Антонина Петровна перебирала старые фотографии, когда хлопнула входная дверь. Максим вернулся с работы раньше. Сын бросил ключи на тумбочку в прихожей и прошел на кухню. Даже не поздоровался.
— Что-то случилось? — спросила она.
Максим сидел за столом, глаза в телефон. Лицо напряжено.
— Мам, нам надо поговорить, — он поднял глаза, и Антонина вздрогнула от холода в его взгляде.
— Конечно, сынок. Ты голодный? Я разогрею.
— Не надо ничего разогревать, — оборвал он. — Я хочу обсудить квартиру.
Антонина медленно опустилась на стул напротив. Что-то в тоне сына заставило её сердце сжаться.
— А что с квартирой? Всё в порядке, я заплатила коммуналку.
— Мам, мне нужно, чтобы ты съехала, — Максим произнес это так буднично, словно просил передать соль. — Квартира теперь моя по дарственной, и я хочу жить здесь один.
Комната вдруг закружилась перед глазами Антонины. Дарственную она оформила три года назад, после ухода мужа. Максим тогда убеждал, что так будет проще с наследством, не придется платить налоги.
— Но… мы же договорились, что я буду жить здесь, — голос её дрогнул. — Это же наш дом, Максим. Мы с папой…
— Ой, только не начинай про папу, — он закатил глаза. — Юридически квартира моя. Точка.
— Сынок, но куда же я пойду? — Антонина почувствовала, как к горлу подкатывает комок. — Мне шестьдесят восемь, у меня только пенсия.
— У тебя есть двоюродная сестра в Подмосковье, — Максим пожал плечами. — Поживешь у неё, пока что-нибудь не найдешь.
— Лида? Но я не видела её лет десять! И у неё однушка.
— Это уже твои проблемы, — отрезал сын. — Я дал тебе квартиру в Тушино, помнишь? Ты её продала, чтобы вложиться в бизнес своего ненаглядного Олега.
Антонина вздрогнула. Олег был её вторым мужем, с которым она прожила всего три года. Его бизнес разорился, и он исчез, прихватив остатки денег. Об этом периоде жизни она старалась не вспоминать.
— Мне нужен месяц, — сказала она тихо. — Хотя бы месяц, чтобы всё обдумать и найти жильё.
— Две недели, — отрезал Максим. — Мы с Викой расстались, и я хочу вернуться сюда.
— Вы расстались? — Антонина подняла глаза. — Почему?
— Не твоё дело, — он встал из-за стола. — Две недели, мам. Потом я сменю замки.
Весь вечер Антонина просидела на кухне, глядя в одну точку. В голове не укладывалось, что сын, её Максимка, которого она растила одна после кончины мужа, может так поступить.
Звонок в дверь вырвал её из оцепенения.
— Здравствуйте, Антонина Петровна, — соседка Клавдия Степановна. — Вы тут что-то громко разговаривали. Всё в порядке?
Антонина хотела солгать, что всё хорошо, но вместо этого расплакалась.
— Господи, да что случилось-то? — Клавдия Степановна шагнула в квартиру и обняла соседку. — Пойдемте на кухню, расскажете.
За чаем Антонина выложила всё. Каждое слово давалось с трудом, будто признаваясь вслух, она делала ситуацию ещё более реальной.
— Вы что, серьезно думаете уехать? — Клавдия Степановна всплеснула руками. — Да ни за что! Это ваша квартира! Вы с мужем её получали, ремонт делали!
— Но дарственная… — начала Антонина.
— Плевать на дарственную! Есть такое понятие — право пожизненного проживания! — соседка стукнула ладонью по столу. — Вас никто не имеет права выселить!
— Правда? — в глазах Антонины блеснула надежда.
— Конечно! Моя племянница в жилищной консультации работает. Завтра же к ней поедем!
Впервые за вечер Антонина почувствовала, что может дышать. Но радость быстро сменилась страхом.
— Клава, я не могу судиться с собственным сыном, — прошептала она.
— А он может выкинуть на улицу родную мать? — Клавдия Степановна покачала головой. — Антонина, пора вспомнить, что вы не тряпка, а человек. Человек с правами и достоинством!
Утро началось с грохота. Максим собирал вещи – выдвигал ящики, хлопал дверцами шкафа, что-то бормотал себе под нос.
Антонина лежала в своей комнате, глядя в потолок. После разговора с Клавдией она почти не спала – то плакала, то злилась, то корила себя за наивность.
— Мам, ты проснулась? – Максим заглянул в комнату. – Мне нужны папины инструменты из кладовки. И вообще, начинай уже собираться. Я нашел тебе комнату в коммуналке, недалеко от Лиды.
Антонина медленно села на кровати.
— Комнату в коммуналке? – переспросила она, не веря своим ушам. – Ты хочешь, чтобы я на старости лет жила с чужими людьми?
— А что такого? – Максим пожал плечами. – Нормальный вариант. Пятнадцать тысяч в месяц, до метро пешком.
— А твоя мать достойна только коммуналки? – внутри Антонины что-то надломилось. – Я всю жизнь на тебя положила, чтобы ты выучился, на ноги встал. Мы с отцом последнее тебе отдавали!
— Опять начинается, – Максим закатил глаза. – Мам, я тебе благодарен за детство и всё такое. Но ты уже своё отжила, а мне еще жить и жить. Мне нужна эта квартира. Я, может, семью новую заведу.
— Свою семью? – Антонина горько усмехнулась. – Ты от прошлой сбежал, и Вику довел до того, что она тебя выгнала! А теперь родную мать выселяешь!
— Вика не выгоняла, я сам ушел! – огрызнулся Максим. – И вообще, мам, прекрати этот цирк. Квартира моя, и точка. Если не хочешь в коммуналку – снимай что хочешь на свою пенсию.
Он вышел, громко хлопнув дверью. Антонина осталась сидеть на кровати, сжимая руки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Сердце колотилось как бешеное.
Через час она уже ехала в жилищную консультацию с Клавдией Степановной. В метро соседка без умолку говорила о случаях, когда детей призывали к ответу за плохое обращение с родителями.
— А моя племянница, Танечка, такая умница! – Клавдия похлопала Антонину по руке. – Она вам точно поможет. В юридический с отличием закончила.
Татьяна оказалась молодой серьезной женщиной с проницательным взглядом. Выслушав историю Антонины, она нахмурилась.
— Да, ситуация непростая, – сказала она, перебирая какие-то бумаги. – Юридически квартира принадлежит вашему сыну. Но! У вас есть право пользования этим жильем. Дарственную вы оформляли с условием вашего проживания?
— Нет, – тихо призналась Антонина. – Максим сказал, что так проще…
— Понимаю, – Татьяна кивнула. – Но даже в этом случае вас нельзя просто так выселить. Вы – человек пожилой, пенсионер. Существует статья 31 Жилищного кодекса, которая защищает права бывших членов семьи собственника жилья, особенно если им некуда идти.
— Но он мой сын, – Антонина вытерла непрошеную слезу. – Как я могу с ним судиться?
— А как он может выгонять родную мать? – Татьяна посмотрела ей прямо в глаза. – Антонина Петровна, вы человек, а не половая тряпка. У вас есть права. И нужно их защищать.
Эти слова эхом отозвались в памяти – почти то же самое говорила вчера Клавдия. Антонина вдруг почувствовала, как внутри разливается тепло. Впервые за долгое время кто-то говорил о её правах, о её достоинстве.
— Что мне нужно делать? – спросила она, выпрямляя спину.
— Для начала напишем заявление в органы опеки, – Татьяна достала чистый лист. – Они проведут проверку жилищных условий. Потом обратимся в соцзащиту – вам положена помощь как пожилому человеку в трудной ситуации. И параллельно подготовим исковое заявление в суд о сохранении права пользования жильем.
— И мне разрешат остаться? – с надеждой спросила Антонина.
— Суд с большой вероятностью встанет на вашу сторону, – кивнула Татьяна. – Особенно если будут свидетели того, что сын угрожает вам выселением. У вас есть диктофон на телефоне?
— Есть, но я не умею им пользоваться, – смутилась Антонина.
— Я вас научу, – Татьяна улыбнулась. – Это несложно. Записывайте все разговоры с сыном о выселении. И еще – не уходите из квартиры ни под каким предлогом! Даже если он будет угрожать. Сразу звоните в полицию.
Домой Антонина возвращалась с целым пакетом документов и новеньким диктофоном, который купила в магазине электроники по совету Татьяны. Клавдия шла рядом, поддерживая под руку.
— Вот увидишь, все будет хорошо, – говорила соседка. – Мы с девочками с первого подъезда уже всем рассказали. Жильцы готовы подписи собирать в твою защиту. А Семен Аркадьевич с пятого этажа – он в Совете ветеранов состоит – обещал помочь с письмом в прокуратуру.
Входя в подъезд, Антонина вдруг поняла, что больше не чувствует себя одинокой и беспомощной. Впервые за долгие годы она ощутила, что не одна против целого мира. И от этого становилось легче дышать.
В квартире пахло чужими духами. Из комнаты Максима доносились женские голоса и смех. Антонина замерла в прихожей, боясь пошевелиться.
— А это еще кто? – Максим выглянул из комнаты и нахмурился. – Ты где была?
— По своим делам, – впервые в жизни Антонина не стала отчитываться перед сыном. – А у тебя гости?
— Да, пришли посмотреть твою комнату, – Максим опустил глаза. – Я думаю сдавать её, когда ты съедешь.
Антонина молча прошла на кухню, достала диктофон и положила его в карман халата. Впереди был трудный разговор, но она больше не боялась. Не боялась стоять за себя.
— Сдавать мою комнату? – Антонина встала в дверях кухни, скрестив руки на груди. – Интересно. А когда же я «съеду», по-твоему?
Максим вздрогнул от непривычно твердого тона матери.
— Мы же договорились – две недели, – он прошел на кухню и понизил голос. – Мам, ну не позорь меня перед девчонками. Я им сказал, что сдаю комнату с первого числа.
Рука Антонины нащупала в кармане кнопку записи на диктофоне.
— Никуда я не съеду, Максим, – она посмотрела сыну прямо в глаза. – Это мой дом, я имею право здесь жить. И по закону ты не можешь меня выселить.
— Какой закон? – Максим скривился. – Квартира оформлена на меня!
— Есть такое понятие – право пожизненного проживания. Я консультировалась с юристами.
Максим побагровел.
— Значит, по судам решила таскаться? Против родного сына?
— А ты решил родную мать на улицу выставить, – Антонина почувствовала, как дрожит голос, но продолжила. – Я всю жизнь о тебе заботилась. Когда ты болел воспалением легких в девятом классе, я три недели не отходила от твоей постели. Когда тебя из института чуть не отчислили, я ходила к ректору на коленях просить. Когда ты разбил папину машину, я отдала все сбережения, чтобы выкупить тебя у страховой!
Следующие дни превратились в холодное противостояние. Максим то игнорировал мать, то пытался давить – выключал в её комнате свет, устраивал громкую музыку по ночам. Но Антонина держалась. Каждый его выпад она записывала на диктофон и заносила в специальный журнал с указанием даты и времени – как посоветовала Татьяна.
Соседи неожиданно сплотились вокруг Антонины. Клавдия Степановна заходила каждый вечер. Семен Аркадьевич с пятого этажа помог составить письмо в прокуратуру. Даже молодежь с третьего этажа, которую Антонина раньше только в лифте встречала, теперь предлагала помощь.
Через неделю явились сотрудники опеки. Осмотрели квартиру, поговорили с Антониной наедине, потом вызвали Максима.
— Ваша мать имеет законное право проживать здесь, – строго сказала женщина в строгом костюме. – Если поступит информация о попытках выселения, примем меры вплоть до уголовного преследования по статье «оставление в опасности».
Прошло три месяца.
Антонина поднималась по лестнице, неся пакет с овощами. В последнее время она предпочитала ходить пешком – врач сказал, что ей полезно двигаться. Да и настроение улучшилось настолько, что хотелось радоваться каждому дню.
У квартиры она увидела Максима, сидящего на ступеньках с чемоданом.
— Сынок? – она удивленно замерла. – Ты что тут делаешь?
Максим поднял на нее покрасневшие глаза.
— Меня уволили, – глухо сказал он. – И Катька, новая девушка, выставила. Сказала, что ей мужик нужен, а не нытик без денег.
Антонина молча открыла дверь и пропустила сына в квартиру. На кухне она поставила чайник и достала из холодильника вчерашний пирог.
— Что случилось на работе? – спросила она.
— Сократили, – Максим пожал плечами. – Кризис, оптимизация… А еще, кажется, кто-то шепнул начальству про историю с тобой. У нас там одна сотрудница дружит с Викой.
— Понимаю, – кивнула Антонина.
— Мам, – Максим сглотнул. – Можно я поживу здесь немного? Пока не найду работу. Я… мне больше некуда идти.
Антонина смотрела на сына – осунувшегося, с потухшими глазами. Того самого, кто хотел выкинуть её на улицу. И чувствовала не злорадство, а только усталость.
— Ты можешь жить в своей комнате, – сказала она наконец. – Но есть условия.
— Какие? – Максим вскинул голову.
— Во-первых, ты вернешь мне половину квартиры юридически. Оформишь дарственную или договор. Во-вторых, будешь платить свою часть коммунальных. В-третьих, – она сделала паузу, – никогда больше не будешь считать, что имеешь право распоряжаться моей жизнью.
Максим долго молчал. Потом тихо сказал:
— Я согласен. И… прости меня. Я поступил как подонок.
— Да, – просто ответила Антонина. – Поступил.
Через месяц они сидели на кухне с Клавдией Степановной, пили чай с пирогом. Максим нашел новую работу – не такую престижную, но стабильную. А главное – переосмыслил многое в своей жизни.
— Антонина, ты прямо расцвела, – заметила Клавдия. – Прямо другой человек.
— Я и есть другой человек, – улыбнулась Антонина. – Знаешь, раньше я думала, что любовь – это когда жертвуешь собой. А оказалось, настоящая любовь – это когда уважаешь себя и не позволяешь другим вытирать о тебя ноги. Даже если эти другие – твои дети.
Вечером, проводив гостью, Антонина вышла на балкон. Воздух пах сиренью – её любимый запах с детства. Из комнаты сына доносились звуки компьютерной игры – как в старые добрые времена. Но это были уже не те времена, и она была уже не той Антониной.
Она достала из кармана старенький диктофон – тот самый, на который записывала угрозы Максима. Провела пальцем по кнопкам и нажала «удалить всё».
Это была её маленькая победа. Не над сыном – над собственной слабостью. Над той женщиной, которая боялась сказать «нет», которая считала, что её жизнь закончилась, когда умер муж, которая готова была отдать всё, не требуя ничего взамен.
Той женщины больше не существовало. А новая Антонина знала: она заслуживает уважения, заслуживает счастья, заслуживает жизни – полной и достойной. И никто никогда больше не заставит её думать иначе.