В конце каждого месяца, когда приходило время получать заработанные деньги, в деревне разворачивалась одна и та же картина. Женщины собирались у административного здания, чтобы перехватить своих супругов и забрать хотя бы часть семейного бюджета. Получалось это далеко не всегда, но попытки предпринимались неизменно.
После этих баталий жены спешили домой готовиться к возвращению мужей. Подготовка требовалась основательная: убрать с дороги все препятствия, чтобы супруг не травмировался, постелить старое белье, поскольку возвращались они обычно в грязной одежде и обуви. Все острые предметы пряталось подальше, детям строго наказывалось сидеть тихо и не попадаться на глаза.
Главное правило — набраться терпения и ни в коем случае не отвечать дерзко на провокации.
К вечеру женщины традиционно собирались на скамейке возле дома Марии. Приносили рукоделие, семечки, делились новостями и ожидали своих благоверных. Разгонять их никто не решался, поскольку ожидание иногда затягивалось до глубокой ночи.
В тот день беседа началась, как обычно, с обсуждения детей, потом перешла на урожай, а затем, по традиции, коснулась мужей.
Агата, женщина с грубыми чертами лица и злобным характером, вздохнула:
— А представьте себе, что мы жили бы в большом городе. Там мужчины все образованные, культурные. Никто из них не злоупотребляет спиртным. Разве что по праздникам немного выпьют, но драться точно никто не станет.
Женщины засмеялись:
— Ну что ты говоришь! Мужчины и не пьют? Смешно!
— Нет, серьезно говорю. Помните, в прошлом году к нам приезжали городские жители? Комнату у Марфы снимали. Так он не только руку на неё не поднимал, даже грубого слова никогда не сказал. Всё «дорогая» да «любимая», и совершенно трезвый.
Елена, соседка Марии, махнула рукой:
— Больной какой-то, наверное. Да и кто знает, может, у него другие недостатки есть. Скупой или ещё что-то.
— Какой же он скупой? В лавке всё самое дорогое покупал, а она-то совсем невзрачная.
Мария задумчиво произнесла:
— Слушайте, женщины, пора бы нам это прекратить. А почему, собственно, мы сами не отмечаем получку? И не колотим своих мужей, когда напьёмся?
Все разом повернулись к ней:
— О чём ты говоришь, Маша?
— А что такого? Идея-то здравая.
Мария вдруг улыбнулась:
— А не боитесь?
Агата испуганно сказала:
— Женщины, да что с вами? В деревне всегда так было. Мужики после получки напиваются, жён своих третируют, а потом весь месяц работают как проклятые.
— Так пусть работают. Мы же им трудиться не запрещаем. А времена сейчас не те, что в старину были. Пора что-то менять.
Женщины сгрудились вокруг Марии и принялись составлять план действий.
— Ой, страшно! А если они совсем разозлятся?
— Тогда убежим, — встала Мария. — Смотрите, идут!
— Помните, сегодня стараемся не провоцировать, только если сами полезут в драку.
— Агаша, поняла?
— Да поняла я, поняла. Терпеть не могу его пьяную рожу.
— Ладно, ради общего дела постараюсь.
Мария хлопнула в ладоши:
— Всё, женщины, по домам! Завтра встречаемся здесь же, в полдень.
— Ой, как страшно-то!
Они быстро разошлись по домам встречать своих кормильцев после того, как те отметили день получки.
Иван ворвался в дом, распахнув дверь ногой:
— Жрать подавай!
Мария спокойно кивнула на стол:
— Готово, ешь!
Иван хмыкнул. Дрессировка дала свои плоды. Правда, так бывает только раз в месяц, а в остальное время он старался особо жену не задирать. Понимал, что и она работает, и за детьми смотрит, и дом ведёт. А в эти дни с товарищами наслушается историй о том, как они жён в ежовых рукавицах держат, и гордость так и распирает.
Иван сел, нарочно уронил ложку. Алкоголь затуманил разум:
— Подними!
Мария посмотрела на него удивлённо:
— А ты что, так ослаб, что ложку поднять не можешь?
Иван стукнул по столу:
— Подними!
Товарищи рассказывают, что у них жёны чуть ли не в пояс кланяются, когда они домой приходят. А тут по два раза повторять приходится.
Мария хмыкнула, взяла ведро и вышла за дверь. Иван тут же вскочил, зацепился за стул. Тот с грохотом упал, и он ринулся за женой. Из комнаты выбежали испуганные мальчишки.
— А ну стой! — он как вихрь слетел с крыльца, схватил жену за рукав и оторвал его.
Но Ивану показалось, что он недостаточно грозен. Размахнулся и встретился взглядом с Марией. Рука зависла в воздухе. И этой заминки ей хватило, чтобы схватить грабли.
Иван попятился:
— Ты что? Эй, ты что?
Но она шла на него, смотрела в глаза, не моргая. На крыльце плакали дети.
Мария размахнулась и прижала его к ограде. Грабли были старые, всего три зуба, так что шея Ивана оказалась как раз между зубцами.
— Говорила тебе, что если хочешь выпить в день получки с товарищами — пей!
Иван кивнул.
— Говорила тебе, что терпеть побои не буду!
Иван кивнул.
— Дала я тебе повод так себя вести?
Иван отрицательно покачал головой. Дурман выветрился из головы моментально, вместе со звуком входящих в деревянную ограду зубьев.
Мария выдернула грабли, бросила их на землю и пошла успокаивать ребят:
— Ну что расплакались на всю деревню? Как сами шалите? Мы с папкой вон не плачем.
Старший, вытирая слёзы, спросил:
— А вы что, шалили?
— Ну конечно.
На следующий день мужчины просыпались дома с тяжёлой головой и с удивлением обнаруживали рядом с собой детей.
— Пап, есть хотим!
— Пап, там у Петьки палец поранился!
— Пап, а Мишка лягушку поймал и теперь в кармане её носит!
— Тише вы! Мамка где?
Почти в каждом доме звучал этот вопрос.
— Мамка ушла. Сказала, будет только вечером, сегодня ты с детьми сидишь.
Мужчины удивлялись, хватались за голову, шли кормить детей и находили записки. Читали, широко открывали глаза, поднимали брови и бежали на улицу.
Через двадцать минут на улице собрались все те, кто вчера едва до дома дополз.
— И у тебя так написано? И у меня. Что за чертовщина?
— Что значит «пошли получку отмечать»?
— Мужики, похоже, они нам отомстить решили.
— Признавайтесь, кто дома вчера буянил?
Иван закашлялся. Муж Агаты тоже отвёл глаза в сторону.
— Пап, мы есть хотим!
Постепенно их окружала детвора. Шум становился просто невыносимым. Мужчины, снова схватившись за голову, поталкивали своих к калитке.
Нужно было срочно дать им что-то, чтобы они замолчали, и голова наконец перестала раскалываться.
Все они в течение дня собирались пойти поискать жён, чтобы устроить им взбучку, чтобы неповадно было. Но то лягушка от Мишки сбежала, на кота напала, а кот с испугу Ванькино лицо ободрал. То Дашка решила шить на машинке и нечаянно пришила к тряпке палец Кольки, который помочь ей хотел. То Олежка с Нинкой посчитали себя настоящими поварами, пока папка с мокрым полотенцем на лбу лежал, и высыпали в кастрюлю всю муку и весь сахар. А потом, испугавшись, что влетит, решили спрятать кастрюлю, но всё перевернули прямо на новый ковёр.
Тут уж соседка баба Катя кричала, грозилась участковому писать. Потому что малышня не только к ней в огород залезла, так они ещё и козу оседлали. А та по всем грядкам от испуга носилась, почти весь урожай потоптала.
К вечеру мужчины едва выползли на скамейку.
Иван упал и сказал:
— Как? Как у них получается за всем этим следить? Ещё и на работу ходить!
Агаты муж, у которого было четверо детей, подрагивая глазом, ответил:
— Колдуньи, не иначе!
Посмотрел с тоской на синий палец. Пока он пятнадцать минут вздремнуть пытался, его парни-близнецы решили испробовать на его пальцах мышеловку, чтобы проверить, как она защёлкивается. Проверили.
Коля подскочил почти до потолка:
— Дочка добрая девочка!
В этот момент на диван сковородку с сырыми яйцами поставила. Хотела у папы спросить, почему она их положила, а они в яичницу не превращаются.
Мало того что на спине теперь круглый синий отпечаток сковородки, так ещё и рубаху самому стирать пришлось, чтобы Агата не видела, как он с детьми справиться не смог.
— Нет, мужики, надо, наверное, завязывать нам с этими отмечаниями. Вы представьте, а если они каждый раз вот так в отместку уходить гулять на день будут? Я хотел сегодня на рыбалку сходить, а сейчас думаю — просто бы присесть где-нибудь.
Мужчины с тревогой наблюдали, как из калиток появлялись дети. Некоторые даже вздрагивали испуганно. Но дети, видимо, уже натворили всего, что могли, и поэтому спокойно играли в песке. Некоторые, такие как Колька, даже дышать боялись, чтобы внимания не привлечь.
— А я вчера Машку свою ударить хотел.
Мужики испуганно посмотрели на Ивана:
— Да ну? За что?
— Ложку на пол бросил. Хотел, чтобы подняла.
— Во, дурак! Самому не поднять?
— Да поднять-то можно. Но как в голове что-то перещёлкнуло после наших разговоров. И вот что я думаю, мужики. А ведь они, наверное, тоже нам кости целый день моют. Вы представьте, что они сейчас явятся такие же, как мы вчера!
На скамейке повисла тишина. Каждый вспоминал, как вчера себя вёл. И как в прошлую получку себя вёл. И ничего хорошего в памяти не всплывало.
— Стёп, так чем закончилось-то вчера? Ударил?
— Не, не успел. Она грабли схватила и к ограде меня прижала. Я вот всю ночь думал, с кем я рядом живу. Если бы хоть на сантиметр в сторону — не было бы меня с вами тут. Лежал бы сейчас в красивом гробу.
Снова помолчали. Кто-то сказал:
— Сдаётся мне, что край у наших жён пришёл.
— Ну и нам заодно.
Коля встал на самую высокую скамейку:
— Мужики, идут! Что делать-то будем?
Иван подскочил:
— Я домой! Вань, Слав, домой пошли!
Коля тоже быстренько своих собрал и к дому кинулся. Через две минуты на скамейке не было никого.
Женщины остановились:
— Ну что, по домам?
— По домам.
— А знаете… пусть наши в следующий раз пьют. Я даже потерпеть согласна.
— Ой, если мы себе всегда такие выходные устраивать будем!
— А что, и я за выходные! На речку сходили — красота! Но зато как душевно погуляли! И покупались, и позагорали.
— Женщины, я лет двадцать просто так на солнышке не лежала!
— Ну всё, всё, идём сдаваться. Помните — никто виноватым себя не чувствует. Мы отдыхали так же, как они.
Агата вошла домой первой. Перед дверью оробела, но взяла себя в руки.
Колька накрывал на стол:
— О, мамочка пришла! А мы соскучились!
Он подлетел, поцеловал жену, чего лет десять не делал уж точно. Агата чуть в обморок не грохнулась.
— Агаш, ты руки помой, сейчас ужинать будем. Мы с ребятами картошки наварили, салата настрогали.
Женщина помыла руки, осторожно села на стул. Коля сам разложил всё по тарелкам, младшим помог ложки правильно взять, сам сел рядом с женой:
— Я, Агаш, тут подумал. Давай на следующие выходные в город поедем. С мамкой договоришься, чтоб с ребятами посидела.
— Зачем это?
— Ну как, ребятне велосипеды купим, деньги-то есть, а то им, похоже, совсем заняться нечем. Да тебе платьев новых, туфель, а то ходишь в чём-то старом. А ты у меня красивая должна быть.
Агата, чтобы никто не видел, ущипнула себя под столом. Больно. Значит, не спит.
Мария дома наблюдала почти такую же картину. Правда, она с мужем не разговаривала. Он то ей одно подкладывал, то другое.
— Маша, ну не молчи!
— Ну да, совсем дурак я. Сам не знаю, что на меня нашло. Ну хочешь — совсем пить брошу?
Она хитро посмотрела на него:
— А сможешь?
Иван вскочил:
— Ты что, не веришь? Слово честное!
И тут он запнулся, посмотрел на улыбающуюся Марию и с тоской подумал, что пить он теперь точно не сможет. Слово же дал, а своё слово он всегда держал, потому как два парня у него росли.
Утром, когда пастух собирал коров на пастбище, женщины встретились на скамейке:
— Ну, как у кого?
Агата покраснела:
— У меня прямо медовый месяц! Пятого бы не родить такими темпами!
Женщины рассмеялись.
— Мне мой пообещал телевизор новый, чтоб сериалы смотреть.
— А мне мой пообещал… — Мария лениво сказала, — а мне мой пообещал никогда не пить. Слово дал.
Женщины присвистнули:
— Эк ты его! И что, не разрешишь?
— А я не заставляла — сам он. Пойду, пока дети спят — дел ещё много.
Мария сверкнула глазами и поспешила к дому.
Елена протянула:
— Телевизор, конечно, хорошо, но не пить… Вот я дура! Я ж не знала, что такое заказать можно! Пойду с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Агата улыбнулась:
— Ну, Иван пить не будет. Глядишь, глядя на него, и другие не будут. Эх, заживём-то, женщины!
Женщины двинулись по дворам. Дома их ждали мужья. Иногда непутёвые, но всё равно самые любимые. И не надо им никаких городских — свои в сто раз лучше.
