Проснулся Степанов от того, что у него страшно заболел левый бок. Не открывая глаза, он решил перевернуться на бок другой, и вдруг почувствовал, что его колено тут же уперлось во что-то жёсткое. И вообще, ему было очень неудобно лежать в своей постели. Нехотя приоткрыв один глаз, он не сразу понял — где он находится. А когда понял — сердце его застыло от ужаса.
Он лежал в гробу. Да-да, в настоящем — длинном деревянном ящике, оббитом тканью внутри и снаружи, и ящик этот, почему-то, находился в его квартире. Стоял он как раз на том самом месте, где вчера ещё располагался любимый диван.
— Маша… — осторожно позвал он жену, надеясь, что всё это ему только снится. – Маша, ты где?
Но Маша не ответила. Мало того, из кухни вышла совершенно чужая женщина, и глядя на него хмурым взглядом, спросила:
— Что, проснулся, алкаш?
— А ты кто? – мгновенно открыв широко глаза, спросил Степанов.
— Как это — кто? Я твоя мечта. Или ты забыл?
— Какая еще мечта? – спросил хозяин квартиры, задыхаясь от ужаса. — Где моя Маша?
— Маша ушла, — не меняясь в лице, ответила незнакомка.
— Куда ушла?
— Откуда я знаю? После того, как ты сказал ей, что в гробу видел трезвую жизнь, про которую она тебе постоянно талдычит, Маша собралась и ушла.
— А ты как здесь оказалась? – спросил Степанов, всё ещё не веря в реальность.
— Как это — как? Я же кассир. Из ритуальных услуг. Жду, когда ты очухаешься, и расплатишься.
— За что расплачусь?
— За наше погребальное изделие, в котором ты сегодня ночевал. Твоя Маша сказала, что она денег за это платить не будет. Так что, давай, расплачивайся.
— Да за что я должен платить?!
— Я уже сказала – за что! – занервничала женщина. — Я что, зря здесь всю ночь тебя караулила?
— А зачем ты меня караулила?
— Да потому что я боялась, как бы ты на самом деле не умер, от страха, когда проснёшься. Я ведь по своему опыту знаю, что с мужиками бывает, когда они просыпаются в такой вот кровати. Так что, давай, доставай свой бумажник, и я пойду.
— Ты чего, с ума сошла, женщина? – завопил вдруг Степанов. — Я платить ни за что не буду!
— А если будешь кочевряжиться, — насупилась кассирша, — я на тебя заявление накатаю, что ты хотел меня снасильничать!
— Кто? Я? Тебя?
— Ты, кто же ещё? Ты же вчера ночью кричал, что я — твоя мечта! И меня к себе заманивал, прямо в этот ящик… У, бесстыдник… Если бы ты не был на моего покойного мужа похож, я бы уже давно позвонила кое-куда, и тебя увезли бы в камеру.
— За что?
— Ты что, правда, ничего не помнишь? – удивлённо спросила женщина.
— Нет… — замотал он отчаянно головой. – Ничегошеньки не помню…
— И где твой диван, не помнишь?
— Говорю же, нет… – жалобно застонал он.
— Ну, точно, вылитый мой муж, — замотала женщина удручённо головой. — Так вот, ты вчера свой диван на этот гробик поменял.
— Да ладно… — опешил он. — Как это может быть?
— А у вас, у пьющих, всё может быть. Когда твоя жена, позвонила в наш салон, ты вырвал у неё трубку, и сказал, что можешь поменять на этот вот ящик свой диван.
— Погоди-ка… – насторожился Степанов. — А зачем Маша вам позвонила? У нас, что, кто-то умер?
— Так я же тебе сказала уже. Ты ляпнул, что в гробу ты видел трезвую жизнь. Вот она и решила тебя припугнуть. Мол, я тебе сейчас его и куплю. И позвонила к нам. А когда ты в трубку сказал, что можешь отдать в счёт оплаты диван, наш директор, который трубку брал, очень обрадовался. Ему как раз на дачу диван нужен. В общем, вы долго с ним торговались, и, в конце концов, договорились, что ты должен будешь ещё тысячу рублей доплатить в кассу.
— Почему это?
— Потому что ваш диван старый, а наше изделие новое. Вон оно какое. Красивое. Так что, доставай тысячу, проведём её через терминал, который у меня с собой, и я пойду.
— Ты чего, с ума сошла?
— Почему?
— Я что, должен с этой домовиной один в доме остаться?
— А ты что предлагаешь, мне с тобой остаться жить? Мне и своего мужа хватило. Я с ним до смерти намучилась. Нет уж. Вот лежи теперь в нашем ящичке, выглядывай из него, смотри на трезвую жизнь. Как ты хотел.
— Но ведь это я, наверное, по глупости это ляпнул! – опять застонал Степанов. — Мне Машу нужно вернуть! Слышишь?
— Не глухая. – Женщина задумалась, и в сомнении посмотрела на Степанова. — Я тебе, конечно, адресок могу сказать, где она находится, но с один условием.
— С каким ещё условием?
— Ты мне сейчас тысячу заплатишь, и потом поклянешься, сидя в этом похоронном изделии, что более — ни капли в рот спиртного не возьмёшь.
— Никогда?
— Никогда! Вот такой вот кардинальный метод! А если не хочешь…
— Хочу! — завопил Степанов.
— Чего ты хочешь?
— Машу хочу видеть! Диван хочу вернуть! И эту деревяшку хочу на помойку выкинуть!
— Ты с ума, что ли, сошёл? – возмутилась женщина. — Новую вещь, и на помойку? Нет, давай так, — мы, лучше, возврат изделия оформим. Но диван тебе, точно, уже не вернут. Наш директор — он очень прижимистый. Что к нему в руки попало, то пропало с концами. Да и, если честно, диван у тебя старенький был. Ты своей Маше новый купишь. Ну, что, давай деньги.
Он, наконец-то, вылез из своего странного ложе, не стесняясь своего вида, прямо в трусах нашёл свои штаны, вытащил из кармана мятую тысячу и сунул женщине в руку.
— А теперь клади руку на гробовую доску, и клянись, — приказала она.
— А как?
— Говори: «Чтобы мне опять проснуться как сегодня, если я нарушу клятву трезвости!»
— Чтобы мне опять проснуться как сегодня, если я нарушу клятву трезвости! – содрогаясь от раздирающих его противоречий, повторил за женщиной Степанов.
Та ободряюще кивнула.
— Ну, молодец. Верю. Сейчас я твоей супруге позвоню.
— А где она?
— У меня дома, где же ещё. Я ведь её прекрасно понимаю. Сама с таким вот обормотом долго жила…
Через полчаса из ритуальных услуг приехали хмурые мужчины и забрали своё изделие.
А ещё через какое-то время появилась и Маша.
— Машенька… — кинулся Степанов к ней, и упал перед ней на колени. — Прости меня за диван!
— Только за него? — удивилась супруга.
— И за всё остальное, тоже, прости…
— А опохмелиться ты, случайно, не хочешь? — спросила она, с подозрением глядя на мужа.
— Нет… — ответил Степанов, чувствуя, как у него от страха останавливается сердце. — Ты мне больше таких слов, Машенька, не говори… Не надо меня провоцировать… А диван мы сегодня же купим. В кредит. И я за него, честное слово, сам платить буду
