— Дима, а что если Елена узнает? — тревожный голос Людмилы Ивановны доносился из кабинета мужа.
— Дима, а что если Елена узнает? — тревожный голос Людмилы Ивановны доносился из кабинета мужа.
Я замерла у приоткрытой двери, прижав к груди сумку с продуктами. Начальник отпустил нас пораньше из-за проблем с отоплением, и я решила заскочить в магазин за молоком.
— Мам, не переживай так, — отвечал Дмитрий устало. — Она ни о чём не догадывается. Вчера расписалась в договоре, даже не читая. Сказал, что это техническая перерегистрация дачи.
Дача? Той самой дачи, которую мы покупали на мои деньги, на наследство от бабушки?
— Всё равно рискованно, — продолжала свекровь. — А если спохватится? Женщины такие подозрительные…
— Да брось ты, мам. Лена у нас тихая, привыкла доверять. За двадцать три года ни разу в финансовые дела не совалась.
Не совалась… Господи, я просто доверяла своему мужу! Считала, что мы семья, что у нас общие интересы.
— Лучше бы и квартиру на меня переписать, — вздохнула Людмила Ивановна. — Мало ли что… Разводы сейчас сплошь и рядом.
— Об этом поговорим позже. Пока рано. Она может заподозрить.
Заподозрить что? Что они планируют за моей спиной? Руки затряслись, сумка выскользнула и с грохотом упала на пол.
— Что это? — встрепенулся Дмитрий.
Я быстро подобрала рассыпавшиеся яблоки и, стараясь не шуметь, прошла на кухню. Включила воду, чтобы заглушить стук сердца. В голове проносились обрывки мыслей: дача переоформлена, квартира на очереди, двадцать три года брака…
Неужели всё это время я была такой наивной? Дачу мы покупали в двухтысячном году. Я только что получила наследство от бабушки Клавы — сто пятьдесят тысяч рублей, по тем временам приличные деньги. Дмитрий тогда сказал: «Давай вложим в дачу, будет нам с тобой место для отдыха». Как же, отдыха… Теперь это место принадлежит ему и его матери.
Вода текла из крана, а я смотрела на свое отражение в тёмном окне. Сорок пять лет, треть жизни за плечами, а я чувствую себя такой… пустой. Когда последний раз мы с Димой говорили о чём-то важном? О наших планах, мечтах? Когда он последний раз спрашивал моё мнение, не считая вопросов вроде «что на ужин?»
Звонок телефона прервал размышления. Дмитрий завершал разговор с матерью:
— Хорошо, мам, в воскресенье заедем. Договоримся с нотариусом на следующую неделю.
Следующую неделю… Значит, время есть. Но что я могу сделать? И главное — хочу ли я что-то делать?
На работе я едва могла сосредоточиться. Цифры расплывались перед глазами, а в голове крутились вчерашние слова Людмилы Ивановны: «Женщины такие подозрительные». Получается, подозрительность — это плохо? А доверие — хорошо только тогда, когда удобно?
— Лен, ты сегодня какая-то не такая, — заметила Вера, моя коллега и подруга уже много лет. — Что-то случилось?
Я посмотрела на неё и вдруг почувствовала, как подступают слёзы. Вера — разведённая, воспитывает дочь одна, но при этом всегда кажется такой уверенной, сильной.
— Вер, а как ты поняла, что пора разводиться? — выпалила я.
Она внимательно посмотрела на меня, отложила ручку.
— А что, допекло уже?
— Не знаю… Может быть. Я же привыкла быть удобной женой. Не спорить, не лезть в финансы, доверять…
— И что взамен получаешь?
Хороший вопрос. Что я получаю взамен? Стабильность? Но какая это стабильность, если в любой момент всё может быть отобрано? Любовь? Но разве любящий человек действует за спиной партнёра?
— Лен, хочешь совет? — Вера придвинула свой стул ближе. — Сходи к юристу. Не для развода обязательно, а просто чтобы знать свои права. Знание — это сила.
В обеденный перерыв я гуляла по центру города и случайно наткнулась на вывеску «Юридические консультации». Сердце забилось чаще. Зайду или нет? Что я там скажу? «Здравствуйте, мой муж обманывает меня уже не знаю сколько лет, что мне делать?»
Зашла.
Юрист — женщина лет пятидесяти, с умными глазами и доброй улыбкой — выслушала мою сбивчивую историю.
— Елена Викторовна, вы сказали, что дачу покупали на ваши деньги. У вас есть документы, подтверждающие источник средств?
— Есть справка о вступлении в наследство. И банковские документы того времени.
— Хорошо. А что касается квартиры — она оформлена на обоих супругов?
— Да, но… — я замялась. — Первоначальный взнос делали в основном его родители.
— Это не важно. Квартира приобретена в браке, значит, является совместной собственностью. Переоформить её без вашего согласия невозможно.
Мне стало немного легче, но ненадолго.
— А дачу они уже переоформили? — спросила я тихо.
Юрист что-то проверила в компьютере.
— Боюсь, да. Три месяца назад. Теоретически, вы можете оспорить сделку в суде, если докажете, что подписывали документы, не понимая их сути.
Три месяца… Я вспомнила, как Дмитрий приносил какие-то бумаги, говорил про «переоформление для налоговых льгот». А я, дура, поверила и расписалась, не читая.
— Что мне теперь делать? — спросила я, чувствуя себя ребёнком, потерявшимся в лесу.
— Решить, чего вы хотите. Сохранить семью любой ценой или отстоять своё достоинство. И то, и другое имеет свою цену.
Дома я действовала как автопилоте. Почистила картошку, поставила мясо тушиться, накрыла стол. И вдруг остановилась. Зачем? Для кого стараюсь? Для человека, который считает меня настолько глупой, что можно обманывать годами?
Я выключила плиту, убрала еду в холодильник и заварила себе чай. Сидела на кухне, смотрела в окно и думала. О чём я мечтала в двадцать два, когда выходила замуж? Хотела семью, детей, дом, полный счастья. Дети не получились, Дмитрий каждый год откладывал: то работа, то деньги, то «давай ещё подождём». А потом стало поздно.
Дом у нас был. Но полон ли он счастья? Или я просто привыкла считать, что это и есть счастье — когда никто не кричит, не пьёт, приносит зарплату домой?
Дмитрий пришёл в восьмом, как обычно. Зашёл на кухню, увидел пустой стол.
— А ужин где? — спросил он с удивлением.
— Не готовила, — ответила я, не поднимая глаз от чашки.
— Как это не готовила? Ты же всегда…
— Всегда. Да. Двадцать три года всегда. А сегодня не готовила.
Он постоял, почесал затылок, открыл холодильник.
— Ладно, сделаю себе бутерброды. А ты что, заболела?
— Можно сказать и так.
На следующий день я снова не готовила ужин. И завтрак тоже не готовила. Дмитрий начал нервничать, но вопросы задавал осторожно. Может быть, почувствовал, что что-то не так.
А я ходила по городу, изучала объявления о съёме жилья, узнавала цены. Вечером заходила в интернет-кафе, читала форумы разведённых женщин. Многие писали: «Как же я жалею, что не ушла раньше». Другие: «Одиночество — это тяжело, но честно».
На третий день Дмитрий не выдержал.
— Елена, хватит дуться! Скажи, что происходит!
— А что может происходить? — я пожала плечами. — Всё хорошо. Живём себе, никого не трогаем.
— Ты странно себя ведёшь. Не готовишь, не разговариваешь…
— А о чём нам разговаривать, Дима? О погоде? О работе? О том, как хорошо иметь дачу?
Последняя фраза заставила его напрячься. В его глазах мелькнула тревога.
— При чём тут дача?
— Да так, просто вспомнила. Хорошо, что у нас есть место для отдыха. Правда, я что-то давно там не была…
Он смотрел на меня испытующе, пытаясь понять, знаю ли я что-то. А я вдруг поняла: я больше не боюсь его гнева. Не боюсь скандала. Не боюсь остаться одна. Страх куда-то ушёл, а на его месте появилось что-то новое — может быть, самоуважение?
В субботу я проснулась с твёрдым решением. Хватит играть в кошки-мышки. Пора поставить точку в этой истории.
Встала пораньше, сходила на рынок, купила всё для праздничного ужина. Приготовила его любимые котлеты, салат из свежих овощей, даже торт купила. Накрыла стол красиво, со свечами.
Дмитрий вернулся с работы и ахнул:
— Ого! А что за праздник?
— Садись, — сказала я спокойно. — Нам нужно поговорить.
Он сел, явно обрадованный переменой в моём настроении. Решил, видимо, что моя странность прошла.
— Дим, я знаю про дачу, — сказала я без предисловий.
Вилка замерла у него во рту.
— Что… что ты знаешь?
— Всё. Что ты переоформил её на себя и на Людмилу Ивановну. Что собираетесь то же самое проделать с квартирой. Знаю, что вы считаете меня достаточно глупой, чтобы я этого не заметила.
Его лицо побледнело, потом покраснело.
— Лена, ты не понимаешь… Это просто предосторожность…
— От чего? От меня?
— Времена сложные, всякое может случиться…
— Например, я могу попросить развод?
Он вскочил из-за стола:
— Какой развод?! Ты что, спятила?
— Наоборот, — ответила я. — Кажется, впервые за много лет соображаю трезво.
— Из-за какой-то дачи ты хочешь разрушить семью?
— Не из-за дачи, Дима. Из-за лжи. Двадцать три года лжи.
Он ходил по кухне, размахивая руками:
— Да какая это ложь? Я просто хотел подстраховаться! А ты… ты меня даже выслушать не хочешь!
— Подстраховаться от собственной жены, — сказала я тихо. — Знаешь, что самое печальное? Ты даже не понимаешь, что делаешь что-то неправильное.
Он остановился, посмотрел на меня:
— А что скажут люди? Соседи? Твоя сестра?
Опять люди… Не «что будет с нами», не «как мы будем жить», а что скажут люди.
— А знаешь что, Дима? — я встала из-за стола. — Плевать мне на людей. Мне важно, что скажу я сама себе, когда буду смотреть в зеркало.
— Лена, не говори глупости! — он схватил меня за руку. — Нам же хорошо вместе! Мы же привыкли друг к другу!
Привыкли… Вот оно, ключевое слово. Не любим, не счастливы, а привыкли. Как к старой мебели, к протекающему крану, к скрипучему полу.
— Отпусти меня, — сказала я.
— А как ты жить будешь? На одну зарплату? Кому ты нужна в сорок пять лет?
Его слова били больнее пощёчины. Но странное дело — вместо того чтобы сломить, они придали мне сил.
— Увидим, — ответила я. — По крайней мере, я не буду врать самой себе.
Утром я собрала вещи. Немного — только самое необходимое. Дмитрий стоял в дверях спальни и молчал. Лицо серое, глаза красные. Может быть, он действительно любил меня по-своему? Или просто боялся остаться один?
— Это окончательно? — спросил он тихо.
— Да, — ответила я.
— А если… если я всё верну? Дачу переоформлю обратно?
Я посмотрела на него. В этой фразе было всё: он так и не понял, в чём дело. Думает, что всё можно исправить формальностями.
— Дело не в даче, Дима. Дело в том, что я перестала существовать как человек. Стала просто приложением к твоей жизни.
Он молчал. А я взяла чемодан и пошла к двери.
На пороге обернулась:
— Знаешь, я не злюсь на тебя. Я благодарна. Ты помог мне понять, что я ещё жива. Что у меня есть право на собственную жизнь.
Входная дверь захлопнулась за моей спиной. Я стояла на площадке и дышала глубоко-глубоко. Воздух казался другим — более свежим, более настоящим.
Впереди была неизвестность. Съёмная комната, поиски работы получше, одиночество. Но это была моя неизвестность. Моя жизнь. И впервые за много лет я не боялась её проживать.
Спустившись вниз, я достала телефон и набрала номер Веры:
— Вер, привет. Это Лена. Ты говорила, что у твоей знакомой сдаётся комната… Да, мне нужно. С сегодняшнего дня.
