— Ира, смотри! Из этого свитера можно сделать две детские кофточки. Обрежешь рукава, подошьёшь — и Димке на год хватит.
Я улыбалась, принимая очередной совет от соседки Валентины Семёновны. Осень 2015-го ворвалась в мою жизнь вместе с уведомлением о сокращении. Бухгалтерия на заводе больше не нужна — всё переведут в главный офис, в Москву. Спасибо за одиннадцать лет работы, удачи вам.
Сергей Владимирович тогда только буркнул:
— Переживём. Как-нибудь.
Он и сам зарабатывал всё меньше. Премии отменили, зарплату задерживали, смены сокращали. С тридцати тысяч его доход скатился до пятнадцати, а то и десяти. Мы жили в хрущёвке на окраине, где обои отваливались сами по себе, а батареи грели так, что приходилось спать в носках. Но мы справлялись.
Я стала мастером экономии.
Научилась варить суп из одной куриной ножки на три дня. Покупала только уценённые продукты в конце дня. Перешивала свои старые вещи в детские. Знакомые восхищались: «Ирочка, ты просто волшебница! Как ты умудряешься?» Я гордилась. Это было моё искусство, моя маленькая победа над обстоятельствами.
— На сто рублей обед приготовлю, — хвасталась я Валентине Семёновне. — Не пропадём.
Сергей молчал. Он вообще стал молчать всё больше. Приходил с завода серый, уставший, садился перед телевизором. Я подавала ужин — макароны с тушёнкой, иногда гречку с сосисками. Он ел, не поднимая глаз.
Свекровь Зинаида Петровна звонила каждую неделю:
— Ирочка, как живёте? Сергей не голодает? Ты щи варишь?
— Варю, мам, — врала я. На щи денег не было.
— Вот и молодец. Надо уметь в любых условиях хозяйство вести. Мы с твоим свёкром после войны на пустом месте дом подняли. И ничего, выжили.
Я слушала и кивала. Выживание стало моей специальностью.
Зима выдалась злой. Дима, наш восьмилетний сын, постоянно болел. Лекарства дорожали, я искала аналоги подешевле. Сергей однажды принёс домой пачку денег — пять тысяч, задержанную премию.
— Давай купим Димке куртку нормальную, — предложила я. — В той уже дыра на локте.
— Зашей, — бросил он. — Деньги на хлеб нужнее.
Я зашила. Потом перешила из своего старого пальто подкладку для его куртки. Потом научилась штопать носки так, что никто не замечал дырок. Моя жизнь превратилась в бесконечное латание прорех.
Весной я случайно встретила Юлию.
Мы работали вместе на заводе, пока она не уволилась два года назад. Я тогда не поняла её решения — бросить стабильную зарплату ради каких-то туманных планов. Теперь Юлия сидела в кафе «Встреча», в хорошем пальто, с ухоженными ногтями. Улыбнулась:
— Ирочка! Сколько лет! Как жизнь?
Мы заказали кофе. Точнее, она заказала два капучино, не спрашивая меня. Я хотела отказаться — дорого, — но промолчала. Юлия рассказывала про свой небольшой бизнес, про клиентов, про трудности первого года. Я слушала, и мне стало тяжело.
— А ты как? — спросила она.
— Нормально. Справляемся.
— Работу нашла?
— Пока нет. Но я научилась так экономить! Представляешь, на тысячу рублей мы неделю живём втроём. И ничего страшного.
Юлия замолчала. Посмотрела на меня внимательно, долго. Потом сказала:
— Ира, ты слышишь, что говоришь? Ты гордишься тем, что умеешь выживать в нищете.
— Я не в нищете. Просто…
— Просто ты привыкла себя обкрадывать и этим гордиться. — Голос её стал жёстче. — Надо учиться не экономить, а зарабатывать.
Я молчала. Хотела возразить, но язык не слушался. Юлия продолжала:
— Ты думаешь, это добродетель? Умение жить на копейки? Нет. Это капитуляция. Ты не ищешь выход, ты привыкаешь к яме.
Я ушла злая, обиженная. Но слова не отпускали.
Ночью, лёжа рядом со спящим Сергеем, я думала. Вспоминала, как год назад отказалась от предложения работать консультантом в маленькой фирме. Зарплата была небольшая, но это были деньги. Я тогда решила: «Зачем суетиться? Мы и так проживём». Вспоминала, как отказывалась от подработок, потому что «неудобно» или «далеко ездить». Вспоминала, как гордо говорила: «Мы не пропадём».
А что, если я просто смирилась?
Утром я сказала Сергею:
— Я пойду искать работу. Нормально искать, не для галочки.
Он оторвался от газеты:
— Зачем?
— Как зачем? Нам нужны деньги.
— Мы живём. Ты же сама говоришь — справляемся.
— Но так нельзя дальше, Серёжа. Дима растёт, ему нужна одежда, учебники, секции…
— Обойдётся. Я в детстве без всяких секций вырос.
Я резко поставила чашку на стол:
— Ты хочешь, чтобы сын рос в этой нищете? Чтобы стыдился носить штаны с чужого плеча?
— Мы не в нищете. Есть крыша, еда. Чего тебе ещё надо?
Я поняла, что он не слышит меня. Ему удобно так жить. Я беру на себя всю ответственность за выживание, выкручиваюсь, изворачиваюсь — а он просто плывёт по течению.
Следующие месяцы я разрывалась между отправкой резюме и домашними делами. Несколько раз меня приглашали на собеседования. Зарплаты предлагали смешные — по десять-двенадцать тысяч. Но я соглашалась. Сергей встречал каждое моё намерение выйти на работу молчанием. Холодным, тяжёлым молчанием.
Однажды вечером я объявила:
— Меня взяли помощником бухгалтера в магазин. Двенадцать тысяч, но это начало.
Сергей усмехнулся:
— Зачем? Ты же мастер экономии. Теперь тебе точно больше не дам — сама справишься.
Я посмотрела на него — на помятую рубашку, на усталые глаза, на равнодушное лицо. Он боится. Боится, что я изменюсь, вырвусь из этой клетки, а он останется. Ему нужна жена, которая гордится своей бедностью, а не та, которая хочет большего.
— Значит, так, — сказала я. — Ты не хочешь жить по-другому?
— Мне и так нормально.
— А мне нет.
Свекровь узнала о моих планах и устроила скандал по телефону:
— Ты что, с ума сошла?! Мужу не угодила, теперь на работу рвёшься?! Выскочка ты, Ирка!
Я положила трубку.
Осень 2016-го. Я работала уже два месяца. Деньги смешные, но я впервые за год чувствовала себя человеком. Не машиной по штопке носков и варке супов из ничего. Человеком.
Сергей отдалялся всё дальше. Мы почти не разговаривали. Он не спрашивал про мою работу, я не рассказывала.
Однажды вечером я сказала:
— Я ухожу.
Он даже не удивился.
— Куда?
— Снимем с Димой комнату. Пока временно. Потом решу.
— Ты серьёзно?
— Серьёзно.
Я собрала вещи — немного одежды, документы, детские игрушки Димы. Сергей сидел на кухне, курил. Не останавливал, не просил остаться. Просто смотрел в окно.
На пороге я обернулась:
— Прости. Но я не хочу больше учиться выживать. Хочу жить.
Он не ответил.
Комната оказалась крошечной, на другом конце города. Дима плакал первые ночи. Я тоже. Но каждое утро, просыпаясь, я чувствовала облегчение.
Юлия помогла найти ещё одну подработку — удалённую, по вечерам. Денег стало больше. Не много, но больше. Я перестала считать каждый рубль с отчаянием. Начала считать с планом.
Сергей не звонил. Иногда я думала, что совершила ошибку. Разрушила семью из-за гордости, из-за глупых амбиций. Но потом вспоминала его слова: «Теперь тебе точно больше не дам».
Дима привык к новой жизни быстрее меня. Однажды спросил:
— Мам, а мы теперь будем жить по-другому?
— Да, солнышко. По-другому.
Он кивнул и побежал играть.
Я смотрела в окно. За стеклом шёл дождь.
