А о чем рассказывать. Не о чем рассказывать. Что у нас тут – ёлки, да осины. Работы нет. Кино и этих… развлекательных центров нет. Всего и событий, на днях похоронили мы Ерофеева Кольку. Но он и не жилец был – последние три года страдал от туберкулеза мозга. Где подцепил? Ясно, где – в тюрьме, будь она неладна. Чего он там делал? Ясно, что – сидел. Жена его оформила в лучшем виде. Пошел по этапу, как миленький, без звука.
За что? Журналист, а не помнишь?
Да ни за что. Мужик, как мужик, не лучше и не хуже других. А то, что буянил под пьяную дудочку, да Танюху терроризировал, так, господа-товарищи, это дело сугубо личное и никакого касательства к нам не имеет.
Но Танька Еремеева, в девичестве Козлова, решила, что имеет! Вот она свою девичью фамилию и оправдала, козлиха! Она теперь рыдает, а мужик ейный в могиле!
Да Коля с юности заполошный маленько был. Драться умел и любил. И никто к нему сунуться не смел. Табло расквасит на раз-два. А так – добрый парень, хороший. Рукастый – во всех смыслах! Во всех – это во всех. И Таньку спросите, да и разных бабочек. Имел к ним подходец, ага.
Ушел, значит, в армию. Служил, значит, исправно. Но – заполошный – я уже говорил. Никогда не кланялся перед начальством. За это его там офицеры маленько побили. Ну как – маленько. Они же злющие, офицеры-то! Жалованье тогда задерживали, срочникам жрать нечего было, одна шрапнель, считай. Безнадега. А тут еще и Колька со своими выкрутасами: то в самоволку по три раза на неделе сбежит, то «бетэр» вздумает угнать. И усердствовал в избиении Кольки такой командир Прутко. Редкостный козел – это нам Коля рассказывал. Рвач и му*ило!
Ну, взъярились, побили. Отбили чего-то Кольке в башке. И ему напрочь крышу унесло. Трезвый – нормальный. А стоит немного перепить – туши свет, сливай масло. Сначала у него мизинец на правой руке дергается. Потом – глаз. Ну а после начинает Коля с воображаемым командиром Прутко беседовать. Побеседует так, на самых серьезных щах, а потом мстит ему за обиду.
Навоюется и спать ложится. А уж сколько длится бой – неизвестно. Может, час, а может, и всю ночь.
Танюха на Колю сразу глаз положила, как только он из армии вернулся. Там было, на кого глаз положить – Ерофеев был весь при всем. А наши местные девки, честно говоря, мужчинами не избалованы. Народилось их, девок, в те годы пропасть. А парней – не очень. Да и на тех мор нашел: кто – куда. А тут Коля!
Девки сразу активизировались. Давай Коле глазки строить и всякие амуры обещать. Но Коля выбрал Таню. Таня быстренько Колю организовала под венец. Поторопилась. Если бы она хоть раз до свадьбы жениха увидела пьяным, ни за что бы на такой рискованный шаг не решилась! Сколько раз говорено: девки, не торопитесь, подумайте, погуляйте, присмотритесь. Нет. Рвутся замуж, будто там медом намазано!
Ну… Поженились. Коля уже на свадьбе показался Татьяне не очень нормальным. Но она не очень расстроилась по этому поводу. Подумаешь, подрался с шурином. Шурин – сам дурак, полез, понимаешь, к парню с вопросами. За что и огреб соответственно. Всю брачную ночь новоявленный муж рвался разобраться с противником, а Танька, скинув фату, бегала за ним с зеленкой. Уже заботилась. И любила, конечно, чего уж там. Откуда ей про Прутко было знать?
Супружеская жизнь у молодых началась хорошо. Коля алкашом-то и не был, выпивал, как обычные мужики: в получку, да по праздникам. Ну, в пятницу иногда. Татьяна в трезвые дни на мужика своего не нарадуется – в руках все горит. А выпьет – все. Бывало, что за неделю сделает, за ночь разломает. И Таньке доставалось по полной, теперь она вечно «замещала» воображаемого командира Прутко.
Ну так, коли тебе не нравится Прутко замещать, так оформила бы развод, пока ребятишек не было! А она, дурища, как пошла рожать одного за другим, не остановиться. Наплодили Таня с Колей пятерых. И если на это посмотреть с другой стороны, так и правильно Танюха делала – с такой оравой шибко не повеселишься – пить некогда, работать надо. Колька и работал себе. Даже не кодировался. Не пил, (если не соврать) пятнадцать лет вовсе!
Танюхе все завидовали. И дом у них – полная чаша, и ребята обуты – одеты. Родители не бедствовали: то им такой телефон, то этакий. То штаны с прибамбасами, то велосипед, то еще чё. А Колян что-то затосковал: мы же с ним кореша, вместе на лесопилке работаем, видим – нелады с мужиком. Грустный такой ходит. А чему радоваться? Человеку надо ведь как-то пар спускать. А у него дети, ему нельзя. Коля уж очень детей любил, не мог себе позволить, чтобы испугать их или еще чего.
А кто виноват? Прутко и виноват, из-за него, гада, такая вышла семейная трагедь. Николай его даже в этих… одноклассниках искал. Хотел в суд на Прутко подать. Да вот незадача – не нашел. Еще больше стал ненавидеть козла. Но крепился, не выпивал. Парней своих растил честно.
А как только стали детишки из дому разлетаться – учиться в разные города разъехались, так Николай и слетел с катушек. В очередную пятницу вечерком присел к нам, слово за слово, рюмка за рюмкой, да так накирялся, что караул! Ну, мы его в уазик закинули, до дому довезли, под порожек положили, да и сами по домам разъехались. Ну а че? У нас ведь тоже семьи, между прочим.
Танюха из огороду домой пробирается. Видит – Коля на пороге лежит. Она не поняла, что он пьяный. Думала, плохо мужу. Ой, дура, кинулась ему на грудь, кричит:
— Коленька! Родный! На кого же ты меня спокинул!
Чувствует – не плохо Коленьке родному, а просто пьяный он в стельку. Ей бы бежать куда подальше, а она подбоченилась так и начала голосить: такой ты сякой, пьяная ты морда! И всякое прочее, неприятное для мужчинского слуху. Тот глаза продрал и видит: стоит перед ним во всей своей красе Прутко, подбоченясь, важный, еще и платок бабий зачем-то нацепил. А у Николая на него столько столько «компромата» накопилось, что – ой-ой! Он зарычал по-медвежьи и пошел на врага своего стеной. Быком.
Танюха взвизгнула и поняла – ей каюк. Два часа она от Кольки по огороду бегала и пряталась. Колька озверел. Рванулся в дом и ружье схватил. Танька в капусте дрожит, а тот палит по капусте. Ясен пень, страху баба натерпелась на сто лет вперед.
На выстрелы мужики сбежались, полицию (тогда уже переименовали) вызвали. Кольку скрутили, оружие отобрали и увезли в город. А Тане потом уколы от нервов делали.
Что потом? Суп с котом. Танюха собственного мужа посадила. Посадила на семь лет. Много это или мало, не нам судить. Виноват, конечно, ничего не говорим. Оружье, да еще по пьянке… Это дело серьезное. Но все равно – могла бы и помене дать! Ведь пятнадцать лет трезвости – выдержите-ка такую каторгу. Ведь детей вырастили! Ну чего так?
Из тюрьмы Николай письма детям писал, у жены прощения просил, как полагается. Обещал навсегда закодироваться. Молиться начал и в Бога верить. Сидел тихо, не барагозил. Рассчитывал на УДО. Мечтал внуков увидеть.
А вот с ним незадача вышла: заболел этим самым
туберкулезом. Домой вернулся инвалидом. Танюха по честному его выхаживала. Парни помогали. А Колька слабел, мучился, да и помер.
Вот похоронили. Коле даже сорока пяти не исполнилось, молодой совсем. По деревне война между мужским и женским полом идет. Половина Колю жалеет, а другая половина – Татьяну. Кричат: права была Таня! Убил бы ирод, убил бы! Не пожалел мать пятерых детей.
— А если бы дети на выходные приехали? Да никакими молитвами Колька не отбрехался!
— А нечего было мужика на сухом пайке держать! – это мы, лесопилка, в наступление идем!
— А нечего было Николая спаивать! Из-за вас, алкашей проклятых, беда случилась! – напирают на нас.
— Да что он, дитя? – обороняемся мы, — вливали ему в глотку что ли?
Вот какая у нас, товарищ журналист, контрразведка нынче. Все перессорились, все волками друг на друга смотрят. Танюха на кладбище рыдает, парни ей лекарства в Питере добывают дорогие – боятся за мать. Того и гляди – в дурку отправится. А мы… Наклони-ка голову, журналист, чего шепну…
— Ты бы нашел где этого Прутко, а? Ведь он, собака, во всем виноват. Он всю жизнь мужику искалечил! Нашел бы, да написал, а? Должна же быть хоть какая-то справедливость на этом свете.
