Куда ты это, такая красивая, собралась? – спросила Людмила Георгиевна, стараясь сдержать раздражение. Она невольно бросила взгляд на настенные часы, висевшие над дверью: стрелки показывали почти восемь вечера. – Время видела?
Вика лишь слегка улыбнулась, не отрываясь от зеркала. Пальцы девушки ловко заправили за ухо выбившуюся прядь волос, и лишь потом она медленно повернулась к матери. Ей предстоял очень непростой и даже неприятный разговор, но она уже успела к этому привыкнуть и научилась игнорировать.
– Мам, мне давно не шестнадцать, – ответила она спокойно, с легкой улыбкой на губах. – Я уже взрослая девочка и отчитываться не обязана. По крайней мере, тебе.
Лицо Людмилы Георгиевны мгновенно напряглось. На лбу появились мелкие морщинки, губы сжались в тонкую линию. Что эта девчонка себе позволяет? Как она смеет себя так вести?
– Но живёшь‑то ты в моём доме! – её голос зазвучал громче, в нём явственно слышалось возмущение. Дочь посмела ей возразить – это было недопустимо. – И кстати… С кем останется твой ребёнок, а? Если ты думаешь, что я буду возиться с непослушным восьмилетним пацаном, который меня ни во что не ставит, то ты глубоко ошибаешься!
Всем своим видом женщина показывала, как недовольна сложившейся ситуацией. Осмелела дочурка, зубки начала показывать… А кто ей разрешал? Разве не она совсем недавно приползла в отчий дом на коленках с мольбой о помощи?
– Я хочу спокойно посмотреть телевизор, спокойно попить чай, а не… – Людмила Георгиевна развела руками, словно пытаясь охватить весь тот хаос, который, по её мнению, неизбежно возникнет, если она возьмёт на себя заботу о внуке. – Не бегать за ним по квартире, не уговаривать сделать уроки, не выслушивать его капризы! Ты хоть представляешь, как это выматывает? Каждый раз одно и то же: то он не хочет есть, то ему скучно, то он вдруг решает, что домашнее задание – это несправедливость века. А я должна всё это разгребать?
– Так, всё! – резко бросила Вика, и её лицо мгновенно изменилось. Спокойствие и лёгкая ирония, которые ещё секунду назад читались в её взгляде, исчезли без следа. Теперь в глазах горела твёрдая решимость, а губы сжались в упрямую линию. – Митя переночует у Лены. И уж извини, но ты будешь последним человеком в мире, кого я попрошу приглядеть за моим сыном. Я не хочу, чтобы он видел перед собой подобный пример. Дети, знаешь ли, всё как губки впитывают.
Людмила Георгиевна на мгновение замерла, словно не веря своим ушам. Потом театрально схватилась за сердце, прижав ладонь к груди, и слегка откинула голову назад, будто от нестерпимой боли. Её лицо приняло выражение глубочайшей обиды – настолько нарочитое, что это даже могло показаться смешным, если бы ситуация не была такой напряжённой.
– Вот как ты заговорила! – воскликнула она дрожащим голосом, стараясь придать себе вид оскорблённой до глубины души женщины. – А я же пошла тебе навстречу, когда ты приползла с этим пацаном после развода! Пустила, комнату выделила… Всё для тебя сделала, а ты…
Она сделала паузу, ожидая, что дочь хоть немного смягчится, почувствует вину. Но Вика даже не дрогнула. Девушка отлично знала все уловки матери и вестись на них не собиралась. Не дождется!
– А ты не забыла, что одна четвёртая этого дома принадлежит мне? – перебила она мать, не давая ей продолжить обвинительную речь. – Ты здесь не единственная хозяйка, так‑то. И я имею полное право здесь проживать, даже не спрашивая твоего согласия.
Вика с наслаждением смотрела на ошарашенное лицо женщины, подарившей ей жизнь. Что, не ожидала отпора? Рассчитывала, что дочка и дальше будет лебезить и умолять?
– А вот как раз таки ты не имеешь никаких прав чинить мне препятствия в пользовании жилплощадью, – продолжила Вика, и в её тоне проскользнула нотка торжества, будто она наконец высказала то, что давно копилось внутри. От злости она едва не вырвала замок на сумке, проверяя, всё ли взяла. Пальцы дрожали, но она старалась держать себя в руках.
– И кстати, мы тут надолго не задержимся, – добавила она, глядя матери прямо в глаза. – Пару недель, максимум месяц. Так что потерпи немного, и ты о нас забудешь.
Людмила Георгиевна рассмеялась – резко, почти издевательски. Её смех эхом разнёсся по прихожей, отчего Вика невольно вздрогнула. Женщина покачала головой, скрестила руки на груди и уставилась на дочь с выражением, в котором смешались презрение и едва скрываемое удовлетворение.
– И куда ты пойдёшь? – повторила она, растягивая слова. В её голосе звучала не просто насмешка – это была уверенность человека, который считает, что знает ответ наперёд. – У тебя же ничего нет! Ты даже ипотеку взять не сможешь – денег на первоначальный взнос у тебя нет и взять неоткуда.
Она сделала паузу, словно давая Вике время осознать всю безвыходность ситуации, а потом продолжила, неторопливо, с расстановкой, будто вбивала гвозди в крышку гроба:
– Твой муженёк оказался мужиком умным и квартиру на мать оформил, так что тебе после развода ничего не досталось. Ты оказалась такой наивной… Мне даже стыдно, что ты моя дочь! Ведь, получается, я не смогла правильно тебя воспитать.
Вика почувствовала, как внутри всё сжалось, но она твёрдо решила не показывать слабость. Её пальцы судорожно сжали ручку сумки, костяшки побелели от напряжения. Она глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь в голосе, и ответила как можно спокойнее:
– Это не твоё дело, – произнесла она, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить. В глазах вспыхнули злые огоньки, но она усилием воли погасила их. – Я уже давно не та наивная девочка. Всё, пока. И да, самая заботливая и внимательная бабушка, Митя уже пару часов как ушел.
Не дожидаясь ответа, Вика резко развернулась и почти бегом направилась к выходу. Её каблуки громко стучали по паркету, эхом отдаваясь в пустой прихожей. Она буквально сбежала по ступенькам, стараясь как можно скорее покинуть этот дом, который в очередной раз доказал, что “гостеприимным” его можно назвать лишь с огромной натяжкой.
На улице было прохладно, но Вика даже не почувствовала этого. Злость бурлила внутри, застилала глаза, мешала дышать. Она шла, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого места, от этих слов, от этой женщины, которая называла себя её матерью. Настроение было безвозвратно испорчено – казалось, будто тёмная туча накрыла всё вокруг, лишив красок и радости.
“И почему мне досталась такая мать?” – мысленно повторяла Вика, сжимая кулаки. Эти мысли крутились в голове, как заезженная пластинка. Она знала: кто‑то наверняка осудит её за такие размышления, назовет неблагодарной, непочтительной дочерью. Но в этот момент ей было всё равно. В душе росла твёрдая уверенность: иногда лучше вообще не иметь маму, чем такую, как Людмила. Ту, что вместо поддержки сыплет упрёками, вместо сочувствия – насмешками, вместо любви – холодным расчётом.
У человека, впервые встретившего Людмилу Георгиевну, сразу складывалось о ней очень хорошее впечатление. Она умела расположить к себе: улыбалась тепло и открыто, говорила мягко, с участием, внимательно слушала, кивала, будто действительно переживала за собеседника. В соседском кругу её уважали – она всегда готова была помочь: то советом, то делом. Кому‑то подскажет, как лучше оформить документы, кому‑то одолжит нужную вещь, а кому‑то просто выслушает, поглаживая по руке и приговаривая: “Всё наладится, не переживай”.
Но те, кто знал её ближе, видели совсем другую сторону её характера. За доброжелательной улыбкой скрывалась женщина требовательная, жёсткая, привыкшая всё держать под контролем. Для неё существовало только одно верное мнение – её собственное. Она искренне верила: только она знает, как будет лучше для окружающих, и не стеснялась это демонстрировать. Говорила прямо, без обиняков, а если кто‑то пытался возразить, взгляд её становился холодным, а голос – твёрдым, почти металлическим.
Вика с самого детства жила по правилам, которые устанавливала мать. Людмила Георгиевна решала за неё всё: какую одежду носить, какие кружки посещать, с кем дружить. Даже друзья дочери проходили строгий отбор, словно кандидаты на важную должность.
– С этой девочкой дружить не стоит, – заявляла она, едва узнав, что Вика подружилась с одноклассницей из неполной семьи. – Не та компания.
– А этот мальчик плохо себя ведёт, – добавляла она, узнав, что дочь общается с озорным соседом. – Такие друзья до добра не доведут.
Зато другая девочка получала безоговорочное одобрение:
– Вот с ней общайся, это правильно. Её мама работает в городской администрации, на хорошей должности. Такие связи могут пригодиться.
Когда подошло время выбирать будущую профессию, Людмила Георгиевна даже не стала спрашивать дочь, чего та хочет. Решение было принято заранее: Вика поступит в медицинский институт, и точка. Девушку не спрашивали, нравится ли ей эта сфера, интересно ли ей лечить людей. А то, что Вика до обморока боялась вида крови, мать считала просто капризом, попыткой привлечь внимание.
– Ты просто притворяешься, – говорила она, скептически приподняв бровь. – Никаких обмороков у тебя нет. Просто хочешь увильнуть от серьёзного дела.
Вика пыталась объяснить, что это не игра, что ей действительно становится плохо при виде даже маленькой ранки, но мать не верила. Любые возражения воспринимались как слабость, как нежелание приложить усилия.
И тогда Вика приняла единственное решение, которое видела перед собой: выйти замуж. Ей только-только исполнилось восемнадцать, и она почти не раздумывала, когда один из знакомых парней предложил пожениться. Не было времени выбирать, присматриваться, взвешивать – она просто хотела сбежать. Сбежать от постоянного контроля, от чужих решений, от ощущения, что её жизнь принадлежит не ей, а матери.
Она понимала: брак – это серьёзно, это ответственность, но в тот момент это казалось единственным способом обрести хоть каплю свободы. Главное – оказаться подальше от дома, где каждое её действие подвергалось оценке, где не было места собственным желаниям и мечтам.
Брак Вики и Гоши, как и можно было предположить, долго не продержался. Поначалу, в первые месяцы после свадьбы, всё казалось не таким уж плохим: молодые люди радовались самостоятельности, строили планы, пытались обустроить быт. Но уже через год начались серьёзные проблемы. Молодые супруги оказались совершенно не готовы к той ответственности, которую на них возлагала семейная жизнь.
Сначала это были мелкие ссоры – из‑за немытой посуды, из‑за того, кто пойдёт в магазин, из‑за разных взглядов на то, как нужно тратить деньги. Потом конфликты стали серьёзнее: Гоша начал задерживаться на работе, приходил домой с запахом алкоголя, огрызался в ответ на любые вопросы. Вика пыталась поговорить, выяснить, что происходит, но муж лишь отмахивался:
– Да всё нормально, не выдумывай. Просто устал.
А когда родился ребёнок, ситуация стала ещё хуже. Бессонные ночи, постоянный плач, усталость – всё это только подливало масла в огонь. Скандалы теперь случались почти каждый день. Иногда они кричали друг на друга до хрипоты, иногда замолкали на сутки, избегая разговоров.
Вскоре Вика узнала, что Гоша ей муж не особо верный. И что хуже всего – он даже не пытался это скрывать. Однажды, вернувшись домой позже обычного, он небрежно бросил:
– Знаешь, я тут с одной девушкой познакомился. Ничего серьёзного, но… В общем, я никого не держу. Если что – можешь уйти.
Вика стояла в коридоре, прижимая к груди спящего Митю, и не знала, что сказать. Ей хотелось закричать, ударить его, потребовать объяснений – но вместо этого она просто кивнула и пошла укладывать ребёнка.
Идти ей было некуда. Родителей у Вики не было – только мать, с которой отношения оставались напряжёнными. Друзей, готовых приютить с маленьким ребёнком, тоже не нашлось. Поэтому она осталась. Терпела его поздние возвращения, его равнодушие, его насмешки. Иногда плакала по ночам, уткнувшись в подушку, чтобы не разбудить сына.
Ещё до рождения Мити Вика бросила институт. Она успела проучиться всего полгода, когда узнала о беременности. Попыталась совместить учёбу и заботу о ребёнке, но быстро поняла – это невозможно. А потом и вовсе перестала думать об образовании: всё время уходило на то, чтобы хоть как‑то свести концы с концами.
Когда Митя подрос и пошёл в детский сад, у Вики наконец появилась возможность вернуться к учёбе. Она долго думала, куда поступить, но в итоге выбрала то, что было реально: курсы бухгалтеров в местном колледже. Это было совсем не то, о чём она мечтала в школьные годы, но это был шанс начать зарабатывать, стать независимой.
Она училась по вечерам, после работы, часто засыпала с учебниками в руках. Но каждый раз, когда получала очередную хорошую оценку, чувствовала, как внутри разгорается искорка надежды. Может, всё ещё наладится? Может, она сможет построить жизнь так, как хочет?
И вот, спустя несколько лет, когда Вика наконец почувствовала, что у неё что‑то получается, она решилась на развод. Работа была, образование – пусть не то, что хотелось – но тоже было. Митя уже пошел в школу, стал более самостоятельным. Оставалось только решить жилищный вопрос.
Снимать квартиру она пока не могла – в их городе аренда стоила непомерно дорого, а её зарплата едва покрывала базовые нужды. И тогда Вика вспомнила о своей доле в родительском доме. По закону она имела право там жить, и это был единственный вариант, который не требовал огромных денег.
Мысль о том, что придётся снова столкнуться с матерью, вызывала у неё смешанные чувства. С одной стороны – это дом, где она выросла, где всё знакомо до мелочей. С другой – это место, где её никогда не считали взрослой, где за неё всегда решали, что правильно, а что нет.
Но другого выхода не было. Вика глубоко вздохнула, собрала волю в кулак и набрала номер матери…
*********************
– Да ты там с ума сойдёшь, – настойчиво отговаривала подругу Лена, нервно теребя край скатерти на кухонном столе. – Да и о сыне подумай! Твоя мать совсем не подарок, а если учесть характер Мити… Она его замучает! Ты же знаешь, как она к нему относится. Будет давить, требовать послушания, а он у тебя – огонь, не потерпит такого.
Вика помолчала, глядя в окно. За стеклом медленно кружились первые снежинки, будто пытаясь что‑то нашептать. Она глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и повернулась к Лене.
– Это ненадолго, всего на пару месяцев, – произнесла она, слегка поморщившись. В её голосе звучала усталость, но и твёрдость тоже. – Я полностью согласна с тобой, Лен. Мама… она такая, какая есть. Но выбора просто нет. А потом мы съедем и будем довольствоваться редкими созвонами. Если она сама захочет, потому что я первой инициативу проявлять не буду.
Лена откинулась на спинку стула, внимательно разглядывая подругу. Что‑то в тоне Вики насторожило её – слишком уж уверенно та говорила, слишком спокойно принимала неизбежное.
– А что будет через пару месяцев? – спросила она, чуть наклонив голову. – Ты говоришь так, будто у тебя уже всё распланировано. Это на тебя не похоже, учитывая, в какой ситуации ты сейчас.
Вика слегка улыбнулась – не широко, а так, будто держала в рукаве маленький секрет. Она потянулась за чашкой чая, сделала небольшой глоток, словно давая себе время собраться с мыслями.
– Я не такая дура, как думает мама, – наконец сказала она, глядя прямо в глаза подруге. – И ради благополучия своего ребёнка пойду на многое. Знаешь, один человек проявляет в мой адрес недвусмысленные знаки внимания.
Она замолчала, заметив, как в глазах Лены вспыхнуло любопытство. Подруга открыла рот, явно собираясь спросить имя, но Вика мягко подняла руку, останавливая её.
– Не обижайся, пожалуйста, но его имя я пока называть не буду, – добавила она с извиняющейся улыбкой. – Не то чтобы я не доверяла тебе… Просто хочу подстраховаться. Пока не хочу ничего загадывать, но… чувствую, что это может быть шанс.
Лена молча кивнула, хотя в её взгляде читалось явное нетерпение узнать подробности. Но она уважала границы подруги и не стала настаивать.
– И да, – продолжила Вика, чуть выпрямившись на стуле. В её глазах вдруг вспыхнул решительный огонёк. – Этот шанс я не упущу, чего бы мне это ни стоило! Я больше не могу жить в постоянном напряжении, не могу видеть, как Митя страдает от маминых замечаний. Я хочу дать ему нормальную жизнь – с домом, где его любят, с мамой, которая не разрывается между двумя огнями. И если для этого нужно рискнуть… Я готова.
Она говорила тихо, но в каждом слове чувствовалась твёрдая уверенность. Это была не пустая бравада, а взвешенное решение человека, который долго шёл к этому моменту, перебирая варианты и взвешивая все “за” и “против”.
Лена потянулась через стол и осторожно сжала руку подруги.
– Я верю в тебя, – сказала она просто. – Но будь осторожна, хорошо?
Вика кивнула, чувствуя, как внутри разливается тепло от поддержки. Да, впереди было много неизвестного, но теперь она точно знала: назад пути нет.
– Он тебе хоть немного нравится? – после недолгой паузы снова заговорила Лена. В её голосе звучала не просто любознательность – она искренне переживала за подругу, боялась, как бы Вика снова не совершила опрометчивый шаг. – Ты уже один раз выскочила замуж, лишь бы сбежать от матери. И что из этого получилось? Может, лучше у меня поживёте? Как говорится, в тесноте, да не в обиде. У меня двухкомнатная, места хватит. Да и Мите будет с кем поиграть – соседский мальчишка как раз его возраста.
Вика задумчиво покрутила в руках чашку с остывшим чаем. За окном уже совсем стемнело, уличные фонари зажглись ровным жёлтым светом, а в кухне было тепло и уютно. Она посмотрела на Лену и улыбнулась – на этот раз по‑настоящему, без натянутости.
– Он хороший человек, – начала она тихо, но уверенно. – Я ему нравлюсь, да и детей он обожает. У него есть сын, всего на пару лет старше Мити. Собственно, так мы и познакомились – на детской площадке. Они часто туда ходят, и мы как‑то разговорились. Сначала просто о детях, потом… обо всём понемногу.
Она замолчала, вспоминая их первые встречи. Как он терпеливо выслушивал её рассказы о Мите, как смеялся над детскими проделками, как без тени раздражения помогал собирать рассыпавшиеся игрушки. В его глазах не было ни осуждения, ни высокомерия – только искренний интерес и доброта.
– Знаешь, с ним легко, – продолжила Вика, глядя куда‑то вдаль, будто заново переживая эти моменты. – Он не давит, не пытается переделать меня или Мите что‑то навязывать. Наоборот – всегда готов помочь, поддержать. И с сыном своим он замечательный отец: никогда не кричит, всё объясняет, играет с ним, читает книжки…
Лена слушала внимательно, не перебивая. Она видела, как меняется выражение лица подруги – появляется тот самый живой блеск в глазах, которого давно не было.
– И да, я не пожалею, – твёрдо добавила Вика, встретившись взглядом с Леной. – Это мой выбор, и в этот раз я не ошиблась. Я долго думала, присматривалась, взвешивала. Да, я хочу лучшей жизни для себя и для Мити. Но это не просто побег от проблем – это шаг к чему‑то настоящему. К семье, где нас будут ценить и любить.
Она глубоко вздохнула, словно сбрасывая с плеч невидимую тяжесть.
– Я понимаю твои опасения, Лен, и очень ценю, что ты предлагаешь помощь. Но я должна попробовать. Если не сейчас, то когда?
Лена молча кивнула, хотя в её взгляде всё ещё читалась тревога. Она протянула руку и нежно сжала пальцы подруги.
– Ладно, – сказала она мягко. – Если ты так уверена, я поддержу тебя. Просто… будь осторожна, хорошо? И знай: если что‑то пойдёт не так, мой дом всегда открыт для вас.
Вика почувствовала, как на душе стало теплее. Она с благодарностью сжала руку подруги.
– Спасибо, – прошептала она. – Это много для меня значит…
********************
Вика оказалась абсолютно права, когда говорила матери, что пробудет в родительском доме всего пару месяцев. Жизнь сделала неожиданный и радостный поворот: Михаил сделал ей предложение. Это стало тем самым шансом, о котором она так долго мечтала, – шансом начать всё с чистого листа. Вещи собрали в рекордные сроки: несколько сумок с одеждой, любимые игрушки Мити, самые необходимые мелочи. Сборы заняли всего пару часов – будто сама судьба торопила их покинуть этот дом.
Больше всех, кажется, радовался Митя. Мальчик никогда не скрывал, что терпеть не может деспотичную бабушку. Её постоянные замечания, строгие правила и привычка всё контролировать действовали ему на нервы. Он едва переносил её общество: то и дело огрызался в ответ на упрёки, хлопал дверьми, демонстративно уходил в свою комнату. Теперь же глаза его сияли – он наконец-то мог перестать притворяться и просто быть собой.
Когда Людмила Георгиевна узнала, что дочь собралась замуж во второй раз, её реакция была мгновенной и бурной. Сначала она потребовала знакомства с будущим зятем. Голос её звенел от негодования:
– Я должна его увидеть! Если он мне не понравится, никакой свадьбы не будет! Я не позволю тебе снова совершить глупость!
Вика ответила твёрдо и без колебаний:
– Мам, это моё решение. Знакомство не планируется.
Отказ словно поджёг фитиль. Людмила Георгиевна взорвалась. Она вышла на улицу – видимо, чтобы все соседи стали свидетелями её праведного гнева. Громко, не выбирая слов, она выкрикивала всё, что думала о дочери: о её “легкомыслии”, “неблагодарности”, “полном отсутствии совести”.
Люди, привыкшие видеть Людмилу Георгиевну тихой, ухоженной дамой, которая всегда вежливо здоровается и помогает присмотреть за чужими детьми, были потрясены. Несколько человек попытались подойти, успокоить, сказать, что не стоит так переживать из‑за семейных дел. Но в ответ получили лишь порцию гневных выражений. Соседи попятились, покачали головами и разошлись, перешёптываясь: “Кто бы мог подумать… Всегда такая спокойная…”
Позже Людмила Георгиевна, конечно, попыталась оправдаться. Звонила соседкам, объясняла, что “перехватила через край”, что “просто переживает за дочь”. Но прежнего отношения к себе уже не получила. В глазах людей она навсегда осталась той самой женщиной, которая устроила безобразный скандал на всю улицу.
А Вика… Вика наконец-то была счастлива. Её новый брак оказался именно тем, о чём она мечтала: тёплым, надёжным, полным взаимопонимания. Михаил оказался не просто добрым и внимательным человеком – он стал настоящей опорой для неё и Мити. С ним не нужно было притворяться, бояться сказать лишнее слово или оправдываться за каждый шаг.
Она осуществила и другую свою мечту – поступила в университет. Учёба давалась нелегко: приходилось совмещать занятия с работой, выкраивать время среди бытовых забот. Но каждое утро, открывая учебник или сидя на лекции, Вика чувствовала, как внутри разгорается огонь – тот самый, который когда‑то погасила мать, заявив, что медицина – единственный достойный выбор. Теперь она изучала то, что действительно любила, и это наполняло её жизнь смыслом.
Новая работа тоже нашлась – не блестящая, но стабильная, с добрым начальством и возможностью расти. Вика научилась планировать бюджет, откладывать деньги “на чёрный день”. Эти сбережения были для неё не просто финансовой подушкой – они символизировали свободу, уверенность в завтрашнем дне.
Иногда она вспоминала тот день, когда сбежала из родительского дома, и улыбалась. Теперь у неё было всё, о чём она когда‑то боялась даже мечтать: любящий муж, счастливый сын, работа, учёба и главное – ощущение, что она наконец‑то живёт своей жизнью. И пусть впереди ещё много трудностей, Вика знала: она справится.
Потому что теперь она сделала выбор сама…
