Ноги подкашиваются. Давно такого чувства не было, с самого детства. Тогда играли в «подсечку», били прутом по ногам – упадешь или не упадешь. Глупое испытание. Это сейчас Роман понимает, что никчёмная игра. Одно радует: не упал.
А сейчас без всякой подсечки ноги подкашиваются, и трава – с шелковистыми стеблями – зовет к себе. Он опускается в траву, срывает стебель и нюхает его, как пёс, почуявший знакомые запахи.
— Рома! – Слышит он и боится обернуться, вдруг там никого нет. А голос снова: — Рома, ты здесь? Я тебя вижу.
И вот он выходит из-за палисадника, подкрадывается, обнимает ее, а она рада, что увидела, услышала его, ощутила объятия и теперь смеется: — Ромка, а я тебя видела, ты там стоял, за палисадником.
— И ничего ты не видела, это я сейчас выдал себя.
А потом… потом ее белое платье, такое бело, что глазам больно, а больше ничего вспомнить и представить не может. Только их свадьба. Наверное, там было много гостей, все веселились, поздравляли, как и положено… а для него существовала только она – Маша… в том белом платье.
— Кажется, плачет, — она хочет встать, а он не отпускает, — я сам, я покачаю и уснет… а лучше на руки возьму и сразу уснет…
И он сидит, покачиваясь, держит крохотный комочек в руках – держит их с Машей будущее.
— А в первый класс ты пойдешь с мамой и папой! – Обещает Рома сыну… а может дочке… да-да, у них ведь еще и дочка будет. Всё как они мечтали: мальчик и девочка.
Он всегда знал, что дочка будет похожа на Машу, и тогда у него будет две девочки – жена и дочка. Ведь Машу он в порыве нежности называл девочкой, единственной милой.
Школа всё? Школа прощай? Как быстро! Они с Машей смотрят на дочку – нарядную с лентой выпускника, — она стоит с одноклассниками, и кругом всё цветет, всё пахнет весенними цветами и от этого голова кружится.
— Маша, Маша, неужели у нас будет внук!
— А может внучка? Ты как насчет внучки?
— Обоих берем! – Отвечает Рома и поднимает жену на руки, как в первый раз на их свидании возле черемухи.
— Рома, уронишь! – Она и смеется и немного злится, но все равно – она рядом, единственная, милая, родная навсегда… — Хорошо живем, Маша! Как же мы хорошо живем! – Кричит он ей.
Подуло прохладным ветром, и Роман слегка качнулся, вернувшись в настоящее: — Как бы мы с тобой хорошо жили… Маша, — шепчет он пересохшими губами. Шарит рукой рядом, нащупывает минералку, открывает и вода, бурлит, выплескивается наружу, а он, не обращая внимания, пьет жадными глотками.
Роман Викторович Воронин оглядывается по сторонам: пусто. Только поля и лес тянется полосой. На горизонте горы – далеко-далеко. Но даже отсюда в ясный день видны их белые макушки – даже в начале лета снег еще лежит на вершинах. А тут тепло. Всходит пшеница, всё цветет и запахи дурманят сознание.
За тридцуать лет здесь изменилось всё. Исчезло село, как будто ластиком стерли, оставив зарастать травой и кустарником. А новый поселок в паре километров отсюда, и там виднеются крыши новых домой. Хотя давно уже не новые. Лет двадцать с лишним некоторым.
— Интересно, есть кто-нибудь из прежних жителей, или только горожане в своих коттеджах обосновались? – думает Роман Викторович.
И снова перед глазами встает Маша – в светлом платье, может в свадебном, неважно, но это Маша. – Как бы мы с тобой жили, — снова повторяет он, и душа разрывается от непрожитой с Машей жизни.
Как неожиданно и нелепо они расстались… просто надо было уехать. И он думал, вернется… но не вернулся. Так далеко они уехали. Как много случилось в его жизни – как много было суеты. И если встряхнуть всё это прошлое, то самой уважительной причиной была болезнь отца. Они с матерью жили тогда одной мыслью: «вытащить его, вернуть в прежнее русло.
Тогда свидания с Машей казались чем-то детским, несерьезным. А настоящая жизнь – вот она. Работа, деньги, карьера… семья появилась как что-то неизбежное. Появилась как у всех… но не с Машей.
Он забыл о ней, не думал лет десять. И только потом, становясь старше, возвращался мысленно в родные места. Но как же это далеко! Где-то там, в глубинке, в медвежьем углу, как говорили раньше, где-то там, где уже никого не осталось.
Лет десять назад узнал, что от села не осталось ничего, а новый поселок вырос, благодаря дачникам.
И как же его, поседевшего, надломленного жизненными неурядицами, занесло в этот край, от которого отказался еще в молодости!
Он ехал на внедорожнике один. Намеренно не захотел брать кого-то в попутчики. Да и кого возьмешь? Партнеру по бизнесу это чуждо, друзей не осталось, родных в этих краях нет, да и вообще лучше одному, чтобы никто не мешал. И он сидел теперь, бросив внедорожник на обочине и представлял свою непрожитую жизнь с Машей.
Вот сейчас он был уверен, что они прожили бы ее правильно. Вот как он представлял их вместе, с детьми, с их теплыми ночами, с выпускными, с запахом черёмухи – это и есть правильно.
Он так долго и упорно работал, как пчела трудился для блага семьи, что упустил самое главное – саму семью. Они с женой всегда считали, что успеют родить ребенка. А потом пришло осознание, что не нужны друг другу. Так бывает: всё есть, а сами не нужны друг другу. И дети уже не нужны им.
А потом годы поиска призрачного счастья и снова работа… почти как хобби.
Роман Викторович заставил себя подняться. Тело затекло от долгого сидения. Солнце светило прямо в глаза, и он зажмурился, потом пошел неспеша к машине. Поехал бесцельно, полагаясь на интуицию.
Вот новые крыши… есть двухэтажные дома, есть скромные постройки, предназначенные для летнего отдыха. Увидел тенек у трех берез и остановился. Метрах в двадцати – дом с зеленой калиткой. Окно открыто, слышится музыка. Он вышел из машины, огляделся – ничего знакомого нет в этой картине. Хотя отдаленно напоминает их село. Если даже сравнить с этим домом, то примерно так и выглядели.
Из калитки вышла молодая женщина.
– Вот как значит щемит сердце, — подумал он, глядя на хозяйку дома. Все внутри задрожало. Светлые волосы, точно такие же как у Маши, и такая же тоненькая… — Маша, — проговорил он и подошел ближе.
Женщина пыталась убрать траву возле палисадника, а он шел к ней и сердце так разволновалось… всё как прежде, сейчас увидит Машу…
— Мама, мы здесь! – Дети выбежали и поспешили на помощь. Мальчик и девочка.
Этот ком в горле у Романа не проходил. Эта женщина, эти дети – всё так, как могло быть у него с Машей.
Да и сейчас он смотрел на незнакомку и видел перед собой Машу. Ему казалось, это его девушка сейчас у палисадника, это она вернулась к нему из молодости…
— Вам кого? – спросила женщина, оставив траву. – Вы кого-то ищете? – Ее глаза, небесного цвета, с любопытством смотрели на него.
Он остановился, будто стена появилась перед ним. Теперь словно в себя пришел и понимал, что вовсе это не Маша. Да и не могло так быть…
— Здравствуйте, жили мы здесь раньше… правда, не здесь, а вон там, — он показал в сторону старого села.
— А-аа, ну может быть, я не знаю, мы приехали, там уже ничего не было…
— А может… — Роман решился спросить, а вдруг, ведь бывает же…
— А вы не знаете Машу Пономареву… может есть в вашем поселке…
— Не-еет… Пономарёвы, — задумчиво сказала она, — не слышала про таких. Да вы знаете, этот дом родители нам с мужем построили, они сначала здесь жили, а потом мы переехали. Так вот родители говорили, что прежние жители давно разъехались, никого, вообще никого не осталось.
Он стоял перед ней и виновато улыбался, будто, и в самом деле, был в чем-то виноват перед этой незнакомой, совершенно чужой ему женщиной, чем-то похожей на Машу. Или Роману просто хотелось, чтобы она была похожа на его первую любовь.
Теперь он точно знал, что именно тогда была первая любовь. И чем дальше с годами, тем больнее думать о том, как бы они счастливо жили…
Он возвращался в город. Ехал по трассе, соблюдая скоростной режим. Мелькали поля, сменяясь то зеленой полосой, то желтой. Теплый ветер врывался в приоткрытое окно, и он пытался вспомнить, так ли пахнет ветер, как в детстве. Он никогда об этом не задумывался, о запахе ветра впервые сказала Маша: — Ветер пахнет травой, такой запах вкусный…
А он не поверил, сказал, что ветер не может пахнуть. А теперь и сам пытался различить запахи ветра и даже впервые за время поездки улыбнулся. Показалось, что стало легче. Просто надо было все эти воспоминания еще раз пережить.