понимал. Понимал, что она выбирает знакомое, понятное. Выбирает иллюзию, что можно вернуться и всё исправить. А он — он всего лишь случайность, мужчина из маленького поселка, с которым можно было на время забыться.
— Ты же знаешь, что он снова тебя обманет? — тихо спросил Степан.
— Знаю, — так же тихо ответила Нина. — Но хотя бы там я знаю, чего ожидать.
Она уехала в воскресенье утром. Степан проводил её до машины, помог погрузить вещи. Павел сидел за рулём, улыбался. Нина обернулась на пороге, посмотрела на Степана долгим взглядом. Хотела что-то сказать, но промолчала. Села в машину. Уехала.
Степан вернулся в пустой дом. Зинаида Петровна выглянула из своей половины.
— Уехала?
— Уехала.
— Дура она, — вздохнула соседка. — Но ничего не поделаешь. Люди всегда возвращаются туда, где было больно. Думают, что в этот раз будет по-другому.
Степан кивнул и закрыл дверь.
Вечером он сидел на крыльце и смотрел на закат. Из соседнего дома доносилась музыка — Зинаида Петровна снова собрала своих подруг. Но Нины там не было. Её голоса не было. И Степан вдруг понял, что он так и останется один. Что страх потери сильнее, чем желание любить. Что он правильно боялся. Потому что даже когда не теряешь человека навсегда, всё равно его теряешь.
Он закрыл глаза и услышал в памяти тот голос — тоскующий, плачущий. Тот голос, который разбудил его той ночью. И теперь этот голос будет звучать в его голове всегда. Напоминая, что он попытался. И снова проиграл.
А где-то далеко, в машине, мчащейся к городу, Нина смотрела в окно и тихо плакала. Потому что знала: она выбрала неправильно. Но было уже поздно.
