— Ты опять не ужинала? — Сергей стоял на кухне, облокотившись на раковину, с сигаретой в руке. Комната пахла дешевым табаком и чем-то затхлым, как в общежитии.
Вероника не подняла глаз от документов. Отчеты по туристическим пакетам требовали внимания, и она предпочла сосредоточиться на них, чем на очередной упрек.
— Я готовила. Твоя порция в холодильнике. Холодная к этому времени, разумеется.
— Ты всегда отмахиваешься.
Вот этот тон. Этот медленный, ленивый голос, в котором звучала обида, как будто весь мир виноват в том, что он стоит здесь, без работы, без денег, без того блеска, который когда-то делал его желанным. Вероника помнила его по-другому — решительного, целеустремленного, такого, который входил в офис, и люди вставали. Теперь он едва попадал в душ раз в неделю.
Она закрыла ноутбук и посмотрела на него. Сергей похудел так, что скулы стали острыми. Волосы поседели у висков. Ему было сорок четыре года, но выглядел он на пятьдесят пять.
— Я работаю с восьми утра до восьми вечера, чтобы мы оба могли жить, Сергей. Ты это видишь?
— Я это вижу, но я не просил, чтобы ты это делала. Я тебя не просил.
— Ты не просил? Ты потребовал компенсацию за свои «вложения», помнишь? За розы, за ресторан, за ту квартиру на Невском?
Она чувствовала, как в груди разгорается старая боль. Семь лет прошло с тех пор, когда он произнес эти слова: «Я вложил в тебя столько, теперь твоя очередь.» Семь лет она пыталась отвести этот удар, переосмыслить его, найти в нем хоть какой-то смысл. Но слова остались словами — острыми, ядовитыми, неизгладимыми.
Сергей повернулся к ней спиной.
— Я не хочу об этом говорить.
Она знала, что произойдет дальше. Он будет молчать несколько дней, потом приносить извинения. Обещать, что все измениться. Что он найдет работу. Что они вернут прежнюю жизнь. И она верила бы ему, если бы он не повторял эти слова уже не один раз. Если бы она не видела, как он проводит дни, сидя в соцсетях, листая фотографии своих бывших коллег, которые продолжали жить, как жили.
Вероника встала и прошла в комнату. Эта хрущёвка на окраине была их последним приобретением. После продажи машины, после того, как друзья один за другим исчезли из их жизни, они опустились сюда, как камень на дно. Потолки были низкие, окна выходили на глухую стену соседнего дома, и по ночам слышны были шаги людей выше, крики, детский плач.
Она села на кровать и посмотрела на свой телефон. Есть сообщение от Дарьи — её подруги, которая прошла похожий путь и разошлась с мужем пять лет назад.
«Как дела? Помню, ты говорила, что он обещал измениться. Как оно?»
Вероника долго смотрела на эти строки. Что ответить? Что все хорошо? Что-то изменилось? Ничего не изменилось. Абсолютно ничего. Только она устала быстрее.
Они встретились в 2006 году на вечеринке у общих знакомых. Сергей был в расцвете сил — директор управления проектами в крупной строительной фирме, с лоснящимся лицом успеха и запахом дорогого одеколона. Вероника работала менеджером в скромной турфирме, её оклад позволял снимать небольшую квартиру в хорошем районе. Когда Сергей начал за ней ухаживать, она рассмеялась. Не верила в серьезность его намерений. Для неё он был слишком красивым, слишком удачливым, слишком чужим.
Но он был настойчив. Букеты роз приходили два раза в неделю. Ужины в ресторанах, где официанты знали его по имени. Он водил её на машине, и все коллеги завидовали ей. Через год они поженились. Она была влюблена и счастлива. Он был влюблен и доволен. Казалось, что жизнь начинается.
Первые семь месяцев были похожи на фильм.他 снял для них огромную квартиру в центре, с видом на канал. Она была беременна идеей переезда, планировала, как расставить мебель, где повесить картины. Но потом, как обычно, реальность постучалась в дверь. Не вежливо, а с кулаком.
Сначала появились мелочи. Он стал задерживаться на работе. Потом она начала замечать, что его телефон светит в его руках ночью, и он улыбается чему-то. Она спрашивала, и он говорил, что это деловые вопросы. Потом случайно нашла СМС от какой-то Оксаны: «Скучаю по тебе, когда мы встретимся?» Её мир медленно рухнул. Не сразу, не с грохотом, а вяло, как старый дом, который разрушается изнутри, и окружающие не замечают этого, пока вдруг не разваливается.
Вероника кричала, плакала, требовала объяснений. Сергей отмахивался, говорил, что она создает проблему на ровном месте, что это просто подруга, что она ревнива и несправедлива. Её отец, когда она рассказала ему, только покачал головой: «Я предупреждал. Слишком быстро всё развивалось.»
Но она не хотела слушать голос разума. Она хотела верить в то, что это переходящий период, что они преодолеют это вместе. Любовь же преодолевает всё, не так ли?
Потом его уволили. Это произошло неожиданно. Какие-то проблемы с документами, разговоры о несоответствии стандартам. Она так и не поняла, правда ли это или это была ложь, которую он рассказывал, чтобы спасти лицо. Он впал в то, что называют «депрессией», хотя Вероника называла это банальной ленью. Он лежал на диване, пил пиво одно за другим, потом переходил на водку. Друзья, которые ещё остались, советовали ему найти любую работу, любой доход. Но он говорил, что не унизится, что ждет подходящей позиции.
Вероника пыталась помочь. Советовала ему найти работу в другой компании. Предлагала деньги из своих сбережений. Говорила, что она нуждается в нем, что ей нужен его совет, его поддержка. Но каждый день, когда она возвращалась домой, её встречала одна и та же картина: лежащий на диване мужчина, пустые бутылки на полу, телевизор, работающий в пустую.
— Мне нужны деньги, — сказал он ей однажды.
— На что?
— Просто деньги. Мне нужна машина получше. И новая одежда. Я сейчас выгляжу как неудачник.
Она выкрутила деньги из зарплаты, хотя они нужны были на аренду. Потом ещё. Потом ещё. И всё это уходило в никуда, рассыпалось, как песок. Он не становился лучше, не начинал работу. Только пил больше и смотрел на неё так, как будто она была виновата в его падении.
Потом он продал её машину. Она не могла поверить в это, когда узнала. Машину, которую они копили год, которую использовали для поездок, которая была её независимостью. Он продал её и потратил деньги на какую-то затею с его друзьями, о которой он не хочет рассказывать.
— Я не имел права, — сказал он, когда она открыла крик. — Но машина была не моя, она была твоя. Я просто… я был в отчаянии.
Она верила ему ещё какое-то время.
Потом они переехали в эту хрущёвку. Её отец предложил помочь с первоначальным взносом, но отношения между ним и Сергеем давно охладели. Отец смотрел на зятя с той смесью жалости и отвращения, которая её ранила.
— Ты всё ещё его любишь? — спросил он однажды.
Она не знала, как ответить. Да? Нет? Может быть, это была просто привычка?
Годы прошли в цикле ссор и примирений. Она «пилила» его, как он говорил, требуя от него хоть какого-то действия, инициативы. Он кричал, что она его не ценит, что если бы она его поддерживала вместо того, чтобы давить, он давно бы встал на ноги. Потом они мирились. Он плакал и говорил, что любит её, что она его спасает, что он ничто без неё. И она верила, потому что в эти моменты она видела того человека, за которого вышла замуж.
Но моменты эти становились всё короче.
Вероника посмотрела на свои руки. На пальцах были кольца — обручальное и помолвочное, обычное золото, которое когда-то блестело. Теперь оно казалось тяжелым, как оковы.
Она написала Дарье: «Я не знаю, что ответить. Ничего не изменилось. Только я устала быстрее.»
Ответ пришел сразу: «Если ты устала, значит, пора отпустить. Я это знаю.»
Вероника закрыла телефон и посмотрела в окно. Мимо ходили люди. Молодые пары. Матери с детьми. Старики, держащиеся за руки. Все они куда-то спешили, все были заняты своей жизнью. Никто не знал, что происходит в её сердце. Никто не видел этой боли, которая стала привычной, как вторая кожа.
Она поняла в этот момент, что спасение — это не всегда спасение другого человека. Иногда это спасение себя. Даже если это означает боль, одиночество и волну стыда перед окружающими, которые будут говорить: «Вероника, ты уходишь?» «Да, уходу.» «Почему?» «Потому что я люблю его, но остаться больше не могу.»
И в эту ночь она впервые подумала об этом серьезно. Не как о побеге, а как о необходимости. Как о единственной форме любви, на которую они с Сергеем оба способны — отпустить друг друга в разные стороны.
В соседней комнате Сергей смотрел новый фильм, курил у открытого окна, потому что она просила его не курить дома. Он не слышал её рыданий, которые она подавляла подушкой. Или может быть, слышал, но ничего не мог сделать. Он был пойман в ловушку своей собственной несостоятельности, и у него не было ключа от неё.
Вероника проснулась среди ночи с четким пониманием: это конец. Не символический, не кажущийся. Конец. Развод — странное слово, которое она не хотела произносить вслух, но оно неминуемо. И может быть, это будет актом любви, а не предательства. Тем больше, что уходит она не от Сергея, а к себе. К тому, что когда-то было.
