— Слушай, а давай я займусь саморазвитием? — Глеб потянулся на диване, откладывая телефон. — Я тут подумал, что в тридцать шесть самое время найти себя.
Я поставила сумки с продуктами на пол и прислонилась к стене. Ноги гудели после десяти часов в офисе, плюс метро в час пик, плюс очередь в магазине. На часах половина восьмого вечера, а я только зашла домой.
— Глеб, у нас коммуналка за два месяца не оплачена.
— Ну вот опять ты про деньги. Всё деньги, деньги. Я же говорю про духовное развитие, про смысл жизни. А ты сразу — коммуналка.
Я медленно разувалась, потому что если сделать резкое движение, можно сорваться. А срываться не хотелось — слишком устала даже для скандала.
— Духовное развитие оплачивается теми же деньгами? Или ты нашёл способ получать знания в обмен на высокие вибрации?
— Ты издеваешься, да? — Он сел на диване, и я увидела знакомое выражение обиды на лице. Глеб умел обижаться виртуозно, это был его главный талант за последние три года.
Мы поженились семь лет назад. Тогда он работал менеджером в строительной компании, я — редактором в небольшом издательстве. Зарабатывали примерно одинаково, снимали однушку на окраине, планировали ребёнка лет через пять. Всё было логично, спокойно, правильно.
Потом его компания обанкротилась. Глеб полгода искал новую работу, а я его поддерживала: кризис, понимаешь, везде сокращения, не твоя вина. Он нашёл место в другой фирме, отработал год и уволился, потому что «начальник не ценил его идей». Следующие полгода он опять искал работу. Нашёл — и снова уволился через восемь месяцев, потому что «коллектив токсичный».
Где-то между второй и третьей попыткой я стала главным редактором. Зарплата выросла, мы съехали с окраины в более приличный район. Я радовалась, а Глеб… Глеб начал искать себя.
Сначала он решил, что его призвание — фотография. Я купила ему нормальную камеру, он два месяца снимал закаты в парке и выкладывал в соцсети. Лайков набиралось человек двадцать, в основном родственники. Потом он понял, что фотография — это коммерция, а ему нужно что-то более аутентичное.
Следующей была керамика. Я записала его на курсы, он слепил три кривые чашки и забросил, потому что глина сушит руки.
Потом была идея открыть свой бизнес. Какой именно — так и не определился. Я купила книги по маркетингу и бизнес-планированию, он их не открывал, но зато бесконечно смотрел мотивационные ролики на YouTube.
— Я не издеваюсь, — тихо ответила я, наконец сняв туфли. — Я просто устала, Глеб. Очень устала.
— Так возьми отпуск. Тебе надо отдохнуть.
— На какие деньги? На мою зарплату мы втроём живём.
— Втроём?
— Ты, я и твоё саморазвитие.
Он скривился.
— Знаешь, Вероника, с тобой невозможно разговаривать. Ты стала такой циничной.
Я молча пошла на кухню раскладывать продукты. Открыла холодильник — пусто. Глеб целый день был дома, но даже не подумал сварить суп или пожарить котлеты из вчерашнего фарша. Фарш, кстати, протух. Я выбросила его в мусорное ведро, которое тоже не было вынесено.
— Ты обедал? — крикнула я из кухни.
— Да, заказал пиццу.
— На какие деньги?
Пауза.
— С твоей карты. Там же пин-код простой, ты сама сказала.
Я закрыла холодильник и оперлась лбом о его холодную дверцу. Пицца. Он заказал пиццу за восемьсот рублей, хотя в холодильнике лежал фарш, а в шкафу макароны и гречка. Восемьсот рублей — это две поездки на такси до работы. Это ужин в кафе. Это… это просто восемьсот рублей, которые я заработала, отсидев лишний час на планёрке, выслушивая, как коммерческий директор объясняет, почему мы должны работать эффективнее.
— Вероника, ты что, плачешь?
Я не плакала. Просто стояла и думала о том, что любовь — странная штука. Она не кончается резко, не исчезает в один момент. Она уходит по капле, как вода из протекающего крана. Сначала не замечаешь, потом раздражает звук, потом видишь ржавое пятно на раковине. А потом понимаешь, что бесполезно протирать раковину — надо чинить кран. Но ты так устала, что проще просто игнорировать эту капающую воду. До тех пор, пока раковина не даст трещину.
— Не плачу, — я выпрямилась. — Просто думаю.
— О чём?
— О том, что было бы, если бы я не купила тебе камеру.
— При чём тут камера?
— Ни при чём. Забудь.
Я достала яйца, хлеб, помидор. Сделаю себе яичницу, выпью чай и лягу спать. Завтра опять вставать в шесть, чтобы успеть до пробок. Опять планёрки, правки, согласования, отчёты. Опять зарплата, которую я буду делить на коммуналку, продукты, проездные и Глебово саморазвитие.
— Слушай, а давай уедем на дачу на выходных? — Глеб вошёл на кухню, обнял меня сзади. — Развеемся, а? Я давно не видел твою маму.
Мама. У неё крошечный домик в Подмосковье, где она выращивает помидоры и кабачки. Глеб обожает ездить туда — можно целый день лежать в гамаке, пока мама готовит, кормит, печёт пироги. Как в детстве.
— У меня в субботу важная встреча с издательством, — соврала я. — Перенести нельзя.
— А в воскресенье?
— Глеб, я хочу побыть дома. Одна. Выспаться, почитать, посмотреть фильм.
— Без меня?
— Можешь поехать, я не против.
Он отстранился.
— То есть ты меня выгоняешь?
— Я не выгоняю, я просто…
— Просто что? — Голос стал громче. — Я теперь вообще мешаю тебе жить, так?
И вот она, знакомая мелодия. Сейчас он будет говорить, что я изменилась, что стала чёрствой карьеристкой, которая думает только о работе. Что я не ценю его, не понимаю, что мужчине тоже нужна поддержка. Что у него депрессия, выгорание, кризис среднего возраста. Что он ищет себя, а я только давлю и критикую.
Я повернулась к нему.
— Глеб, ты последний раз работал два года назад. Два года. За это время я получила повышение, выпустила десять книг, выучилась на курсах управления проектами. А ты сидишь дома и ищешь себя.
— Значит, ты считаешь меня неудачником?
— Я считаю, что тебе тридцать шесть лет, и пора определиться. Хотя бы примерно.
— С тобой невозможно, — он развернулся и вышел из кухни.
Я доела яичницу, стоя у плиты. Потом вымыла посуду, вытерла стол, вынесла мусор. Села на кухне и залезла в телефон — новости, чьи-то посты, реклама квартир в ипотеку. Двушка на окраине стоит как наша годовая аренда. Если копить… Но на что копить, если я одна тяну бюджет?
В соцсетях наткнулась на пост знакомой. Она развелась полгода назад, теперь публикует фотографии из путешествий и пишет что-то про новую жизнь, свободу, любовь к себе. Раньше мне казалось это пошлостью. Сейчас подумала — а может, и правда есть смысл?
— Ника, ты спать? — Глеб заглянул на кухню. Лицо виноватое, голос мягкий. — Прости, я не хотел орать.
— Ничего.
— Я правда постараюсь найти работу. Обещаю. На этой неделе разошлю резюме.
Сколько раз я это слышала? Десять? Двадцать? Он действительно верит в свои обещания — в момент, когда произносит их. Но завтра утром проснётся, попьёт кофе, зависнет в телефоне, потом посмотрит какой-нибудь фильм, потом придумает причину, почему сегодня не лучший день для поиска работы.
— Хорошо, — коротко ответила я.
— Ты не веришь?
— Верю.
— Ника, я люблю тебя. Ты же знаешь?
Я посмотрела на него. Глеб всё такой же, как семь лет назад: те же глаза, те же волосы, та же улыбка. Но теперь это словно фотография человека, которого я когда-то любила. Знакомое изображение, но без тепла, без чувства.
— Знаю, — тихо ответила я.
Ночью не спалось. Я лежала и считала в уме. Моя зарплата минус аренда, минус коммуналка, минус продукты. Если снять квартиру поменьше, можно откладывать. Если готовить на неделю вперёд — ещё экономия. Если не тратиться на Глебовы увлечения…
Утром я проснулась с ясной головой. Допила кофе, оделась для работы и вышла из спальни. Глеб ещё спал. Я написала ему записку и положила на стол:
«Я ухожу. Останешься в квартире до конца месяца — за этот срок найди работу и жильё. Мои вещи заберу в выходные. Не звони, пожалуйста. Все вопросы — в переписке. Прости».
Никакой драмы, никаких слёз, никаких объяснений. Я просто поняла: хлеб стал дороже любви. А когда так происходит, отношения уже меpтвы — просто их ещё никто не похоpонил.
Вышла из квартиры, села в метро и посмотрела в окно на своё отражение. Усталое лицо, синяки под глазами, но… Лёгкость. Впервые за три года — настоящая лёгкость.
