— Опять собрались! Пошли во-о-он! – вышла из своей квартиры тётя Маня и начала орать на компанию подростков на этаже. Отыскала глазами знакомое лицо – соседский Вадик. Прищурилась и энергично накинулась. – К тебе пришла орава?! Твои дружки и… — с отвращением посмотрела она на девушек в компании: накрашенные, как на панель, жвачки жуют, как жвачные животные, оговариваются (не первый раз, между прочим!). – Вот и заводи в свою квартиру! Достали уже!
— Тёть Мань, это не только ко мне. Я прогоняю — они не уходят, — Вадик смотрел на соседку беззлобно, как на подъездную сумасшедшую.
Кабан! Олух! Юбочник! — думала тётя Маня на Вадима. Хотя какие девочки сейчас носят юбки? Поголовно в штанах растянутых, широких, мешковатых. Сами страшные, волосы-пакли в разные цвета окрашены. Просто жуть.
Вадик в десятом классе учится, а толпы у себя в квартире и в подъезде уже года два собирает, пока мать на работе. Работает Алла на двух работах, приходит поздно, и сынок успевает навести порядок, разогнать тусовку, а если нет, то тётя Маня слушает новый концерт за стеной: Алла орёт на сына полночи, припоминая ему и плохие оценки, и отца его непутёвого, который много лет им не помогает, и жалобы от соседей с первого этажа или по лестничной клетке.
Устала Майя Евгеньевна (полное имя пенсионерки) от таких соседей. Для всех она всегда была тётей Маней, а сейчас не раз слышала, как пацаны – дружки Вадика называли её вредной старухой, матом крыли – всё слышно было на её маленькой кухоньке, в приятной квартирке.
— Уходите отсюда! Я кому сказала! Надоели! Грязь от вас, вонь, матюги на весь дом! Сколько можно? Я полицию вызову!
Подростки посмеялись над бабкой и побежали вниз. Она постояла несколько минут, убедившись, что никто не вернулся, зашла в квартиру и, по новой! Опять поднимались по лестнице множество голосов, брань, какой даже на рынке не ругаются, девичий смех истеричный, визг.
Тётя Маня опять на страже чистоты, порядка и тишины в подъезде, будто ей одной надо. Все жалуются, всем на этаже не нравится, но с подростками связываться не хотят, а то обругают и пошлют куда подальше. Днём многих жильцов не бывает, а те, кто застаёт безобразие на этаже, проходят мимо. Придёт женщина, помоет подъезд и после этих тоже, а шум и потерпеть можно.
Одной тёте Мане и слышно, и видно в глазок, и ругаться она устала, но всё равно почти каждый день гоняет этих бездельников. Пишет Алле, мать звонит сыну, ругает, на лестнице настаёт тишина, а за стенкой начинается крик, дискотека, грохот – стены содрогаются! Хохот, вопли – вакханалия, короче. И в таких условиях приходится проживать одинокой пенсионерке Майе Евгеньевне, бывшему, заслуженному работнику завода. Не о такой пенсии она мечтала и ждала её.
Ругалась она с мамой Вадима, просила разговаривать с ним, объяснить: он не один тут живёт.
— Они сами ко мне приходят! – оправдывался мальчишка и перед матерью дома, и перед соседкой на лестнице.
— У Вадима возраст такой, — оправдывалась и замученная, уставшая от всего Алла перед надоедливой соседкой. – Ничего не могу с ним сделать. Ему мужская рука нужна, слово, меня он не воспринимает, голос повышать начал…
— Так и ты не ори на него! Только и слышно до 11ти, до полуночи, как ты его «воспитываешь». Сколько можно?! Днём от него и дружков его нет покоя, ночью ты на крик исходишь. Я скоро в дурдом с вами поеду.
Учти Алла, возраст у Вадима такой, что и привлечь могут. Чем они там занимаются? – указывала на их дверь тётя Маня. Такая добренькая, всем вроде как помочь хочет, за подъездом присматривает, но на самом деле достала уже! Везде лезет. – Я сколько раз слышала запах сигарет на лестнице. От девочек алкоголем пахнет. Аллочка, пристрой ты его куда-нибудь. На секцию или в клуб, пусть после школы занимается, а не вот так болтается.
— Я пыталась, тётя Маня, — отчаянно доказывала Алла, — записывала, звонила, проверяла, а он врал – не ходил. А деньги-то уходили. Я устала.
— Я понимаю, Аллочка, тебе тяжело одной, тем более с мальчиком, но с этим же надо что-то делать! Вы же не одни тут живёте. У меня давление, головные боли.
Взрослые спорили на лестничной клетке, а подростку всё едино – он уже играл в приставку дома. Когда мама пришла, стала говорить с ним, он просто не реагировал. Алла опять перешла на крик, чтобы хоть так её услышали.
— Задолбала ты и эта тупая бабка за стеной! – отвечал Вадим маме, также срываясь на крик. Он уже на голову выше её, шире в плечах, руки взметал вверх, когда эмоции через край и становился выше матери намного. Возвышался над ней тенью, голос ломанный, под носом густой чёрный пушок. Бесполезно. Через день, через два максимум всё повторялось.
Тётя Маня не выдержала и вызвала участкового. Он приехал. Молодёжь в одну секунду рассыпалась по району, а Вадиму отдуваться, потому что тётя Маня на него только и говорила: он приводит, у него собираются, пьют, курят, матерятся.
С мальчишкой провели беседу, проверили на алкоголь и сигареты (по запаху) – не пил, не курил.
— Она старая! Ей давно мерещится, у неё галюны! – спорил и с участковым Вадим, не оставаясь в долгу перед противной соседкой.
Человеку в форме хватило ума не ругаться ни с тем, ни с другой, объяснил пацану, что в следующий раз в отделение заберёт, на учёт поставят, мать вызовут, от работы оторвут. В школу сообщат. Хорошего мало, в первую очередь самому Вадиму.
Стало тише на лестнице днём. Вадима не слышно и не видно. Но девчата эти бегают по лестнице, звонок дверной ему обрывают, в двери ногами бьют. Тёте Мане всё слышно. Вышла, разогнала их. Обругали её, убежали и снова вернулись, мальчишку через дверь доставать.
Тётя Маня не выдержала, опять постучалась к Вадику. Он не сразу открыл, но в глазок смотрел, пенсионерка чувствовала, он ждал, пока она уйдёт. Но она не уходила. Он открыл.
— Что опять? – насупившись, сразу с наезда начал Вадим.
— Вадик…
— Что вы цепляетесь ко мне?! Вы же видите они сами! Сами приходят! Я их прогоняю, а они всё равно…
— Ты раньше водил всех сюда, устраивал сборища, они и идут по привычке.
Вадим хотел закрыть дверь, надоело её слушать. Тётя Маня остановила его.
— Вадим, ты же не дурак, не пропащий совсем. Нельзя завести нормальных друзей? Общаться, разговаривать? — показала она за его спину. – Только не на этаже, не в подъезде.
— Хорошо. Я вас понял, — ответил Вадим и хлопнул дверью перед её носом.
Что понял? Не известно, но тётя Маня надеялась на разум парня.
Стало совсем замечательно. Друзья и подруги ходили к Вадиму, но уже не шумели, он заводил всех к себе. Чуть что Вадим просил не шуметь. Соседку за стеной это не могло не радовать. Зато подросткам наскучило, и они постепенно перестали ходить к нему совсем, остались только две девочки, и судя по их настойчивости, Вадим не мог отделаться от них. Выходил, подпирая своей спиной входную дверь, не пускал в квартиру, тихо просил уйти. Они же внаглую ломились к нему в квартиру. Ну уж это пережить могла тётя Маня, главное, не на лестнице.
Так и дожили до лета.
А летом у Майи Евгеньевны дача, клумбочка под окном, не сидит днями в четырёх стенах, да и молодёжь больше на площадках и в других местах собирается. Вот только эти две девчонки бегают и бегают к Вадиму. Никаких их не отвадит тётя Маня из подъезда, а Вадим из квартиры. Когда одна, когда вдвоём.
Слышала пенсионерка, как ругались дети, негромко так, прямо перед дверью Вадим и одна девочка из этих. Лет 14-ти на вид, плакала очень. Плечом толкнула бабку вредную, что орёт на них постоянно, убегая от Вадика. И он уже уходил к себе, но гадкая бабка не удержалась, поднимаясь по лестнице к себе.
— Вадик, ты бы поаккуратнее с девчатами. Они сейчас такие ушлые, такие… Детюшки совсем. Гляди, ты же постарше. Вадим…
— Отцепитесь от меня! Заколебали! – и жахнул дверью.
А за стеной, в их квартире хи-хи да ха-ха, — девчонка смеётся, и Вадим вроде разговаривает, но уже нормально, без брани – приятно слышать. Хотя тёте Мане это не нужно, но стены тонкие в полкирпича между ними. Много чего приходилось слышать. Она включила телевизор погромче в комнате и на кухне и принялась раскладывать сумки.
Девочку, обиженную Вадимом, она ещё не раз видела у подъезда, на лестнице, у дверей жениха потенциального, но ей никто не открывал. Симпатичный Вадим избегал её.
Как ждала окончания школы соседского парня Майя Евгеньевна, как надеялась, что уедет куда-нибудь или просто ума наберётся, времени не будет на брачные игры. Скорей бы уже! Годик ещё потерпеть.
Но гораздо меньше пришлось ждать.
В августе поднялся такой шум на этаже, возня прямо за дверью у Майи Евгеньевны, в глазок ничего не видно, одни голоса, форма – полиция!
И к ней постучались, она же сигнализировала раз по поводу парня.
— Да? – открыла она ребятам и девушке в форме.
Её пригласили в соседскую квартиру. Алла рыдала взахлёб, Вадим сидел у стола, сведя брови, что-то рассказывал, каждое его слово записывали.
— Аллочка, что случилось?
Она только головой покачала, утираясь платком. Вадим зло посмотрел на старуху: она настучала! Накапала! Нажаловалась.
— Да что у вас? – разволновалась Майя Евгеньевна.
Вскоре ей объяснили: на Вадима поступило заявление об изнасиловании. Он опоил и принудил к близости семиклассницу. Майя Евгеньевна сразу глянула на мальчишку, он на неё. В глазах её застыл вопрос: это правда? Он обречённо опустил голову.
— Вадик, это она?! Это та?! Что обрывала тебе звонок? В двери билась?
— Да, тёть Мань, — последнее, что сказал он. Его увели. Алаа чуть сознание не потеряла от горя.
— Неправда это! Неправда! Она сама бегала к нему, покоя не давала! – стала кричать, а не давать показания Майя Евгеньевна. – С весны ему проходу не давала. Краску на двери оббила. Все такие приходили к нему. Бегали сами, хуже сук уличных, когда у них течка, — вдруг вырвалось у приличной, соседки-пенсионерки. Она устыдилась и рот прикрыла ладонью.
Она хотела защитить мальчишку, оправдать, но не понимала, что делает только хуже.
– Толпами тут ходили! И в квартиру к нему ломились. Прохода от них не было. Один раз объяснил – не поняли, второй… ничего не понимают! Ходят и ходят, а эта… Один раз я видела, как ревела она, убегая от него.
— Из квартиры выбегала? – задавали уточняющие вопросы сотрудники.
— Вроде. Я не видела. На лавке у подъезда тоже видела, сидела, ждала.
Ей показали фото девочки.
— Ну, она! Точно она!
— Эта девочка проходит свидетелем по делу, а пострадавшая…
Вторую фотографию не показали, но тётя Маня знала, куда больше матери этого мальчишки, поэтому рассказывала всё, как было эти месяцы.
Полиция уехала, соседка ещё долго не могла успокоить Аллу. Под вечер примчались и родители девочки. Отец, наверное, или отчим, свирепствовал на весь этаж, тарабаня кулаками в дверь Алле, обзывая её и её сына последними словами. Громко, чтобы весь дом слышал. С ним женщина, и тоже плакала, как Алла, наверное, мать несчастной девочки. Им Майя Евгеньевна не решилась выйти рассказать, какой они воспитали дочь, может, это и не та девочка, а может и та… Пенсионерка уже сомневалась, глядя в глазок.
Шумиху подняли на весь город, так чтобы парень не отделался. А кто его защитит, кроме матери? Она и сама не знала, правда это или нет, столько жаловались на Вадика соседи по лестничной клетке. Экспертиза… она ничего не показала, но заключение психолога, ссадины, травмы у девочки, разорванная одежда — всё было против него. Одна только тётя Маня, ходила и ходила в милицию, сейчас в полицию и рассказывала одну и ту же историю: девочки сами к нему ходили! Пили и матерились на лестнице похлеще любого парня. Но кто её слышал, и что это дало?
Вредная старуха чувствовала себя виноватой. Она же просила водить друзей в квартиру и делать там, что захотят. Она! Нехорошо было на душе у Майи Евгеньевны, жалко Вадика. Неплохой ведь, просто отцовского слова не хватало, и материнского участия. Алла постоянно на работе была. Сколько помнит их тётя Маня, как переехали они в этот дом, так и пахала Алла с утра глубокого вечера по шесть дней в неделю.
Вадима осудили на шесть лет. В подъезде стало тихо, спокойно, чисто, как раньше было – живи и радуйся. Но тётя Маня прислушивалась к каждому звуку за дверью днём, подходила и смотрела в глазок. Пусть шумят, пусть спорят, пусть ссорятся, даже ругаются, она найдёт что им сказать. Но никого не было, потому что Вадима нет.
***
А весной уже чуть забылась история с подростками, тётя Маня в магазин шла за удобрениями для саженцев своих на даче. Магазин «Садовод» находился дальше от основных магазинов, легче всего попасть туда дворами соседних домов. Так и сделала она. Дворы, подъезды, лавки все одинаковые, но в одном задержалась тётка, стояла у подъезда и пялилась на компанию, позабыв, куда шла. Опять подростки, опять шумят, курят, ругаются. И девочки в коротких юбчонках, сидят на коленках у парней, лобзаются, гогочут. Те самые девочки…
— Чё те бабуля? – заметили её.
— Это же та! Ненормальная старушенция. Гоняла нас из 8-го дома, — спрыгнула девчонка с иссиня-чёрными волосами с колен парня. Не та, что убегала в слезах от Вадима, другая. Молодая, глупая, но главное, свободная. – Иди, бабуля! Давай, давай, пока не послали.
Тётя Маня опустила голову и побрела до дома, недоумевая, как можно после всего, вот так сидеть на руках у другого парня, выпивать и весело болтать с подружкой и новыми приятелями.
Как можно? Что же дальше их неё вырастет?
