— Запомни раз и навсегда: если мне что-то не понравилось, я молчать не буду. Готовь так, как мне нравится!
И свежеприготовленный салат отправился в мусорку.
Свежий, абсолютно свежий.
Но Валентина добавила в него морковь, а Александр морковь в салатах не признавал, ни в каких.
Потом та же участь постигла чай без сахара, кислый компот и пресноватый суп.
За годы их брака такая участь постигла многое…
***
Вася и Полина жили в предвкушении собственной, настоящей, взрослой жизни. И это предвкушение было связано не с аистом, хотя Полина уже пару месяцев прозрачно намекала на то, что пора бы и гнездо расширить в другом смысле. Настоящая взрослая жизнь должна была начаться с ключей от новенькой квартиры в строящемся доме, где пока зиял лишь огромный котлован. Застройщик клятвенно обещал, что через год-полтора котлован превратится в прекрасное жилье с видом на закат, ипотекой на двадцать лет и кучей радостей, которые прилагаются к собственному углу.
А пока приходилось довольствоваться уголком в гостеприимной квартире Полининой мамы, Людмилы Петровны.
Двухкомнатная “сталинская” квартира с высокими потолками и метровыми стенами, которые заглушали любые звуки (что, несомненно, было плюсом, учитывая, как Полина любила караоке), была пристанищем молодой семьи уже полгода.
Людмила Петровна, закаленная жизнью женщина, обладала удивительным даром — видеть в людях хорошее. А в Васе она видела исключительно хорошее: тихий, непьющий, работящий, цветы Полине дарит, по дому помогает. И Полина, надо сказать, души в Васе не чаяла. После нескольких “интересных” экземпляров, которые маячили на горизонте ее личной жизни раньше, Вася был просто замечательным.
Ложкой дегтя в бочке меда были родители Васи.
А, если конкретнее, то его отец, Александр Николаевич. Человек, как бы это помягче сказать… специфический. Вася старался, насколько это возможно, оградить Полину от близкого знакомства с папой, зная, что встреча может закончиться, если не катастрофой, то, как минимум, легким землетрясением.
“Полин, как тебе сказать… ну, понимаешь, он у меня… своеобразный”, — отнекивался Вася, когда Полина предлагала семейные посиделки, — “У него… нестандартные представления о прекрасном. Боюсь, он ненароком тебя чем-нибудь обидит”.
Полина, впрочем, редко и спрашивала об этом. Она чувствовала, что за словами Васи скрывается нечто большее, чем просто “нестандартные представления”.
— Своеобразный? Это он у тебя картины в стиле Ван Гога пишет, что ли? — поддразнивала она Васю.
Вася вздыхал: “Нет, образование у него техническое, конечно, но в душе… просто он сложный человек, понимаешь? Наверное, как эстет”.
Вася чувствовал себя плохим адвокатом, пытающимся защитить заведомо проигрышное дело. Потому что на самом деле никакой глубокой эстетики в Александре Николаевиче и в помине не было. Просто он привык, что весь мир вращается вокруг его королевской персоны. А мама Васи, Валентина Семеновна, с маниакальным усердием этот мир и вращала.
Александр Николаевич из той категории мужчин, которые даже вилку себе не подадут — Валентина Семеновна, словно опытный телепат, предугадывала все его желания. Если, не дай бог, суп оказывался недостаточно соленым, Александр Николаевич не просил добавить соли или хотя бы деликатно намекнуть на недостаток приправ. Он молча, с презрительной гримасой, отправлял тарелку в мусорное ведро. И Валентина Семеновна, бормоча что-то про “беспросветную жизнь”, готовила новый суп. Варила все заново. Выливала всю кастрюлю и переделывала.
Вася рос, наблюдая за этим, и дал себе твердое обещание: в его жизни такого не будет. Да и Полина была девушкой не из робкого десятка, с чувством собственного достоинства. И Вася был абсолютно уверен, что, если он хотя бы попытается повторить какой-нибудь папин трюк, Полина не только не станет готовить ему новый суп, но и выльет старый ему на голову. Но даже, если отмести этот момент, то Вася никогда бы не хотел повторять папины трюки. Просто не хотел.
Александр жил дома на полном пансионе много лет, но… У Валентины Семеновны разом слегли оба родителя — Васины бабушка и дедушка. Жили они в другом городе, в четырехстах километрах от Москвы, и уход за ними требовался круглосуточный. Валентина Семеновна сорвалась к ним, бросив все домашние дела. Забрать стариков к себе в Москву было нереально — и квартира у них с Александром Николаевичем небольшая, и переезд в таком возрасте мог оказаться для них последним.
И Александру пришлось познакомиться с бытом. Готовить он, разумеется, не умел. И даже не пытался научиться. Убираться — тем более. После трех дней питания бутербродами с колбасой сомнительной свежести и созерцания пыли, покрывающей слоем все горизонтальные поверхности в квартире, Александр Николаевич сдался.
— Вася, я тут подумал… может, я у вас пока поживу? — позвонил он сыну трагическим шепотом.
Вася… удивился.
— Пап, что ты придумал? Какое пожить? Мы же у тещи живем. Неудобно как-то.
— А что такого? Места, наверное, много? Скучно одному, знаешь ли… — Александр Николаевич выдавил подобие вздоха.
Вася замялся, судорожно соображая, как бы помягче отказать отцу. Он прекрасно представлял себе, что будет, если Александр Николаевич начнет свои “эстетские” фокусы в доме Людмилы Петровны. Полина его просто не простит, а Людмила Петровна… Людмила Петровна, конечно, женщина добрая, но, когда дело касается порядка и уважения к труду, она становится непробиваемой стеной.
Но тут, к великому удивлению Васи, в разговор вмешалась сама Людмила Петровна.
— Пусть приезжает, Вась. Что он там один будет куковать? Места всем хватит. А то, смотрю, ты тоже совсем загрустил. Будет вам веселее.
Вася не знал, благодарить ее или нет. Спасибо, что избавила его от необходимости отказывать отцу, но что тут будет потом… Людмила Петровна всегда умела разрядить обстановку, найти компромисс. Это здорово. Но Вася предчувствовал надвигающуюся бурю.
И, конечно, правильно думал.
В первый же вечер Полина, решив произвести хорошее впечатление на свекра, приготовила голубцы. Полина вообще готовила неплохо, но тут она решила превзойти саму себя. Рецепт выискивала в интернете, тщательно отбирала продукты, старалась, чтобы голубцы получились нежными, мягкими, с идеальным соотношением мяса и риса. Она потратила на это полдня, бегая по душной кухне.
Александр Николаевич, как настоящий гурман, чинно попробовал один голубец. Лицо его в мгновение ока скривилось в гримасе. Он резко встал из-за стола, взял кастрюлю с дымящимися голубцами и, не говоря ни слова, выкинул все в мусорное ведро.
Вася аж лицо руками закрыл, чтобы никого не видеть. Полина, словно окаменев, сидела за столом с открытым ртом. Даже видавшая виды Людмила Петровна была ошарашена таким поступком.
— Это… это нельзя назвать едой, — наконец произнес Александр Николаевич, морщась, — Рис переварен до состояния каши, капуста жесткая, словно подошва, мяса почти нет. И вообще, вкус какой-то… химический. Готовить надо уметь!
Вася собрался провалиться сквозь землю от стыда.
— Пап, ты в себе вообще? Это же… неуважительно, — проговорил он, не зная, как и отца образумить, и избежать скандала. Он изо всех сил пытался сохранить лицо, но чувствовал, что вот-вот сорвется.
Полина молчала, но глаза ее метали такие молнии, что казалось, сейчас в квартире произойдет короткое замыкание. Вася прекрасно знал этот взгляд. После такого обычно следует буря, сметающая все на своем пути.
Но, к изумлению Васи, первой пришла в себя Людмила Петровна.
Она медленно поднялась из-за стола, с достоинством подошла к мусорному ведру, достала оттуда кастрюлю с голубцами, выложила несколько штук на тарелку и с демонстративной небрежностью поставила ее перед Александром Николаевичем.
— Кушайте, Александр Николаевич,” – ничуть не смутившись, сказала она, — Это все, что вы сегодня получите на ужин. И не смейте больше выбрасывать еду. Мало того, что чужой труд не цените, так еще и продукты переводите! Это вообще ни в какие ворота!
Александр Николаевич, привыкший к тому, что женщины в его жизни всегда уступают и стараются угодить, опешил от такой отповеди. Он явно не ожидал такого отпора, да еще и от тещи собственного сына. От сватьи!
— Но я же… я же действительно не могу это есть! Это… фу.
— Значит, будете голодным ходить, — отрезала Людмила Петровна совершенно безапелляционно, — И запомните раз и навсегда: в моем доме свой нрав показывать могу только я. Не нравится — вон дверь! Никто вас здесь не держит.
Александр Николаевич, даже чуть пристыженный, ей не ответил.
Он съел один голубец, поморщившись, будто проглотил кусок лимона. Второй голубец он осилил с видимым усилием. Потом отодвинул тарелку, встал из-за стола и поплелся в свою комнату, оставив за собой шлейф тяжелого молчания.
Вася, переводя растерянный взгляд с Полины на тещу, чувствовал себя мышкой, случайно попавшей между двумя кошками. Он понимал, что в этой ситуации лучше помалкивать.
Когда все разошлись, Людмила Петровна, как мудрая женщина, подошла к нему и ободряюще положила руку на плечо:
— Не переживай, Вась. Все будет хорошо. Твой отец просто… немного избалованный. Мы его перевоспитаем. Немного строгости ему не помешает.
— Вы думаете, это вообще возможно? Он же такой… упертый.
— Возможно все, Вась, — улыбнулась Людмила Петровна, — Главное — терпение, правильный подход и немного педагогического таланта.
Ночью Вася долго не мог уснуть. Он крутился, то и дело вздыхая и представляя себе, что ждет его дальше. Полина, лежавшая рядом, казалось, спала, но Вася чувствовал, что она тоже не сомкнула глаз.
***
Александр Николаевич, как ни в чем не бывало, без лишних комментариев позавтракал овсянкой, предложенной Полиной (наверное, голубцы произвели на него неизгладимое впечатление), и ушел гулять. Вернулся он только к ночи, уставший и слегка поникший. Полина, с подчеркнуто деловым видом хозяйки, предложила ему ужин, если вдруг он пожелает, — гречку с тушенкой. Александр Николаевич съел половину порции, не высказав никаких претензий.
Вообще Александр Николаевич ел то, что ему давали, не жалуясь и не хваля.
Как-то пережив семь таких дней, неожиданно для всех, Александр Николаевич собрал свои вещи и объявил, что уезжает обратно домой.
— Мне тут… немного некомфортно, — сказал он, — Я привык к другому распорядку, к другой обстановке…
Людмила Петровна сохранила на лице невозмутимое выражение.
— Ну, как знаете, Александр Николаевич. Мы всегда рады вас видеть. Но помните: в гостях надо себя вести прилично и уважать чужой труд.
Александр Николаевич, помахав, ретировался. Вася, провожая его до дверей, вздохнул с облегчением.
После отъезда отца Вася с Полиной навестили Валентину Семеновну и ее родителей в другом городе. Вася, чувствуя себя виноватым перед матерью за доставленные отцом многолетние неприятности, помогал ей во всем, а Полина с удовольствием общалась с его бабушкой и дедушкой, читала им книги и рассказывала разные истории.
К Александру Николаевичу они не заезжали.
Но пару дней спустя Вася завез ему продукты. Конечно, у папы деньги были, но, что покупать в магазине, он понятия не имел, если шел туда без жены.
Александр Николаевич обнаружил пустую квартиру, тишину и одинокий пакет с продуктами на кухонном столе.
Еще ему пришла смс-ка. От жены.
“Саша, милый, я пока не могу вернуться. Родителям нужна моя помощь, состояние у них нестабильное. Вася сказал, что съездил в магазин, привез тебе в пакете продукты на несколько дней. Постарайся приготовить себе что-нибудь. Очень надеюсь, что у тебя получится. Твоя Валя”
Александр Николаевич посмотрел на пакет с продуктами, как на павлина в тайге. Он понятия не имел, что со всем этим делать. В пакете лежали картошка, лук, морковь, курица, рис, гречка и прочее. Типичный набор для супа и каши. Но как все это превратить в съедобное блюдо? Например, в суп?
Он попытался вспомнить, как готовила Валентина Семеновна. Вспомнил, что сначала нужно почистить овощи. Он взял в руки картошку, скользкую и непривычную на ощупь, и начал ее чистить. Но овощечистка, словно заколдованная, все время выскальзывала. Куски картофельной кожуры летели во все стороны, пачкая стол и пол.
— Ссс… — сипел Александр Николаевич.
После картошки он с содроганием принялся за лук. Лук, как назло, оказался очень злым – Александр Николаевич плакал и чихал. Но, несмотря на все это, он упорно продолжал чистить лук, уже ничего не видя.
Когда овощи были наконец-то почищены, Александр Николаевич с тоской посмотрел на плиту и начал вспоминать, что делала Валентина Семеновна дальше. Смутно припоминал, что нужно налить воду в кастрюлю и поставить на огонь. Он налил воду в большую эмалированную кастрюлю и поставил ее на плиту. Включил газ, и под кастрюлей весело заплясал синий огонек.
Потом он вспомнил, что нужно положить в кастрюлю курицу. Он достал замороженную курицу из пакета и с некоторым бросил ее в воду. Вода зашипела, покрылась белой пеной… Он добавил в кастрюлю овощи — картошку, морковь и лук. Овощи плавали в воде, как маленькие разноцветные кораблики.
Он ждал, ждал и ждал, но суп все никак не хотел становиться похожим на тот, который готовила Валентина Семеновна. Он решил попробовать. Суп оказался совершенно безвкусным. Он с ужасом понял, что забыл добавить соль, приправы и много чего еще…
Он достал из шкафчика заветную баночку с лавровым листом и бросил в кастрюлю пару сухих листочков. Добавил несколько горошин черного перца. Запах стал более насыщенным и аппетитным.
Вроде, исправил.
Он снова попробовал суп. Суп был ужасен. Картошка разварилась до состояния пюре, мясо стало несъедобным, а соли оказалось слишком много. Переборщил.
И тут он понял, как нелегко Валентине Семеновне было каждый день угождать его капризам и прихотям. И как он все выбрасывал…
Вылив невкусный суп, он достал из пакета гречку и, следуя инструкции на упаковке, сварил ее в другой кастрюле. Гречка получилась, на удивление, вполне съедобной. Он съел тарелку гречки с небольшим количеством супа и, чувствуя себя голодным и уставшим, лег спать.
На следующий день он, вооружившись кулинарной книгой Валентины Семеновны, снова попытался приготовить суп. На этот раз он был более внимательным и осторожным. Суп получился не таким вкусным и ароматным, как у жены, но уже лучше.
***
Когда Валентина Семеновна, наконец, вернулась домой, Александр Николаевич встретил ее с букетом свежих цветов и ужином, приготовленным своими руками. Ужин был простым и незамысловатым — жареная картошка с луком и салат из свежих овощей. Но это неважно.
