— Ты вообще собираешься что-то делать или так и будешь торчать дома?
Денис не поднял глаз от телефона. Экран светился объявлениями о работе, которые он уже пересматривал раз пятнадцать за день. Инженер-конструктор, двадцать лет стажа, высшее техническое образование. Откликов — ноль.
— Я ищу, — сказал он тихо.
— Месяц ищешь! — Елена швырнула сумку на диван. — Месяц! Счета оплачивать нечем, холодильник пустой, а ты сидишь как…
Она осеклась, но Денис и так знал, что она хотела сказать. Как неудачник. Как лишний человек в собственной квартире.
Он встал, прошёл на кухню, открыл холодильник. Действительно, почти пусто: пачка масла, огрызок сыра, бутылка кефира. Раньше он не замечал, что именно лежит на полках — просто открывал и брал. Теперь каждый продукт был укором.
— Я завтра схожу на собеседование, — солгал он.
— Да? — Елена прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Куда?
— В проектный институт. Звонили вчера.
Она посмотрела на него долго, изучающе, и он понял, что она не верит. Елена давно научилась читать его ложь по напряжению в плечах, по тому, как он отводит взгляд.
— Хорошо, — сказала она ровно. — Схожу переоденусь.
Она ушла в комнату, и он услышал, как скрипнула дверца шкафа. Денис сел за стол, положил голову на руки. Август выдался жарким, а сентябрь принёс промозглые дожди и холодный ветер, задувавший во все щели их однокомнатной квартиры в панельной девятиэтажке. Двадцать лет назад, когда они только поженились, эта квартира казалась началом чего-то большого. Сейчас она была тесной клеткой.
Вечером он вышел прогуляться. Точнее, сбежал — от молчания, от взгляда Елены, от собственных мыслей. Зашёл в знакомый пивной бар на первом этаже соседнего дома, заказал кружку светлого. Сел у окна, смотрел на прохожих, спешащих домой под моросящим дождём.
— Санёк? Вить, это ты?
Денис вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял мужчина его возраста в дорогой куртке, с ухоженной бородой и блестящими часами на запястье. Лицо показалось смутно знакомым.
— Павел? — неуверенно переспросил он.
— Точно! Сколько лет, сколько зим! — Павел сел напротив, махнул барменше. — Пашка Ковалёв, не узнал, что ли? Мы ж в одном классе учились!
Память выдала обрывок: худой парень с торчащими ушами, всегда сидевший на последней парте. Тот Пашка курил за школой и мечтал свалить из города. Этот Павел выглядел так, будто сумел.
— Узнал, конечно, — соврал Денис. — Как дела?
— Да нормально всё. Бизнес, знаешь, крутится. Вот был в Москве, заехал к родителям на пару дней. А ты как?
Денис сделал глоток пива. Горечь растеклась по языку.
— Работаю. Инженер.
— Круто! На заводе, поди? Помню, ты всегда техникой увлекался. Я вот в девяностых рванул в столицу, торговлей занялся. Сначала мелочь всякая — джинсы, кассеты. Потом пошло-поехало. Сейчас свой магазин стройматериалов, ещё два в области открыл.
Павел говорил легко, без хвастовства, просто констатировал факты. Денис слушал и чувствовал, как внутри растёт тупая злость. На себя, на Павла, на жизнь.
— Женат? — спросил Павел.
— Да. Двадцать лет почти.
— Во даёшь! Я вот третий брак. Детей нет, правда. Всё как-то недосуг было. А у тебя?
— Тоже нет.
Павел кивнул, не стал расспрашивать. Они помолчали. Бармен принёс Павлу виски, и тот поднял стакан.
— За встречу!
Денис чокнулся, допил пиво. Павел рассказывал ещё что-то про планы расширения, про поездку в Турцию, про новую машину. Денис кивал, вставлял короткие реплики, но думал о другом.
Он вспомнил, как познакомился с Еленой. Это было летом две тысячи третьего. Ему было двадцать четыре, ей двадцать два. Дискотека в клубе на окраине города, душно, громко, толпа. Он стоял у барной стойки, она танцевала с подругами. Длинные волосы, лёгкое платье, смех. Он набрался смелости подойти, сказал что-то глупое. Она улыбнулась. Обменялись номерами.
Первые месяцы были как в тумане. Свидания, прогулки, разговоры до утра. Она верила в него. Говорила, что он умный, что у него всё получится. Он тогда работал на заводе третий год, мечтал о чём-то большем. Может, открыть своё дело, как этот Павел. Но так и не решился.
Поженились через год. Скромно, в загсе, потом застолье в кафе. Залезли в долги за банкет, выплачивали полгода. Сняли однушку, потом взяли ипотеку. Планировали детей, но всё откладывали. То денег не хватало, то ремонт, то кризис.
Кризисов было много. Две тысячи восьмой — завод еле выстоял, зарплаты задерживали. Две тысячи четырнадцатый — урезали премии, сократили смены. Они научились экономить. Елена стала жёстче, практичнее. Он привык молчать.
А потом август этого года. Вызов к директору, короткий разговор, подпись на документах. Сокращение штата. Выходное пособие — смешные деньги. Извините, ничего личного.
Он пришёл домой в середине дня, Елена была на работе. Сел на диван, уставился в стену. Не знал, что делать. Сказать ей? Или подождать, вдруг найдёт что-то быстро?
Он ждал неделю, потом две. Посылал резюме, ходил на собеседования. Отказы. Слишком старый, слишком дорогой, нет опыта в новых программах. Елена заметила, что он стал приходить раньше. Спросила. Он сказал правду.
Реакция была предсказуемой. Сначала молчание, потом вопросы, потом упрёки. Не тихие, не громкие — тяжёлые, методичные.
— Санёк, ты меня слушаешь? — Павел щёлкнул пальцами перед его лицом.
— А? Да, конечно.
— Говорю, давай созвонимся, как в столицу вернусь. Может, что-то подкину по работе. У меня знакомых полно.
Денис посмотрел на него. Павел улыбался искренне, по-приятельски. И от этой искренности стало ещё хуже.
— Спасибо, — сказал Денис. — Подумаю.
Они обменялись телефонами, попрощались. Павел ушёл, оставив деньги на стойке. Денис заказал ещё пива, потом ещё. Когда вышел на улицу, было темно и холодно.
Дорога домой заняла десять минут, но он растянул её на полчаса. Шёл медленно, останавливался у витрин, смотрел на освещённые окна чужих квартир. Люди ужинали, смеялись, смотрели телевизор. Обычная жизнь. У него она тоже была когда-то.
Подошёл к подъезду, поднялся на четвёртый этаж. Достал ключи, поднёс к замку и остановился. Из-за двери доносился голос Елены, она говорила по телефону.
— Мама, я больше не могу. Он даже не пытается. Сидит целыми днями, на диване лежит. Я не железная… Я понимаю, что кризис, что всем тяжело. Но мне тридцать четыре… нет, сорок три, мам, сорок три! Я не хочу так жить. Не хочу каждый день думать, хватит ли денег на месяц. Не хочу видеть его лицо, когда он смотрит на меня. Как будто я виновата…
Денис стоял неподвижно. Ключи холодили ладонь. Он знал, что должен войти. Открыть дверь, снять куртку, сказать что-то нейтральное. Может, извиниться. Может, соврать про собеседование. Продолжить эту бесконечную игру в семью.
А может, не надо?
Мысль пришла неожиданно, чётко. Он посмотрел на дверь. Серая, с облупившейся краской, с царапинами у замка. Сколько раз он открывал её за двадцать лет? Тысячи. Десятки тысяч.
Елена продолжала говорить, голос дрожал.
— Я устала, мам. Просто устала.
Денис медленно опустил руку. Ключи звякнули в кармане. Он развернулся, прошёл к лестнице, спустился на этаж ниже. Сел на холодную ступеньку, прислонился спиной к стене.
Над головой погас свет, включился датчик движения. В темноте было легче дышать. Он сидел, слушал, как где-то хлопнула дверь, как кто-то поднимается по лестнице. Шаги приблизились, прошли мимо, затихли.
Денис закрыл глаза. Представил, как встаёт, поднимается обратно, открывает дверь. Елена обернётся, положит трубку, посмотрит на него. Что он скажет? Извини? Я всё исправлю? Дай ещё один шанс?
Она уже дала ему сто шансов. Тысячу.
Он представил другое: как встаёт и идёт вниз. Выходит на улицу, идёт куда глаза глядят. Ночует у Пашки, если тот ещё в городе. Или в дешёвой гостинице. Утром звонит Елене, говорит, что это конец. Собирает вещи, съезжает. Начинает заново.
Но разве можно начать заново в сорок пять? С пустыми карманами, без работы, без цели?
Денис открыл глаз. Достал телефон, посмотрел на экран. Десять пропущенных от Елены. Она наверняка услышала, как он подошёл к двери, ждёт. Сердце колотилось.
Он набрал сообщение: «Не жди. Мне нужно подумать». Палец завис над кнопкой отправки.
Свет снова погас. Темнота накрыла его, как одеяло.
Денис сидел на лестнице, держа телефон в руке, и понимал, что любой выбор будет неправильным. Войти — продолжить медленно умирать. Уйти — разрушить последнее, что у него осталось.
Но может, иногда разрушение — это тоже выход?
Он нажал «отправить», встал, отряхнул джинсы. Спустился вниз, толкнул тяжёлую дверь подъезда. Холодный ветер ударил в лицо. Дождь шёл сильнее. Денис поднял воротник куртки, засунул руки в карманы и пошёл вперёд, не оглядываясь на тёплый свет окон за спиной.
