Мария Ивановна умерла в пятницу, аккуратно — как всегда всё делала в жизни. Она не стала тревожить никого ночью, а дождалась утра, положила на прикроватную тумбочку завёрнутую в полотенце связку ключей, села в любимое кресло и тихо перестала дышать. Умереть в кресле, под шалью и с радиоприёмником, где звучала передача о Булгакове, — так могли только интеллигентные дамы старой закалки.
В похоронное бюро звонил сосед с пятого этажа, тот, что вечно просил «потише с Шопеном». Именно он сообщил Ольге и Алексею — племяннице и племяннику Марии Ивановны — о печальной новости и добавил, что, дескать, ключи оставлены, документы — в шкатулке, а завещание, кажется, есть.
Услышав слово «завещание», Алексей машинально взглянул на деловой календарь и отложил совещание с поставщиками.
— Центр города. Две комнаты. Высокие потолки. Старая планировка, но евроремонт несложно сделать… — шептал он себе, заводя машину.
Ольга, узнав о смерти тёти, расплакалась — не театрально, а по-настоящему. У неё в памяти всплыли запах жасмина с балкона, конфеты на подоконнике и голос:
— Ты — моё сокровище, ты моё солнышко.
На похороны приехали одновременно, но будто с разных планет.
Алексей — в костюме, галстуке и тёмных очках, с пластиковым пакетом для документов. Ольга — в зелёной куртке, в которой когда-то ездила в Ярославль на пленэр, с термосом чая и фотографией тёти.
— Ну привет, — кивнул Алексей.
— Привет, — ответила она. — Не верится.
Мария Ивановна лежала спокойно, как будто дремала в промежутке между прочтением Чехова и очередным чаепитием. Ольга долго стояла у гроба, шептала что-то неслышное. Алексей смотрел на часы. Ему казалось, что он скорбит, просто… деликатно.
Через день состоялось чтение завещания. Адвокат был похож на человека, который всю жизнь мечтал сыграть в театре, но застрял в нотариате.
— Согласно последней воле Марии Ивановны… — начал он, чуть повышая голос. — Квартира… переходит во владение… тому, кто докажет, что по-настоящему её любил.
Пауза.
— Поясняю. Наследники — Алексей и Ольга. Чтобы получить право на квартиру, они должны прожить в ней один месяц… вместе. По истечении срока — вынести общее решение: кому она достанется или, возможно, оставить её под совместное владение. Если договориться не смогут — квартира отдаётся в городскую библиотеку имени Пушкина под отдел редкой литературы.
— Это шутка? — спросил Алексей.
— Это завещание, — ответил адвокат, явно наслаждаясь моментом.
Начало совместного проживания оказалось… непростым.
— Я сплю в спальне, — сказал Алексей.
— Это я с тётушкой всегда ночевала в спальне, — возразила Ольга.
В итоге Алексей поселился на раскладушке в зале, время от времени проклиная антикварную мебель и свою мини неуклюжесть.
На кухне началась война за пространство:
— Зачем тебе три банки чёрного чая? —
— А зачем тебе два френч-пресса?
— Я художник. Мне надо вдохновение.
— Я логист. Мне надо кофе.
Но проходила неделя — и что-то менялось. Вечером они смотрели старые кассеты с тётушкой. Смех, чай, рассказы.
— Помнишь, как она нас звала «двоечниками жизни»? — хохотал Алексей.
— Ага, потому что мы никогда не понимали её намёков.
—На десятый день проживания в квартире Ольга обнаружила на верхней полке серванта картонную коробку с надписью маркером: «Вскрыть при ссоре».
— Что за квест? — удивился Алексей.
— Учитывая, что мы ссоримся по пять раз в день, она, наверное, думала, что вскроем на третий, — хмыкнула Ольга.
В коробке — письма. По одному на каждого из них. Написаны аккуратно, почерк тётушки — каллиграфия, ещё с советских школьных времён.
Письмо Ольге:
> Дорогая Оля.
Если ты читаешь это — значит, вы с Лёшей снова переругались. Не удивлена. Ты — душа, он — расчёт. Но в тебе есть слабость: ты боишься быть жёсткой, поэтому часто молчишь, когда нужно говорить. Не молчи. Защищай себя. И не бойся быть взрослой.
А ещё — не забудь заглянуть за холодильник.
За холодильником оказалась старая коробка с детскими рисунками — Ольга плакала, как в первый день учёбы в художественной школе.
Письмо Алексею:
> Лёша.
Не поднимай бровь — я вижу, как ты её поднимаешь.
Деньги — это хорошо. У тебя они будут. А вот людей — можно и потерять. Оля — твоя семья. Единственная. Ты был упрямым мальчиком, но ты честный. Так что не продешеви, когда дело дойдёт до души.
И открой ящик под письменным столом — там сюрприз.
Там был старый альбом с вклеенными фотографиями, на которых — он, маленький, с тётушкой, в очках и с шариком, на фоне Кремля. На обороте снимков — подписи: «Лёша, мой будущий директор!», «Пусть растёт на радость и без спешки».
После писем атмосфера в квартире изменилась. Не сразу, не резко — как оттаивает окно на весеннем солнце.
Алексей начал мыть за собой посуду. Ольга однажды сварила борщ. Они ссорились — но уже как-то… тепло.
— А помнишь, как она заставила нас учить «Горе от ума» наизусть? —
— Я до сих пор не могу слышать «Счастливые часов не наблюдают» без судорог.
На двадцатый день в квартиру ворвался сосед с пятого:
— У вас вода краном течёт, как поэзия у Блока — прерывисто и со страданиями!
Починили вместе. Ольга держала фонарик, Алексей крутил вентиль. В конце смеялись оба — впервые от души.
— Тётка нас, по ходу, на перевоспитание отправила, — признал Алексей.
— У неё бы это получилось.
Они начали обсуждать:
— А если… не продавать?
— Сделать что?
— Арт-пространство? Или клуб… «имени Марии Ивановны». Книги , чай, музыка, выставки.
Ольга загорелась. Алексей сначала сомневался, потом, как обычно, принёс блокнот и начал писать бизнес-план.
— Нам надо оформить ИП, сайт, пару грантов…
— Вот ты и вернулся к деньгам.
— А ты к мечтам. Видишь — уже работаем в команде.
На 30-й день они сели за стол с адвокатом.
— Ну что, определились? — спросил тот с лёгкой скукой, явно надеясь на скандал.
— Да. Мы оставляем квартиру, — сказал Алексей.
— В совместное пользование, — добавила Ольга.
— И открываем в ней культурное пространство имени тётушки.
Адвокат впервые улыбнулся.
— Она бы это одобрила. И, кстати, она оставила ещё одно письмо. Для будущих посетителей. Вот.
На конверте было написано:
> Если вы это читаете — значит, в этой квартире снова слышен смех. Спасибо вам. Не забывайте: семья — это единственная недвижимость, которую нельзя ни продать, ни потерять. С любовью, Мария Ивановна.
Ремонт длился два месяца. Алексей впервые в жизни сам выбирал обои — и, к удивлению, не серые. Ольга спорила с дизайнером по поводу старого буфета:
— Выбросить? Он же дышит историей!
— Он дышит пылью, — резонно возразил Алексей, но сдался.
На стене зала повесили табличку:
> Культурное пространство «Квартира тётушки Марии»
Здесь ценят тепло, книги и чай с вареньем.
Первым мероприятием стала выставка Ольги — «Письма в старом доме». Акварели с изображениями квартиры, фрагменты писем, зарисовки с Марией Ивановной.
Открытие прошло душевно. Пришли соседи, бывшие ученики тётушки, даже несколько чиновников из департамента культуры. Все ели ватрушки и обсуждали, как «редко сейчас бывает что-то не ради выгоды».
А потом зашла старушка в платке. Тихая, маленькая, с глазами, будто из прошлого века. Она прошлась по комнатам, потрогала спинку кресла, вдохнула запах.
— Простите, — обратилась к Ольге. — Я… была подругой Марии Ивановны. Мы с ней сорок лет не виделись. Поссорились из-за глупостей. А потом было поздно.
Ольга обняла её.
— Вы — не поздно. Вы — вовремя.
Та заплакала. И не одна. Алексей молча принес стул, налил чай. Весь вечер они слушали истории о юности тётушки, её первом преподавательском опыте, и как она боялась голубей.
К концу вечера Алексей посмотрел на Ольгу:
— Мы с тобой… выросли, да?
— Немного, — усмехнулась она. — На одну тётушку.
На прощание они вышли на балкон. Город под ними гудел, как большой чайник. Квартира светилась — не лампочками, а голосами, жизнью.
А в зале, на полке, в старой рамке стояла фотография. Тётушка Мария, молодая, в очках, с цветами. Снизу приписка ручкой:
> Смеяться и плакать — значит жить. И если вы это делаете вместе — вы семья.
